Андрей Пелипенко. РОССИЯ: ЗА ГРАНЬЮ ИСТОРИЧЕСКОГО ПРЕДНАЗНАЧЕНИЯ, 5

Есть два правила истории, которые обязан признать каждый вышедший из интеллектуального инфантилизма ум. Первое правило – за всё надо платить. Второе – всё надо делать вовремя. Россия, по словам философа В.Ковалёва, всегда волынила в истории, дожидаясь её конца. И теперь приходит время платить. Но и из этой ситуации ещё можно выйти достойно, если опять же осознать её трезво, по-взрослому. Российское общественное сознание, к сожалению, во многом ещё носит черты сознания средневекового, которое специалисты соотносят на уровне генезиса личности с сознанием подростковым. Это не только идейный ригоризм, максимализм и пресловутые шараханья в крайности, поиски авторитетов (вождей и кумиров), дурной идеализм и праздная мечтательность. Это прежде всего неверие в подлинную реальность объективных процессов и вера в возможность преобразования мира волюнтаристским способом. Русскому\российскому сознанию присуща особенность бесконечно обижаться и злиться на мир за то, что он не хочет вести себя «правильно». Вместо практических выводов и попыток разобраться бесконечные ожидания, что мир вот-вот наконец подстроится под нас и станет таким, как надо. Конечно, в последнее время кое-какие выводы были всё же сделаны и указанные признаки стали проявляться более вяло. Но трезвость и здравый смысл не возникают на освободившемся месте автоматически. Скорее можно говорить о реально наступившем духовном и идейном вакууме – привносящем в сознание традиционалиста, как убеждённого, так и стихийного, ощущение безысходности и бессмысленности жизни.

Пронизанное метастазами средневековой ментальности сознание остро неадекватно современной реальности и её проблемам. Чем как не глубоким инфантилизмом можно объяснить свойство общественного сознания (прежде всего интеллигентского) увильнуть, удрать от любых форм исторической расплаты? Всё обойти! Выйти из воды сухими, ибо Господь нас любит! (Интересно, за что?) Чтоб все лекарства были сладенькими. Чтоб старички не умирали! И чтоб никакого насилия! Чтоб никого ногами не били! Чтоб ни капли крови! …А ТАК НЕ БЫВАЕТ!

В истории есть класс ситуаций, когда конфликт можно решить насилием и только насилием. Причём все прекрасно понимают, что ни одна из сторон, представляющих принципиально несовместимые позиции, по-хорошему ничего не уступит. Но говорить об этом почему-то нельзя. Как страус, прятать голову в песок, загонять конфликт, делая вид, что всё в порядке - это можно! Все понимают, что не может быть никакого консенсуса между движением вперёд и движением назад (плоды такого «консенсуса» мы наблюдаем ещё с 1985 года). Зато нет насилия. Нет гражданской войны… Стоп! Здесь надо кое-что уточнить. Нет объявленного насилия. Нет объявленной гражданской войны. Русские, как заметил ещё академик Павлов, реагируют прежде всего не на факты и действия, а на слова. Если война не объявлена, то её как бы и нет. А всё остальное - единичные явления и временные издержки (лексика устаревшая, но отношение всё то же). До тех пор, пока общество не перестанет торговаться с богом и не поймёт, что консенсус по поводу базовых ценностей может сложиться тогда и только тогда, когда одна часть общества подавлена другой и смирилась со своим подавлением, ситуация будет неуклонно ухудшаться. И никакая демагогия здесь не пройдёт. Консенсус воров и обворовываемых, паразитов и тружеников, бандитов и полицейских проблемы не решит. Если общество не готово платить по историческим счетам и вытягивать себя из ямы ценой социального насилия, то альтернатива здесь одна – разложение, ползучая деструкция и, как следствие - «мирное», но весьма скорое схождение в могилу. Кто посмеет возразить, что Россия сегодня представляет собой вконец разложившееся общество, доедающее остатки материальных и моральных ресурсов? Но инфантильное сознание не унимается. А вдруг пронесёт. Авось, как-нибудь, само собой… Только чтоб не стреляли.

