НОВАЯ ЕСТЕСТВЕННОСТЬ: ОТ ИНВЕРСИИ К МЕДИАЦИИ

Давным-давно боролись два зла.

И победило самое злобное зло.

Так появилось Добро.

Этот текст - продолжение статьи «Зеркало Иблиса» (Острог14), без знакомства с которой изложенное здесь останется для читателя туманным. Нашей задачей стала привязка основных положений «Зеркала» к реалиям Евразии и сопряжение метафизики с пострусской концепцией в единую модель будущего. Если «Зеркало» основано на переработке идей Гейдара Джемаля, то эта статья - на теории Андрея Пелипенко. Разница в стиле названий неслучайна - Джемаль писал вполне доступно, а манера изложения Андрея Анатольевича весьма усложняет понимание. "Понять - значит упростить" - эту цитату Стругацкие некогда приписали вымышленному писателю Строгову. Попробуем это сделать: речь пойдёт о построении некоей модели, ибо модель и есть упрощение. Самая грубая и метафоричная модель лучше отсутствия модели вообще.

Россия и русские – продукты мощной инверсионной дуалистической парадигмы. Византийское православие, таящее в себе манихейство, ордынское несторианство и влияние дуалистических ересей Балкан и Востока сплелись с угро-финской архаикой субстрата. С профанизацией общества сложные идейные конструкции воспринимаются все хуже, они уходят в сторону, а в фокусе общественного сознания остается простое и понятное. Остается дуализм: должное/сущее, добро/зло, белое/черное, свои/чужие и так далее. Периодически под влиянием борьбы разных факторов в сознании происходит инверсия, знаки меняются, но схема мышления остается прежней. Появляются зеркальные отражения: Путин как символ веры и Запад как символ веры, вата и вышивата, ведущие лояльного ТВ и видеогуру оппозиции и так далее.

Все дуалистические ереси Европы были откровенно «левыми», отрицающими погрязший во зле мир со всеми его социальными иерархиями. Богумилов, катаров, альбигойцев и вальденсов Запад одолел лишь силой оружия. В случае своей победы мироотрицающая и уравнительная манихейская идея мгновенно воспроизводит в социуме свою мнимую противоположность – жёстко репрессивную и агрессивную имперскую структуру. Так произошло, например, в доисламском Иране и России во время прошлого инверсионного взрыва.

Пелипенко писал, что «в инверсионной модели диссистемные смыслы скапливаются в узком пространстве между полюсами и обретаются там на время между инверсионными взрывами. Дуализм в православной культуре редко выходит на поверхность… Культура тратит огромные ресурсы на всевозможные вуалирующие средства и как огня боится объективации этого всепроникающего дуализма. Локальные конфликты, какие могли бы порциями выпускать это экзистенциальное напряжение, блокируются со всей возможной жёсткостью. Но когда ресурсы сдерживания исчерпываются, наступает полномасштабная инверсионная перекодировка – не просто конфликт, а катастрофа. И тогда происходят такие совершенно невозможные в Европе события, как 1917 год в России». «Социалистические» мотивы отрицания государства и собственности, переплетающиеся с эсхатологическими (падение «старых небес» и наступление «мира и разума»), присущи русской ментальности как постоянный неустранимый фон. Мы обязаны использовать это и делать добро из зла, ибо иначе его просто не из чего делать.

