Марина Шаповалова: Обуздать Левиафана, 1
Стоило вдохновителям Великой Французской революции стать властью Первой республики, как «Декларация прав человека и гражданина» превратилась в их глазах из программы действий восставшего против тирании народа в «арсенал для подстрекателей». Написанный на революционных знаменах приоритет естественных прав подвергся сомнению и был признан лишь идеей, место которой не в законах, а в книгах философов. Что годилось для разрушения старого порядка, то становилось опасным для переучрежденного государства.
«Мертворожденные священные коровы», обнаруженные Даниилом Коцюбинским («Регионация: новый термин, новый шанс», Острог19) в фундаменте абстрактного либерального права, никогда не могли быть элементом реальности. Их изначальное предназначение — пробуждать народы от вековой спячки, побуждать к активным поискам новых принципов и форм самоорганизации и служить ориентирами. То есть благими пожеланиями, которые, хотя и не могут стать формулировками законов реального государства, неизбежно озабоченного самосохранением и потому заинтересованного в ограничении революционно-гражданской активности, но, будучи усвоенными на волне массового энтузиазма, в какой-то степени определяют приближение позитивного права к декларируемому идеалу.
Отказ от идеальных ориентиров чреват потерями уже достигнутых и завоеванных прав, сколь скромными они ни казались бы разочарованным современникам, но вовсе не гарантирует прекрасных плодов такого переустройства, которому они якобы мешают и противоречат.
На самом деле не мешают и не противоречат. Поскольку трещины в архитектуре существующего миропорядка сегодня проходят по тем же линиям напряжения, что всегда существовали между интересами гражданина и государства. Их относительно новые контуры действительно не могут быть осознаны и осмыслены в парадигме государственного суверенитета «вестфальского типа» с надстроенными над ним стабилизирующими концепциями мироустройства. Но не потому, что либеральные идеи плохо согласуются с конкретными гражданско-политическими культурами, а потому, что правящие элиты всех политических суверенов одинаково заинтересованы не признавать опасные для себя тенденции реальными. Одинаково нацелены выносить за «красную черту» вопросы, подвергающие сомнению внутренний суверенитет государств в признаваемых границах.
В сфере реальной политики «Декларация прав» является лишь предметом манипуляций и пропаганды с целью доминирования. Навязывая более слабым государствам свой понятийный аппарат, государства-лидеры унифицируют на свой манер внешние общие правила, добиваясь от аутсайдеров, вынужденных соответствовать, управляемости. Тот факт, что отдельного человека ничто не защищает от произвола «левиафанов в законе», никого не волнует, пока нет нужды в информационных поводах для давления на слишком строптивых аутсайдеров.
Ограничивать права человека «оболочкой» риторики с помощью демократических процедур оказалось не просто, а очень просто. Прежде всего потому, что слепленные в один священный символ демократия и права человека между собой плохо монтируются: большинство реализуется за счет поглощения и подавления индивидуального.
Выступают ли стихийно сложившиеся нации инициаторами создания национальных государств, или же государства конструируют нации из подведомственного населения — не столь важно для их взаимовыгодного симбиоза. В любом случае нация заинтересована в сохранении своего государства, обеспечивающего воспроизводство ее общности и символизирующего защиту от внешних посягательств. Государство, имея в виде нации основу внутренней и внешней легитимности, всеми своими институтами поддерживает и воспроизводит национальную самоидентификацию. При этом, по мере перехода мира на постиндустриальный, информационный уровень развития, возрастает роль факторов, размывающих идентичность не только в рамках сообществ, но и на личностном уровне. Изменяя и глобализируя экономику, информация создает ситуацию «трансграничности» во всех сферах общественной жизни, порождая сообщества нового типа и позволяя конструировать индивидуальную идентичность буквально каждому на свой вкус. Прибавив к этому экономическую мощь транснациональных корпораций, легко заметить, какой деструкции подвергается привычное представление о государственном суверенитете, предполагавшее контроль над определенной территорией с относительно гомогенным по самоидентификации населением.
В условиях размывания «больших» национальных идентичностей наиболее опасными конкурентами для властных элит выглядят сообщества, организующиеся для защиты интересов «малой родины» — своих регионов. Иногда или поначалу это всего лишь протестные кампании, привлекающие внимание к местным проблемам, возникающим от невежества или произвола столичных чиновников. Экологический у проблем характер или этно-религиозный, или же граждане встают на защиту гибнущих культурно-исторических объектов, или недовольство вызвано плохой работой муниципальных служб — такого рода гражданская активность в любом случае проявляет и выводит на первый план идентичность региональную. Как жизненно важную или наиболее ценную для гражданина. Причем в антагонизме отнюдь не с соседними регионами, а с вышестоящими властными уровнями, олицетворяющими по отношению к городу или региону государственную систему в целом.
Сталкиваясь с этим вызовом, современные государства находят выход в конструировании или подпитке таких меньшинств, «вторичные» идентичности которых не локализуются территориально и не только не создают «конкурентных угроз» государству, но напротив, нуждаются в государственной поддержке даже еще больше, чем общенациональная идентичность. В пользу этих меньшинств посредством «позитивной дискриминации» перераспределяются гражданские права, а на деле — создаются групповые преференции, удобные для государства, но практически ущемляющие права отдельной личности, не входящей в поощряемые меньшинства. Среди прочих ущемляется и право на приоритет местной гражданской идентичности над общегосударственной — такому территориальному сообществу, бросающему вызов «большому государству» (особенно если это сообщество является де-факто региональным большинством), без промедления укажут на недопустимость действий, «подрывающих основы».
Право делегировать власть «снизу» во всей полноте на уровень своего региона оказывается в итоге отнято «обманной оболочкой» у декларируемого источника власти — народа, живущего на конкретной земле и осознающего свою гражданско-территориальную общность.
Дискриминирующая человека в неугодных государству правах практика Realpolitik не признает права граждан осознавать себя народом своей «малой родины». Зато подтверждает право государства навязывать и предписывать человеку только предусмотренную внутренним законодательством «народную» идентичность с санкциями за уклонение вплоть до ограничения свободы.
Здесь уместно напомнить, что права человека, согласно «Декларации», которая и поныне признается исходной основой права и законности, по определению — первичны и не нуждаются ни в каких дополнительных условиях. Только права человека, понимаемые как естественные, то есть — не имеющие причин «от мира сего» и выступающие причиной для формирования правовых отношений внутри сообществ, могут служить опорой и арсеналом для реконструкции или «внесения поправок» в основания расшатавшегося миропорядка. Только признавая их «скрижалью» первого порядка и завета, можно пересматривать на их основе любые более поздние установки и правила.
