December 15

ГЕНЕТЛИАКЛОН

послание к иксу и игреку
о Московском царе Алексее,
предупреждённом немцем-астрологом
об эпидемии чумы и немца посрамившем,
а также о том, что по этому поводу
писали разные авторы иноземные и отечественные.

"Не зри на мя, аки волк на агнца, но зри на мя, аки мати на младенца."
Даниил Заточник

Алексей Михайлович тишайший,
бывший между Грозным и Великим,
не откушавши и простокваши,
встал наутро даже слишком тихим.

С ночи перед ним лежала карта Всей Вселенной. А поверх Вселенной –
розовый пергамен Энгельгарта,
труд астрологический, секретный.

Немец врал: «Вдали обсерватории
без таблицы, без инструментария
посреди заснеженной Московии
на краю земного полушария

ненадёжны звёздные энклитики
для расчётов внутренней политики.

На вопрос о сопредельной Турции,
близкой Швеции и дальней Дании:
наказуя праздные индукции,
церковь порицает волхование:

Марс горяч, но слово государево
и остудит, и раздует зарево…»

Хитрый немец то ли продал чёрту
свою душу, то ль кому подальше
ляху или турку. к звездочёту
Алексей Михайлович тишайший

не затем писал, чтоб выходило
как у ведьмы-дуры – так на эдак!
впрочем, что-то в той хартийке было,
ну и припасалось напоследок:

«Жди беды в предел своей державы
не от козней ляха или турка
вижу: люди падают, как травы,
но не слышу сабельного стука,

потому как скосит пол-Европы
чёрный всадник на коне крылатом
и махнёт через твои сугробы
в тыща шестисот шестьдесят пятом!»

Вот какие лютые напасти
предрекал британский этот немец.–
Язву обуздать не в царской власти!
– врал царю учёный иноземец.

И хотя забыл свои таблицы,
не привез ни трубки, ни пенала
оставалось плакать и молиться,
раз такое горе подступало. ...

или как у них в «Декамероне»,
не надеясь даже и на чудо,
скоморохов звать, блудить на троне,
жрать и сказки сказывать, покуда

вьётся возле нечисть моровая,
вотчину твою перебирая?

Алексей Михайлович тишайший,
не любивший скоморошьей скверны,
каши и в обед не расхлебавши
бдел. А те царевны-Алексевны,

три порфирородные юницы,
слушали сопение органа,
забавляясь, аки голубицы,
под присмотром дядьки-басурмана,

и к тому же складывали вирши,
лексикон латинский затвердивши. ...

здесь, должно быть, вставка летописца:
«Евдокия, Софья и Мария,
де, едва успели народиться...
Впрочем, допетровская Россия

знала толк в строительстве органном.
Строили – да зá море дарили.
И персидский шах с бухарским ханом
музыку московскую ценили.

Нехристи, а чувствовали кожей:
трубный глас – духовный. то есть – Божий».

Богомолен, но не суеверен,
в полдень царь прикрикнул на царевен,
приказал дворянам собираться,
повелел боярам подыматься,

дабы впредь российские пределы
сквозняком заморским не продуло,
птица бы и та не пролетела,
полевая мышь не прошмыгнула.

Веру верить – значит дело делать.
Что нам звездочётовы таблицы?
Ратники, полков, наверно, девять
в новолетье встали вдоль границы.

…И двойным кордоном санитарным
саморучно Русь перепоясав,
бил поклоны и в приказе тайном
даже с ляхом был почти что ласков.

А когда на будущее лето
этот самый всадник молодецкий
выкосил почти пол-бела-света,
но не одолел кордон стрелецкий

распростился мудрый царь московский
с посрамлённым немцем-звездочётом,
обрядивши в царские обноски,
отпустил не абы как – с почётом,

дабы и в Британии узнали,
сколь хитра московская затея!
И прошло семь лет, и у Натальи
родился сынок от Алексея,

и в честь ключника, что запирает
райские врата пред маловером,
был крещён...
А дальше всякий знает,
как мы жили при Петре, при Первом...

В этом месте на полях приписка,
скоропись, завившаяся вязью:
«Се родила баба василиска
по кощунству и по безобразью.