Одно из самых эффектных заключений постмодернизма — это констатация смерти всякой метафизики. Но вот постмодернизм уже при смерти, а метафизика склонна к воскрешению. Антииерархический пафос постмодерна – симптом предстоящей глубокой расчистки и «стирания» реалий уходящей культуры, включая аморфное общество массы, логоцентризм и другое. Прорыв в новое качество требует новых религиозных представлений, обновления Должного, пересмотра сакральности и ее источников. Но прорыв невозможен на ровном месте, пока челнок истории скользит по мерно разматывающейся ткани реальности. Только там, где старое качество истерто до дыр, происходит разрыв. Россия -такое тонкое место. Именно здесь есть шанс на скачок вертикальной эволюции. Новая метафизика должна захватить плацдарм, утвердиться и распространить совершенно новое качество культуры и общества. Победить она может на севере Евразии, в среде инверсионной парадигмы благодаря новой инверсии, время которой пришло, ибо груз накопленных противоречий стал неподъемен, а снимается он здесь только так. Самодискредитация православия и исламофобия (вызванная преимущественно действиями исламистов, что сближает ее с первой) ускорят события. Внушает оптимизм лёгкость, с которой манихейская инверсия 1917г. втоптала во прах христианскую церковь и зажгла маяк Мировой революции, ввергнув массы в исступление. Русские культурные феномены времен исторических разрывов (в т.ч. юродство, опричнина, крестьянская утопия, разинщина, нигилизм и космизм, ранний большевицкий проект) питаются энергией инверсионных импульсов. Смена полюсов Должного в дуалистических социумах высвобождает много энергии за счет снятия противоречий (эффект «гора с плеч»). Для того, чтоб эти импульсы возникли, русским надо предложить мощный проект, обязательными свойствами которого должны быть:

глобальный масштаб и великолепие замысла (чтоб дух захватывало)

2. инверсия (чтоб стало ясно, почему все так плохо)

3. большой потенциал ниспровержения (чтоб было где разгуляться)

4. новизна (чтоб дать надежду)

5. простота и понятность модели будущего общественного устройства

6. социальная динамика (лифты)

7. открытая русофобия (ибо масса как женщина: знает себе цену и жаждет альфу).

Да, похоже на ранний коммунистический проект и одновременно справка, почему он уже безнадежен.

Наша метафизика (проект Зеркало Иблиса) вместе с пострусской идеей обладают этими свойствами. Нам возразят, что изверившихся людей невозможно мобилизовать религией, время пророков прошло. Да, время пророков прошло, возвращается время жрецов. Но речь пока не о том, религии складываются позже, когда метафизика полностью овладевает обществом. Дело в другом. Дуалистическое русское сознание, содрогаясь в конвульсиях, ищет новое Должное, ибо старое мертво. Отвратительное сущее без Должного теряет смысл, дальнейшее существование бесцельно. Остается лишь смерть, бессознательное стремление к которой уже стало типовой чертой русских, вызывая фрустрацию и острые психозы. Мы даем то, что нужно - грандиозную инверсию и воскрешение Должного, спасение через сокрушение религии спасения. Смертию смерть поправ – знакомо звучит рефрен. Русские уже мертвы, но зомби всегда способны на последний бой: помните атаку армии мертвецов в «Возвращении короля»? Личности, способные дать идею, время которой пришло, меняют мир. Высвобождение творческой энергии таких людей, порвавших с мифоритуальной традицией, дало взлёт Античности. Они же стали одной из главных причин её гибели в Революции пророков. Пелипенко делит субъекты культуры на три типа ментального склада: индивид, манихей и личность. Это важно для наших дальнейших выкладок и нуждается в пояснении.

Да, похоже на ранний коммунистический проект и одновременно справка, почему он уже безнадежен.

