Иван Лексинен, Анна Северова Генезис ватного бунта: От анархии к новой власти. От пугачевщины к гиркинщине (окончание)

Чем вызвано явление эдаких «командиров из народа»? В первую очередь, как и 300 лет назад – кризисом идентичности. Точнее ее отмиранием. Сравним. 300 лет назад начался процесс ускоренной модернизации Московии. Петр Первый начал этот проект в надежде улучшения жизни его страны и ее европеизации. Дело в том, что в основе новоевропейской культуры лежали принципы рационализма и секуляризации. Но для их усвоения необходимо было освободить сознание русских простецов из религиозных пут. На смену религии должна была прийти наука (например, в Европе катализатором данных перемен стали естественно-научная революция и спровоцированные ею последствия). Русский же народ в массе был не учен, достижения науки обошли его стороной. В России не развилась система массового образования. Еще и в XIX в. выходцы из простонародья с трудом могли получить образование. Следовательно, религия по-прежнему оставалась психологической доминантой народной «картины мира». Отсюда и отчаянное цепляние за традицию, обычай, норму, ритуал, религиозную санкцию в условиях, когда привычные ценности подвергались прессингу инноваций. Кризис традиционной идентичности обнаруживал себя в ускоренной вестернизации, многочисленных дворцовых переворотах, непрекращающейся чехарде лиц у власти, почти беспрерывном «царстве женщин и младенцев», явном разгосударствлении дворянской службы и т.д. Нарочитая антисвятость, балаганность отличают поведение правящих кругов на протяжении всего столетия. Как известно, уже петровские преобразования, «взнуздавшие Россию», воспринимались массовым сознанием «как экспансия смехового, кромешного, сатанинского мира, как наступление последних времен… Если прежде противные стороны еще понимали язык (а значит, смысл поведения) друг друга, то после Петра пути окончательно разошлись». И эти обстоятельства не могли не отразиться на ментальных переживаниях социальных низов: «В православном сознании, пишет Г.Ю. Литвинцева, маскИрование было одним из наиболее устойчивых признаков бесовства. Маскирование допускалось в мире антикультуры, изнаночном мире, где наизнанку выворачивались настоящие вещи, понятия, идеи. При Петре картина меняется: этот нереальный перевернутый мир становится реальностью. Петр пытается установить натуральное право на веселье, внушая мысль, что разгул, шумство, бесовства обыкновенная вещь и веселиться можно всем где угодно и когда угодно».

Также и на наших глазах произошла ломка того, к чему привыкли местные обитатели. Они не могут себя встроить в новый мир, мир меняющегося постмодерна. Потому упорно тянут одеяло на свою сторону, создавая различные то «советские», то «белогвардейские» парадигмы, оторванные от реальности и выглядящие на сегодня каламбуром или совершенно шизофренией. Легитимность и сакральность своей власти они ищут в прошлом. В сбережении памятников Ленину или установке памятников царю. При этом постоянно указывая на то, что Россия их любит и ждет, хотя жители этих лимитрофов ЛДНР давно уже должны были убедиться в обратном.