Пётр – и сам масон, и сын масона».
Слева резолюция: «Ре-зон-но!»
А чуток правей – листок в линейку
из тетрадки за одну копейку:

«Алексей Михайлович тишайший
благодетель всей державы нашей,
это он заслон поставил мору,
оттого-то Русь и вышла к морю,

Царь, а не кичился подлой славой,
не гулял в тулупчике нагольном,
не конфузил шведа под Полтавой...
ты его сконфузь-ка под Стокгольмом!

Се ля ви: тот копит – этот тратит.
тот блюдёт себя, а тот не помнит.
Батька ладит, щели конопатит,
а сынок придёт – окно проломит!..»

В тексте пропуск, ряд подтёртых точек
и карандаша летучий прочерк

Ссылка: «Разговоры в царстве мёртвых.
Сочинение Петра крекшина».
И начальным почерком на стёртых
сгибах – буквами большими:

«Даром, что тишайшим прозывался!
Ну а как же Соляной и Медный
бунты? А раскол образовался тоже сам собою?
Этот бедный, юный огнь – невинности румянец
не тогда ли попусту размыкан?
Для чего терпел старообрядец,
для чего Степан, Богдан и Никон?

И отсюда линия прямая
к линии великого младенца,
что явился на исходе мая,
как прошло семь лет с отъезда немца.

Новогодней полночью зачатый
на утеху птицам в тёмных нишах
он развесит на стене зубчатой
тех стрельцов, чуму остановивших.

А уж как пойдёт лихое дело,
как пойдёт – читай того ж Крекшина
быть пожару. И земля сгорела
вглубь себя на полтора аршина.

И посол державы иностранной,
сургучом закапавши и воском,
доносил, что фабрики органной
впредь не будет на холме кремлёвском,

дескать, новый государь намерен
извести старинную забаву:
натерпелся в детстве от царевен!
Ох, любили поиграть на славу...

А у московитов есть обычай
средь реки на Масляной неделе,
издавая свист и гогот птичий,
жечь на льду и лиры, и свирели». ...

что-то оттепели зачастили!
Распустили розовые нюни.
Сколько цвета, Господи, побили!
Где они, июни да июли?..

Нет, недаром Алексей оплакан
в час, когда скрипели ножки трона
и недаром врал генетлиакон
Епифания и Симеона,

мол, явился отрок богомольный,
и планеты встали в лучшем виде,
мол, аспекут четырёхугольный
был на небе, егда Пётр прииде!

Это после! А тогда с порога Симеон
мешал исторгнуть бремя:–
Потерпи – просил – ещё немного,
не рожай – просил – ещё не время!

Знали, знали подлые монахи.
Утаились в трепете невольном,
убоялись, вот и скрыли в страхе,
что аспекут был… тупоугольным! …

Поясню: генетлиакон – это
гороскоп, изложенный стихами.
Ну а что касается аспекта
если надо, разбирайтесь сами...

У несжатой нашей книжной нивы
между финских стенок и паласов
мы нелюбопытны и ленивы,
как заметил, кажется... Некрасов.

И своих преданий не читаем,
ежели не в пикулевском вкусе,
и своей истории не знаем,
ежели она не в кратком курсе.

Но при всей тоске официоза,
и при том, что платят маловато,
и при том, что в Красноярске – проза,
а в столицах брат пошёл на брата

хорошо с неглупыми людями
выявить: что новенького в мире?
Извели Россию марсиане?
Отыскались градусы в кефире?

тут ещё зараза из Европы,
ну и негативные процессы:
аэробика и гороскопы,
йоги, возвращенцы, экстрасенсы...

И как шашку выхватим цитату,
разбираясь, кто виновен в том, что?..
и цитатою по супостату,
если от себя себе же тошно...

Но и это, верно, так по-русски,
просадив полжизни за копейку,
из двухкомнатной своей кутузки
выйти на бульварную идейку.

Западники и славянофилы
тот своей любуется системкой,
тот на стенку лезет, что есть силы,
призывая лезть на стенку стенкой.

Всё Россия – опытное поле,
обронил один неглупый лирик.
И как током вечное «доколе?»
И за каждой кочкою – рубильник.

Ну и Пётр – он нашей же закваски:
никакие немцы не смогли бы всю
Россию так по-русопятски
онемечивши – поднять на дыбы

у семи ветров на перекрёстке,
где варяги переходят в греки,
где простоволосые берёзки
над обрывом, аки человеки.

Даниил Чернов, 1987