Есть еще одно основание считать, что Революция жрецов начнется с России. Русская революция 1917г - хрестоматийный пример инверсии: после смены полюсов и периода хаоса возродилась прежняя имперско-манихейская структура. Омывшись кровью, она модернизировалась и обеспечила себе новый исторический виток длиною в столетие. Буржуазные же революции в Европе веками ранее носили уже неинверсивный характер, являя собой переход от дуалистического общества манихеев к сложному обществу личностей, основанному не на инверсии, а на медиации, на образовании меж полюсами не отчуждения, а новых промежуточных смыслов. И хотя в основе революций Европы и США тот самый настрой, что исстари присущ манихейскому логоцентрическому сознанию: быстро и решительно «исправить» мир, критически уклонившийся от Должного, - но утвержденный ими социальный порядок удовлетворял не столь чаяниям дуалиста, сколь запросам личности. Россия же осталась царством манихеев (осатанелых в борьбе с Мировым Злом московитов), в котором множатся личности (погружённые в коллизии своего внутреннего мира альтернаты). Положение осложняется еще и тем, что в большом количестве здесь присутствует и третий (древний) тип: невосприимчивый к надродовым ценностям индивид (варвар). Эти три субъекта общества оказываются конкурентами в «межвидовой» борьбе. Личности внутри манихейской системы неизбежно являются диссистемными элементами и собираются в антисистему, как и варвары. Для снятия этого противоречия требуется революция, по масштабу и значению сравнимая с Великой французской.

В связи с крайним запозданием революция в России уже не может быть сословной или классовой, технократической или интеллектуальной. Время упущено и эти поезда давно ушли. Феномен "раскультуривания", возникающий в преддверии очередной глобальной перестройки, говорит о том, что революция здесь и сейчас может быть именно метафизической. Это станет ответом западной Культуры на смерть бога, ибо она не желает умирать вместе с ним. Вся энергия культуры проистекает из разности потенциалов между сущим и запредельным. Это та же пирамида общества, поднимающаяся от профанного к сакральному. И зданию культуры, подвергшейся отчуждению от Абсолюта, грозит похожее на описанное нами в «Зеркале» обрушение из-за отсутствия одного из полюсов. Перетеканию «трансцендентного ресурса» в имманентные сферы западная культура обязана всеми своими достижениями. Но оно же является и одним из основных источников культурно-цивилизационных кризисов. Превращаясь в пустую оболочку, трансцендентное перестаёт выполнять свои структурирующие и вообще культуротворческие функции. А это, как неоднократно наблюдалось, ведёт к смерти системы. И если прежние каналы трансцендентного, тянущиеся к живым клеткам социокультурного тела, не работают, то ищутся обходные пути, превращённые формы, заимствуются инокультурные формы и модели (неслучайно по Западу регулярно прокатываются волны востокомании). Это может продлить жизнь, но не решит проблему кардинально. А от прежнего Абсолюта остаётся лишь всё более пустеющая семантическая декорация, почти не влияющая на реальную жизнь. Таковой декорацией выступает традиционный христианский бог. Самый современный протестантизм, что вполне закономерно, уже тяготится этим «атавизмом» и стремится выдавить его из себя до конца, строя своеобразное христианство без Христа. Что же касается русского православия, то оно уже совсем преодолело Христа, целиком растворившись в институте церкви и обрядоверии подобно тому, как брежневский развитой социализм окончательно преодолел Маркса, оставив от того лишь портреты.

Неслучайно рождение новых системных качеств в культурах происходит, как правило, на фоне вторичных упрощений средового окружения: упрощения эти могут принимать вид деградации, архаизации, гомогенизации и т.п. Так сказываются системная исчерпанность стратегии «экстенсивного» горизонтально-адаптирующего развития и вызревание предпосылок для вертикального прорыва. Особенно следует присматриваться к минимально специализированным формам – пишет А. Пелипенко об эволюции в целом. Формы-носители нового уровня системной сложности всегда минимально специализированы, и это неудивительно. Высоко специализированную форму «вытолкнуть» из узкой эволюционной ниши невозможно: в ситуации критического давления средовых факторов узко и высоко специализированные формы просто гибнут, что регулярно и происходит с «отличниками» горизонтальной эволюции. А вот её минимально специализированные маргиналы при определённом стечении обстоятельств оказываются в авангарде вертикальной (магистральной) эволюции. Классический пример – приматы, чья универсальность послужила пропуском в транссистемный вертикально-эволюционный прорыв, в итоге приведший к появлению человека. Применительно к России минимально специализированными формами (субъектами потенциального прорыва) являются пострусские, вырвавшиеся из русской матрицы, отказавшиеся от химерической национальной идентичности, устаревших идеологических клише и политических рамок, в том числе освободившиеся от религиозных догм (прежде всего это агностики). Неспециализированность, абстрактная универсальность новообразованных форм выруси соответствует высокому уровню синкретической сложности и наиболее широкому диапазону потенциальных путей развития. Такие рафинированные пострусские обладают диссистемностью и максимальной степенью свободы для выхода в новую естественность, для выработки качеств той системы, которой еще нет. Адаптирующие специализации (горизонтальная эволюция) рождают новые формы, но никогда не рождают новых системных качеств. Поэтому различные версии «других русских» и прочие распространяющиеся ныне попытки приспособиться к русской зомби-матрице или адаптировать ее под себя или мировые тренды бесперспективны. Только отслоение от погружающегося в Лету выработанного культурного пласта обеспечит нам будущность.