С воцарением Екатерины II ее деятельность также осмысливается в категориях антиповедения, актуализируется как карнавальная. Несомненно, карнавальный характер, например, носили различные зрелищные манифестации второй половины XVIII в., призванные подчеркнуть многонациональный характер Российской империи. Представители всех народностей, населявших территорию России, в разнообразных красочных национальных костюмах непременно участвовали в коронационных шествиях, а также маскарадах, турнирах-каруселях и других придворных процессиях и увеселениях. Уже вступление императрицы на престол, сопровождавшееся загадочными, таинственными, неясными обстоятельствами, не признавалось массами законным, провоцировало появление слухов о чудесно спасшемся «истинном царе» Петре III. В глазах народа Екатерина оказывалась, по меткому выражению историков, «самозванцем на троне». «Царствование Екатерины II, отмечал А.В. Гордон, знаменательное явление российской истории во многих отношениях и прежде всего в том, что Россия всеми сторонами своей жизни, своей культурой, духовным миром обратилась к Новому времени. Каким бы противостоянием это ни оборачивалось, отныне обновление России станет центральным вопросом в осознании ее настоящего и восприятии будущего... Обосновывая институт монархии в категориях Нового времени, Екатерина II вступала на путь, который с непреложностью вел к введению конституции» [47]. Но этот путь был чреват также и русским бунтом, ибо порядки, создаваемые Екатериной, могли восприниматься простонародьем как перевернутое изображение «настоящих», «правильных» порядков, исходящих из традиции. С таким же бунтом столкнется и современная власть, которая лишь по данности сопряжена с населением. Оно не приемлет того, что власть сама по себе, лишь изредка снисходит через экраны или наезжает в губернии проведать народ. Власти не хватает желаемого народом автократизма и в то же время неоткуда черпать легитимацию своего автократичного правления. Совокупность всех этих недовольств вызывает повод к «ватному бунту». Изучая психологические механизмы социального протеста в России XVII-XVIII вв., я пришел к выводу, что повод фактически являлся и причиной выступления. Он (повод) был, во-первых, последней каплей, переполнявшей чашу народного терпения; во-вторых, представлял выступление в глазах трудящихся (еще до их участия в нем) как законное, справедливое деяние; в-третьих, повод нес в себе определенный план действий, содержал указание на главную цель движения и подсказывал его лозунги. Выделю пять категорий поводов «светских» выступлений. Все они связаны с религиозно-царистскими представлениями народных масс: 1) ожидание «справедливого» решения царя в ответ на поданную жалобу; 2) слух об уже вышедшем царском указе, отвечающем сокровенным чаяниям народа; 3) слух об убийстве государя или о том, что ему грозит опасность со стороны «изменников»; 4) появление самозванца, выдающего себя за «истинного» государя или «законного» претендента на трон; 5) осуждение правящего монарха, который превысил свои полномочия или доказал свою «подложность». Возможно и в наше с вами время, уважаемый читатель, возникнут такие поводы. И скорее всего они уже есть. Слухи и недомолвки в сети, постоянная обожаемая рубрика «Двойники и тройники» - все это наполняет копилку ватного недовольства. Всякий инфоповод – неудачный кадр или опоздание - становится каплей в потоке кривотолков о подменах и заменах главного актора всех событий и явлений. Нередко при этом вспоминают как умирал Сталин и время сокрытия его смерти от масс, или трагикомедию вечных болезней Ельцина и его постоянные отлучки от руля, когда решения о самых важных делах принимались в палате ЦКБ. Вспоминают Брежнева и двух его преемников, череда смертей которых оставила след в исторической памяти народа, который тяжело переживает болезни своих лидеров… страшась и втайне надеясь на что-то новое.

Образом современного бунтовщика стал прилепинский Санькя. Ключевые сцены романа из-под пера гения ватного сепаратизма– это описание погрома, устроенного «союзниками» в Москве во время митинга оппозиции. По мере разрастания бунта и выхода действий за рамки площади лозунги (да и в целом осмысленная речь) перестают звучать, остается только крик: «Все в округе вошло в ритм этого крика, от крика раскачивались двери метро, в такт крику суетились серые бушлаты, шипели рации, сигналили авто». Речи необходим смысл, крик несет только эмоции, преимущественно негативные – страх, гнев, раздражение, отчаяние; но Прилепин неоднократно подчеркивает, что в крике «союзников» есть вся гамма эмоций – от гнева до ликования («юная, ревущая от счастья орава»). Крик бунтарей наполняется то раздражением (от действий власти), то торжеством (от растерянности власти и бессилия перед лицом бунтующей толпы). Сам автор, возможно незаметно для себя, вывел толпу из балабановского «Брата» и из его сторонников. Ватный бунт уже описан самым одиозным из его участников. Только сам автор не прослеживает суть -а что же дальше? В советское время бунт затаился, забрался в подкорку сознания и вновь вырвался с падением опостылевшей власти КПСС. Впрочем, в советское время определенная дихотомия в сознании партийных работников и иных государственных служащих имелась. Установка на услужение начальнику и долг служения народу подчас приходили в противоречие. Противоречие попытались быстро и однозначно снять в ходе драматических преобразований 1989-1993 гг. Внедрение республиканской политической культуры хотели осуществить революционным путем. Всенародное избрание президента РСФСР, выборы руководителей предприятий… Любопытная деталь: чья-то безвестная рука начертала весной 1991 г. на парапете Москвы-реки прямо напротив Белого дома огромными белыми буквами “Не бывать Бориске на царстве”. Автор граффити отождествил возникавший институт российского президентства с царизмом. Своеобразный советский монархизм не мог быстро исчезнуть, но, вне всякого сомнения, гигантский шаг в своем политическом развитии страна сделала. Конфликт между президентом, его сторонниками и Верховным Советом Российской Федерации (и стоявшим за ним Съездом народных депутатов) был прежде всего проявлением борьбы за верховную власть. Победил президент. На референдуме была принята Конституция, даровавшая огромные полномочия главе государства. Но эти полномочия фактически первый раз в истории России были четко конституционно определены. Насколько долго сможет удерживаться система, выстроенная по странному образцу, не имевшему еще в России прецедента? Бунт не уходил – он снова замаячил на рваных ранах новых конфликтов, кровью забрызгал навсегда отношение двух соседей – Украины и России.
В итоге - #ватный_бунт породит нового государя. В жутком образе…а дальше… дальше решит наша матрица…