ПРИНОСЯЩИЙ ЖЕРТВУ СТАНОВИТСЯ БОГОМ, 7
Дмитрий Алтуфьев
#Психосферная_медиация и человеческое жертвоприношение
Цена человеческой жизни не устанавливается на все времена некой высшей метафизической инстанцией, но всякий раз определяется внутри локальной культурной системы. Культура выстраивает «табель о рангах» – как ценится жизнь того или иного члена общества в зависимости от его статуса: половозрастного, социального, а также принадлежности к той или иной субкультурной группе. Абсолютной же ценностью человеческая жизнь не была никогда. Не является она таковой и сейчас, несмотря на торжество, если не сказать засилье гуманистической идеологии. Дело даже не в том, что последней присущ изрядный привкус лицемерия: разрыв в отношении к жизни своего и чужого неустраним даже в самых просвещенных и гуманизованных обществах. Причина в том, что различия в ценности жизни разных категорий людей – важнейший фактор внутренней динамики общества.
Для эпохи человеческих жертвоприношений ценность отдельной жизни была ничтожной. При этом следует различать экзистенциальное измерение, с которым, собственно и связывается ценность жизни в современном её понимании и ценность статусную, ритуальную, которая единственно и признавалась в древности. К примеру, жизнь племенного колдуна или шамана ценилась не как неповторимый и индивидуальный духовный мир, а лишь как социально ключевая функция поддержания жизненно необходимой связи с запредельным миром. Таким же образом ценилась жизнь царей, фараонов, правителей. При этом статусно-ритуальная ценность не только растворяла в себе экзистенциальное начало, но и сама служила выражением ценности боле глубокой и фундаментальной – ценности магико-мистериальной медиации с «всецело Иным». Медиации, в ходе которой формировалась сама онтология культуры. И здесь вопреки Канту человек – отнюдь не цель, а не более чем средство: агент, проводник, медиатор между миром физическим и миром запредельным, миром эмпирического опыта и миром незримых сил и субстанций, с которыми человек коммуницирует посредством #participation_mystique (А. Пелипенко, Культура казни). Однако такой посредник благодаря близости и постоянному общению с психосферными акторами нередко сам приобретал божественные черты как отсвет незримого, гласят многие древние свидетельства, например, книги Еноха, кумранские апокрифы, наконец, евангелия. Особый светящийся временами лик, харизма и общее впечатление «не от мира сего» резко отличали имеющего доступ к психосфере богочеловека от погрязших в профанной суете номинальных жрецов осевого времени. Золотое лицо, золотая корона, нимб, сияние — все это отсюда, как и микенские золотые маски царей-жрецов, и золочение рогов жертвенных животных. Диск солнца меж рогов барана символизировал бога Амона, а меж лирообразных рогов быка – богиню Хатхор. Впрочем, о животных чуть позже. То, что в древнем Китае золото клали в рот всем покойникам, а в Риме осыпали золотой пылью свое лицо императоры, указывает на происходящую эволюцию представлений. Уже в Греции имеются представления о мире праведных и нечестивых, где золото/сияние должно быть достоянием наиболее угодных и приближенных богам людей, и в Греции же все это опрокидывается стяжательством и профанизацией.
Однако рутинизация началась не с жрецов, а с простых членов общины, причем очень давно. За десятки тысяч лет мифоритуальной системы человек, все дальше удалявшийся от природы, «портился»: «Все отклонились, все испорчены; нет ни одного праведного, не осталось ни одного» (псалом 14). Взвешивая жизнь жертвы на весах магического энергообмена с тонким миром, жрецы находили ее все более легкой. Соответственно жертвоприношение давало все меньше и меньше энергии, а миф и ритуал - основа жизни архаика - все больше и больше подвергались сомнению – ведь ответы на запрос в психосферу становились все реже и слабее. Полная или частичная утрата связи с запредельным в архаическом обществе была гибельна не только для жреца или вождя, но и для самого общества.
Существовало несколько путей для того, чтобы справиться с нарастающей негодностью ресурса. Самым распространенным, судя по всему, стал переход на животные жертвы, связанный со становлением культуры тотемизма. Сакрализация крови, возникшая достаточно рано, привела к острому осознанию кровного единства племени. Оттого жертвоприношение требовало крови именно человека племени для восстановления всеобщей эмпатической связи с природой, иначе энергоомен напоминал бы сбыт краденого. К последующим животным и растительным приношениям человек прошел очень долгий путь. Тотемизм сделал животное-прародителя богом-покровителем племени, тогда как каждый его член становился в какой-то мере этим животным. Тогда же появились и первые табу, например, запрет на убийство или поедание тотемных животных. Однако во время магических мистерий – публичных сеансов природнения, тотемное животное, уже единокровное людям, приносилось в жертву и поедалось всеми участниками, как ранее и человек.
Несмотря на боязнь, защищавшую жизнь священного животного как члена племени, необходимо время от времени убивать такое животное в торжественном собрании и разделять мясо и кровь его среди членов клана - писал Зигмунд Фрейд в «Тотем и табу». Мотив, диктующий этот поступок, открывает глубочайший смысл жертвоприношения. Мы слышали уже, что в позднейшие времена совместная еда, участие в той же субстанции, которая проникает в их тело, создает священную связь между членами общины; в более древние времена такое значение имело, по-видимому, только участие в субстанции священного животного. Священная мистерия смерти жертвы оправдывается благодаря тому, что только этим путем можно установить священную связь, соединяющую участников между собой и с их богом.
Этой связью является ничто другое, как жизнь жертвенного животного, скрытая в его мясе и крови и благодаря жертвенной трапезе передающаяся всем участникам. Такое представление лежит в основе всех кровных союзов, посредством которых люди возлагали на себя взаимные обязательства. Безусловно, реалистическое понимание общности крови как тождества субстанции объясняет необходимость возобновлять ее физическим процессом торжественной трапезы. Приручение домашних животных и возникновение скотоводства положили, по-видимому, повсюду конец чистому и строгому тотемизму глубокой древности, а животные приношения повсеместно стали рутиной. В дальнейшем животное теряет свою святость, и жертвоприношение – связь с тотемистическим праздником; жертвоприношение превращается в простое приношение божеству, в самоограничение в пользу божества.