Роль инверсионной волны в России всегда одна – разборка системы до мелких фракталов, смывание кровью и насилием накопленных противоречий и новое выстраивание системы по сохраненным фракталам культуры. Другими словами, инверсия в России — это перезагрузка русской матрицы, обновление. На гребне волны переворот неизбежен, но нам нужно исключить продолжение русского цикла. Возврат Традиции жрецов не должен стать грубым обращением профанного общества к сатанизму, простым замещением икон. Необходим полный распад Традиции пророков, с разложением русской матрицы и исключением возможности новых инверсий. Использовать инверсию, чтобы уничтожить инверсионную парадигму – не больше и не меньше. Cдвинуть с места дуалистическое сознание русских манихеев любой национальности можно только одним вариантом - инверсией, сменой полярности. Сразу после этого в обществе возникает мощная динамика, появляются степени свободы, прорехи очевидности дают путь наверх, открывают возможность вертикальной эволюции. Главное успеть и прорваться в будущее до очередного отката к косному, предотвратив саму возможность такого отката. Антипример - 1920-е годы. Тогда разрывом не смогли воспользоваться в полной мере, и великий контрреволюционер Сталин в 1930-е годы вернул Россию в колею. Назревший постлогоцентрический разрыв в культуре - шанс выйти к новому качеству. Кастовое переустройство социума закрепит стремление от профанного к сакральному, в этом смысл ступенчатой пирамиды мироздания в Традиции жрецов. Взаимодействовать эти полюса в новом обществе будут в ключе не инверсии, но медиации. Синтезирование медиативных форм – это наиболее продуктивный среди инновационно-творческих проектов, это работа на стыках. Медиативная стратегия рождает синтез смыслов, инверсионная - диффузию. Медиативная ведет к вызреванию нового культурно-цивилизационного качества. Инверсионная - создает кентавра, все силы которого уходят на самоподдержание и самовоспроизведение в статичном системном качестве.

В отличие от инверсионной парадигмы, удерживающей смыслы в закрытой системе, медиативная предполагает открытость. Замкнутые варны Индии суть пример более-менее удачной расовой сегрегации, а не функциональной иерархии. Качества людей стоит взвешивать индивидуально, определяя их место на уступах пирамиды. Меритократия слишком узкое понятие, ибо означает власть достойных. Но почему только власть? Разве иные сферы деятельности можно отдать кому попало? Нет, каждому свое. Достойные и подобающие должны заниматься как правлением, так и контролем, как войной, так и торговлей, как хозяйством, так и ремеслом. Брахман может оказаться беспомощен в сельском хозяйстве, как вайшья – в правительстве, кшатрий – в обеспечении, а шудра в бою. Общество открытых каст, меритосоциум – вот новый ориентир, выйти на который поможет социальная специализация.