Между тем русско-советский интеллигент-идеалист, вооружившись окололиберальной риторикой, внушает читающей публике всё те же манихейские представления, и бесконечные разговоры о мире, согласии и консенсусе лишь слегка прикрывают традиционную модель: «или – или». Есть существеннейшая разница между двумя позициями. Первая звучит примерно так: «я против насилия вообще, я отмежёвываюсь от всякого насилия и лиц, его осуществляющих и не желаю нести за них никакой моральной ответственности (т.е. умываю руки)». Вторая позиция такова: «я понимаю, что насилие неизбежно, но стараюсь способствовать тому, чтобы жертв было меньше». Вторая позиция не просто прагматичнее. За ней стоит другая картина мира и другая антропологическая доктрина. Чистоплюем быть приятнее, прагматиком полезнее. Лечение должно быть адекватно болезни, а в истории ещё и ментальности больного. В постсредневековой стране, где цена человеческой жизни соразмерна с ценой патрона, отменять смертную казнь – не просто глупость, а преступление. И пример западных стран здесь ни при чём. Когда там кончилось крепостное право (там, где оно вообще было)? А смертную казнь когда отменили? Когда в Англии в начале 19 века вешали детей за мелкие кражи, в России людей продавали как рабочий скот. Для чистоплюя-«гуманиста» страшнее и бесчеловечнее первое, для честного исследователя, действительно стоящего на либеральных позициях – второе. Ибо здесь критерием «продвинутости» выступает не мера наказания, а способность государства видеть в субъекте (даже и в ребёнке) правоспособное и ответственное юридическое лицо. Вообще ответ на почти ничем не нарушаемый монолог неугомонных сторонников отмены смертной казни мог бы стать темой отдельной статьи. Сейчас, однако, развивать эту тему нет возможности.

На этом примере можно лишний раз пронаблюдать, как сталкиваются и приходят в противоречие вышеозначенные уровни самоорганизации общества. Социально насилие на уровне прямых межсубъектных отношений выглядит как нечто ужасное и неприемлемое. На уровне же больших исторических конъюнктур оно выступает единственным возможным разрешением проблемы, отказ от решения которой приводит вскоре к полной гибели. Массовое сознание, волюнтаристское по своей природе и плохо понимающее, что такое объективные процессы, до последнего увиливает от жёстких, но необходимых решений. А пишущая братия потрафляет его инфантильному и гибельному идеализму, выполняя при этом ещё и идеологический заказ власти, которой гораздо легче обделывать свои шкурные делишки в обстановке иллюзии мирной жизни, т.е. спущенной на клеточный уровень борьбы всех против всех, чем в ситуации ясного и однозначного противостояния. Впрочем, идея того, что рано или поздно для внесения в жизнь страны долгожданной определённости и ясности придётся прибегнуть к декларированному социальному насилию, тлеет где-то в народном подсознании. Но уста молчат и уши не слышат. Рано или поздно... Может быть уже поздно. Насилие придёт, но будет оно не фактором решения проблем, а психологической компенсацией за преступно долгое увиливание и благостные самовнушения.

К сожалению, идеология абстрактного гуманизма, внушаемая масс-медиа, не является главным фактором, определяющим инертность общественного сознания, результатом которого является отсутствие в современной России социальной силы, способной практически определить парадигму развития страны и установить реальный консенсус, основанный на вышеназванном условии. Главная причина бесконечной неопределённости и «отсутствия поступков» по Салтыкову-Щедрину – в синкретичности сознания. Поистине, Россия – страна, где ничего до конца не рождается и ничего до конца не умирает. И беременность здесь половинчатая. Октябрьская революция и последующая за ней гражданская бойня - не результат распада синкрезиса, а реакция самого синкрезиса на внутреннюю угрозу. Не за то, попросту говоря, идут люди убивать других, чтобы «отвоевать своё добро» (хотя, конечно, не без этого), а для того, чтобы никакая сволочь не портила правильную и комфортную картину мира.