«Современный системный кризис логоцентризма, накладываясь на переходную культурную систему Запада (выстроенную под личность), порождает четвёртый культурно-антропологический тип – постлогоцентрик или носитель Новой естественности, не идентифицирующий себя «намертво» с теми или иными социокультурными функциями или парадигмой служения, а легко дрейфующий по этим функциям, как бы пропускающий их сквозь себя. Такой тип неосинкретической сложности ментальности имеет огромный потенциал гибкости – способности и осваивать, и комбинировать функциональные специализации, не «прирастая» к ним и не сливаясь с ними в ущерб своей индивидуальности. Идущий на смену логоцентрику ментальный тип исторически рифмуется с человеком мифоритуальной системы (МРС) как его типологический аналог на более высоком витке эволюционной спирали, хотя ни о каком прямом возвращении к мифоритуальному мышлению, разумеется, речи быть не может. Но и «магический ренессанс», и закат монотеистических религий, как и всяких монистических мировоззрений вообще – верные признаки того, что пресловутая спираль развития выходит на следующий глобальный виток». Поэтому наша социокультурная модель также рифмуется с социальными практиками и метафизикой Традиции жрецов времен МРС на более высоком витке прежде всего рефлексии, осознания. Новая модель должна быть комплементарна новому человеку, иначе он ее не примет. Это и есть Новая естественность.

Проблему диссистемности смешанного социума разных культурно-антропологических типов решит не тот, кто найдёт язык для убеждения другого в оптимальности своей картины мира и превосходстве своих ценностей, а тот, кто научится и осмелится говорить с каждым другим на его собственном языке. Это задача брахманов: сначала манипулированием, затем – медиативной стратегией, через религию и магические акты. В эпоху безверия утвердить людей в новой/старой Традиции можно прежде всего публичными демонстрациями эффективной связи с запредельным миром и коллективными практиками психосферной медиации. Вы не уверуете - говорил Иисус, - если не увидите знамений и чудес (Ин. 4:48). Только так жрецы могут адаптировать общество, состоящее преимущественно из не-личностей, к новым, выстроенным под личность условиям социокультурного бытия. В силу древнейших ментальных установок мифическая действительность реальнее наличной. Эксплуатация этого делает до-личностное сознание почти безотказно управляемым. Территории РФ, где превалирует индивид (родовой человек), вообще выпадут из нашего контекста – у них свой путь. Личности на всех ступенях нового здания устремятся к медиации, к смыслогенезу. Для брахманов, исходя из необходимости овладения тайнами запредельного и магическими практиками, наиболее перспективным направлением станет психосферная медиация. Отбросив двухтысячелетние запреты логоцентризма, мы должны признать, что познание тонкого мира, находящегося рядом, гораздо продуктивнее, например, исследования космоса. Космос - враждебная человеку огромная холодная пустыня с непредставимыми расстояниями. Но главное - космос лишен Другого. Искать его там – дело совершенно безнадежное. Нет полюса – нет оппозиции, нет оппозиции – нет медиации, нет медиации – нет смысла.

Иное дело – оппозиция тонкого мира с миром явленным, имплицитного с эксплицитным. Перспективы медиации здесь безграничны. И раз уж мы злоупотребляем здесь словом революция, стоит сказать, что революция в этой сфере началась в ХХ веке с работ Альберта Хофманна, Тимоти Лири, Станислава Грофа и других.

«Глубокая проблема современности состоит в том, что у нас в жизни больше нет духовных основ. Церковь и ее догматы более неубедительны. Но людям требуется духовное начало. В прошлом оно строилось на общепринятых религиозных учениях. Но сегодня у традиционной веры меньше власти. Мы не можем верить в то, что — как нам доподлинно известно — невозможно, в ненастоящее. Мы должны жить, основываясь на том, что знаем, то есть на том, что каждый может испытать. Многие молодые люди ищут осмысленный духовный опыт и в поисках его обращаются к миру, противоположному материальному. Таким образом они удовлетворяют свою потребность в прозрении», Альберт Хофманн, 2005.

Всякая революция происходит лишь тогда, когда она нужна многим, и тяга белых к медиации с запредельным выразилась в жажде измененных состояний сознания. Сила этой тяги и то, что войти в ИСС в профанном обществе проще всего медикаментозным путем, вызвали нарастающую волну нарко- и токсикомании, справиться с которой такое общество не в состоянии. Репрессивные меры – признак бессилия перед проблемой. Нет у человека более сильной потребности, чем потребность в трансцендировании. Эту жажду табуировать нельзя. Мучимые жаждой моряки на плоту посреди океана за неимением пресной воды неизбежно будут пить мочу, а затем – забортную воду, сходя с ума. Забыть о жажде можно только утолив ее, и ИСС тут не единственный путь. В Традиции жрецов практическая магия станет естественным и доступным способом медиации с запредельным и получения трансцендентных переживаний. Наркомания и многие иные социальные язвы отомрут сами собой в обществе, вновь выстроенном по вектору профанное/сакральное, социуме открытых каст, открытых надежд и супервизии брахманов. Устремленный вверх пирамидальный социум снова должен стать лестницей человека в небо. Ресурс для этого есть: по мнению А. Пелипенко, число людей с «правополушарным мышлением» (оперирующим проникающими мыслеобразами) растет. Жрец, погружаясь в транс с целью совершения магического акта входит в психосферный фрактал, конфигурация и границы которого определяются культурным опытом жреца. Этот опыт определяет круг того, до чего его мысль способна дотянуться в психосфере, на что она способна воздействовать, в какие данности-таковости преобразовать невыразимые психосферные перцепты, в каких образах представить непредставимое. Отсюда и ответ придет на языке запроса, будь то знание, предзнание, видение или явление – все будет в рамках локальной культурной системы, поэтому выработка религиозной конкретики – наша очередная задача. Акторы и свидетели магического акта, получая этот надмирный опыт, по принципу положительной обратной связи укрепляют социум, функциональные иерархии и повышают уровень психоментальных настроек, глубину психосферной медиации и силу будущих магических актов. Ощущения эти точно описаны В.В. Бычковым: говоря об эстетическом переживании возвышенного, он схватывает суть контакта с запредельным вообще: «Так обозначается одна из относительно редких (особенно в современном мире) модификаций эстетического; одна из главных и наименее поддающихся дискурсивному описанию категорий эстетики, характеризующая комплекс неутилитарных взаимоотношений субъекта и объекта, как правило, созерцательного характера, в результате которых субъект испытывает сложное чувство восхищения, восторга, ликования, благоговения и, одновременно, страха, ужаса, священного трепета перед объектом, превосходящим все возможности его восприятия и понимания. При этом субъект переживает свою глубинную онтологическую и энергетическую сопричастность или самому «высокому» объекту, свое родство с ним, или трансцендентному архетипу, духовным силам, стоящим за ним, и одновременно ощущает отсутствие угрозы реальной опасности для себя, т.е. свою внутреннюю свободу и духовное равноправие в системе взаимодействия несоизмеримых величин, где он предстает бесконечно малой величиной».

Ярким примером такого воздействия магии на общество служит известный феномен публичного самостоятельного передвижения статуй богов в особые дни, иногда на значительные расстояния. Он описан в разных ЛКС (локальных культурных системах) в разное время, например, у шумеров во втором тысячелетии до н.э., где изваяния выходили на берег реки при их освящении, или в Тире финикийском времен персидского владычества, где статуи богов также выходили из храма и шли к берегу (цитадель Тира находилась на острове), или уж совсем близкий по времени пример 13-15 вв – моаи острова Пасхи, которые, по единодушным утверждениям туземцев, шли на берег сами. Сейчас, видимо, это определяется термином телекинез, хотя такая оптика не добавляет нам понимания. Важно, что во всех описанных случаях прекращение магических практик и их вырождение в бессмысленный ритуал произошло не вследствие вторжения или иной внешней катастрофы, а путем вырождения жреческого сословия до полной его неспособности к контакту с психосферой, а также упадком психоментальных настроек общества в целом. Усиливающаяся профанизация столкнулась с угасающей сакрализацией. Отсюда следует, что границы возможного раздвинут обратные процессы. Да, в условиях современного кризиса значимостей магическая суггестия по каналам культурного поля почти невозможна, поэтому магия выродилась. Но закат эры никчемности не может длиться вечно и кризис будет преодолен так или иначе. Впрочем, это особая тема.

Что же касается примерных черт доктринального оформления новой модели, стоит заметить, что западноевропейская и дальневосточная парадигмы оказались географически и генетически максимально разведены. Синтез таких элементов наиболее продуктивен. Чань(дзен)-буддийская традиция, в отличие от даосизма, конфуцианства, традиций синто и пр., оказалась смыслово, этически и эстетически наиболее близка белым со времен греко-индийского царства и до наших дней. Возможно, это связано с индоевропейскими корнями Гаутамы: чем больше дистанция меж полюсами, тем мощнее энергия, питающая медиацию (и потому эллинизированные кшатрапы Бактры и Индии стали проводниками буддизма, и потому же буддизм ушел из Индии дальше на восток). Новые модельные центры возникнут в ареалах нового цивилизационного синтеза: прежде всего на основе евро-атлантической и дальневосточной цивилизаций, Запада и Востока. Роль нашей страны на этом стыке, как и век назад, будет ключевой. Мир традиционно ориентированного Ислама и сходящая с исторической сцены Россия могут создать центры логоцентрического противостояния и сопротивления новому системному сбросу и цивилизационному синтезу, но Россия – слабое звено, инверсия в котором вызовет фрагментацию и мозаичность противостоящих установок, новую разность полюсов, способную дать мощный импульс развитию пострусских систем. Это напряжение станет глубинной причиной конфликтов на всё более размытых фронтирах — не между обществами, а внутри них, вплоть до микросоциального уровня. В ходе этих конфликтов мир радикально изменится.

Но это дело будущего. Сейчас же, исходя из предыдущих посылок, стоит поразмыслить о первоочередных задачах по освоению магии. Явные чудеса доступны лишь социуму, пропитанному потенцирующими связями с психосферой, с определенными ментальными настройками, при высоком мастерстве жрецов. Сейчас об этом говорить не приходится. Начинающим буквально с нуля кандидатам в жрецы какое-то время будут недоступны даже простые магические фокусы (вроде превращения посоха в змею) из обязательной программы рядового мага доосевого времени. Но фокусы и не нужны. На этапе становления и борьбы нужно предвидение и воздействие на грядущее. Простейший магический акт гадания о будущем (без шарлатанства) представляет собой перенос посредством инструмента-медиатора (карт, рун, костей и пр.) проекции каузальных связей явленного мира в мир имплицитный, где жесткая зависимость следствий от причин размывается. Между «причиной» и пучком потенциальных «следствий» всегда располагается ряд узелков-развилок. Каждый из них дает альтернативу, и на каждый можно воздействовать. Установление связки: сознание-магема-психосферный адресат – первое условие эффективного магического акта. В психосфере все альтернативы событий уже предсуществуют и связаны когерентными отношениями. Задача мага так изменить их интенционально-энергетический баланс, чтобы те или иные психосферные потенциалы (адресаты или акторы) связались с нужными физическими онтологиями. В результате некий вариант осуществления выделяется из пучка возможностей и реализуется в физическом мире в виде желаемого события. Или, напротив, некое нежелательное, но угрожающе высоко вероятное событие остаётся нереализованным. Если удаётся «нащупать жилу» – присоединиться к достаточно мощным психосферным акторам, то возникает возможность на каких-то уровнях реальности и в каких-то её локусах обойти физическую природу вещей и нарушить непреложность каузального закона. Отсюда важно хорошо представлять себе своего визави – психосферного адресата. Адресованное в никуда, в пространство, во Вселенную послание рассеется как пыль в космосе. Чтобы этого не случилось, древние стремились максимально конкретизировать, описать своих адресатов, начиная от наскальных рисунков и архаичных статуэток и заканчивая каноническими изображениями божеств в развитых культурах и эпосами их деяний, устными и письменными. В этой связи архиважен вопрос пантеона нашей метафизики.

Аватары не могут быть выбраны произвольно, ибо сила психосферных образований объективна лишь наполовину, другая половина заключена в наших настройках. В мир сущего адресаты «прорываются» только в ситуации интенционального к ним обращения; их энергетический потенциал «на выходе» складывается из энергии «объективного» психосферного субстрата и «входящего» интенционального «запроса». Энергетические различия психосферных образований предопределяют и различия в «силе» смысловых конструкций, через которые они эксплицируются. Сильные – те, за которыми «большие» психосферные матрицы, вероятность воплощения у них наиболее высокая. Они уже были однажды или многократно воплощены и в психосфере обрели наиболее устойчивые энграммы, или те, чья энергия рассредоточена (диссипирована) по наиболее широкому «психосферному пространству» и при фокусировке может достичь силы, достаточной для прорыва в мир сущего. Психосферные содержания стремятся прорваться в сферу сознания, получить смысловую форму, что вызывает у человека острые, глубокие, подчас болезненные переживания, связанные с отягощённостью смутной, но настойчиво стремящейся к выражению мысли. При этом мысль эта ощущается как приходящая извне. В ИСС, сопряжённых с высоким уровнем нервного возбуждения, это переживается как прохождение сквозь сознание потока.

Каждая локальная культурная система носит в себе нужные аватары, но метафизические пажити западных ЛКС основательно выжжены монотеизмом, а сверху заасфальтированы постмодернизмом. Сквозь трещины уже прорываются ростки, но на время переходного периода восстановления сил и средств психосферной медиации (ПМ) результативным будет обращение к устойчивой матрице Люцифера, преемственность которой от Гелиоса и Аполлона к Иблису никогда не прерывалась, а лишь инвертировалась. Реабилитация Великого существа – солярного бога жрецов – возможна в нескольких вариантах. Например, синтетичный культ Непобедимого Солнца, распространенный в Римской империи во 2-3вв. На первый взгляд привлекательное сочетание античной классики с митраизмом является отражением своего времени – затянувшейся смерти античности – и предвестником единобожия. Взрастивший манихея как массового социального субъекта логоцентризм уже безраздельно владел сознанием общества. Непобедимое Солнце воплощает в себе все лучшее – и потому дуализм культуры неизбежно должен был ему противопоставить иной полюс – и мы снова скатываемся в воинствующие крайности. Возможно, именно отсутствие выраженного темного полюса привело к тому, что в эру манихеев культ Соль Инвиктус уступил более радикальному христианству. Таким образом аватары божеств того времени в ареале логоцентризма уже «испорчены», и носят в себе гибельные начала. Нашей же целью является, напомним, инверсия, уничтожающая возможность новой путем перехода от инверсивной парадигмы к медиационной. В этой связи солярный греко-индийский образ Будды, представленный нами в Зеркале Иблиса, являет собой более подходящий аватар. Это не божество, а обожествленный культурный герой с высочайшими способностями к ПМ, давшими ему сродство с богами. Недуалистичный буддизм позволит взрастить целый сад запредельных сущностей, восходящих к корням той или иной ЛКС, жить в котором будет куда лучше, чем на вертикали небес и геенны или в пустоте атеизма. Мирча Элиаде оценивал моральный уровень религии по ее способности преодолевать дуализм. Один рождает два, распадаясь, а два рождает три, соединяясь в срединной зоне.

Sic luceat lux

Дмитрий Алтуфьев