Доклад Г. Коха о социально-политическом положении Украины от 30 сентября 1941 года

Из отчета уполномоченного министра А. Розенберга при войсковой группе «Юг» капитана профессора Г. Коха о социально-политическом положении Украины, стр. 583-593

Население Украины в своей наибольшей части оказалось настроено антибольшевицки и свое политическое будущее видит почти исключительно на стороне стран Оси, и прежде всего на стороне великого германского Рейха. На многочисленных собраниях возникают стихийные беседы об Адольфе Гитлере как о великом фюрере и освободителе.

...

В обедневших деревнях возле хат отсутствуют все хозяйственные постройки. Сараи, амбары, хлева снесены и использованы в качестве строительного материала в колхозах. Ни возле хозяйственных построек, ни возле домов нет никаких заборов, нет даже живой изгороди. Приземистые хаты крестьян, когда -то выбеленные в белый с синевой цвет, всегда чистые и опрятные, теперь в трещинах, в глиняных пятнах и разводах. Какие-либо попытки привести эти дома в порядок были невозможны или по финансовым причинам, или могли быть истолкованы как признак принадлежности к кулачеству. Знаменитые украинские небольшие хозяйства, так называемые, «хутора», которые раньше утопали в деревьях и пчелиных ульях, теперь совершенно исчезли: они или «заколочены» — такое выражение здесь распространено для домов, хозяева которых умерли или отправлены в ссылку, или же «раскулачены», то есть заселены многими семьями из переселенцев, взрослые члены которых работают в колхозе, а их многочисленные дети играют в грязи на прилегающей к хутору территории…

Проложенные на местности новые советские дороги выглядят чрезвычайно неорганично: не говоря уже о технических недостатках (недостаточная подстилка дорожного полотна, трещины асфальта и невыровненая его поверхность) эти дороги безнадежно теряются на местности, по которой они проходят, в основном, по геометрическим расчетам, так сказать, с помощью линейки. Деревья, придорожные канавы, какой-либо уход за дорогами отсутствует почти полностью…

Отсутствие понимания и стремления заботиться о ландшафте не просматривается также и в городах. Все, что осталось от жилых и административных зданий со времен царизма, теперь в аварийном состоянии, покосилось и зашарпано.

Магазины, не говоря уже о торговых улицах, может быть, за исключением Киева, отсутствуют почти полностью во всех до сих пор оккупированных городах. То здесь, то там можно увидеть фирменную вывеску «Сельмаг» или «магазин» — одна из форм государственной потребкооперации. Здесь и там можно встретить надпись над дверью «Парикмахерская» или «Пошивочная мастерская» (ремесленники работают здесь в государственных мастерских) — и это все. В лавках и магазинах в продаже товары только самые дешевые и низкого качества. Зато в каждом, даже небольшом, населенном пункте имеется парк, площадь для митингов с трибуной для оратора и памятники большевицким государственным деятелям.

Одежда населения состоит из заплатанных тряпок. Среди 600 сельских старост, которых мне пришлось увидеть, я не увидел ни одного, который был бы одет лучше, чем самый бедный бродяга в Германии. Из-за затхлой соли, оставшейся лежать где-то на железнодорожной станции, возникла стычка между бесконечными колоннами крестьян, которые сбежались со всей округи, чтобы затем тащить на себе домой несколько миль с этим дорогим для них запасом на зиму. Перед мельницами и прессами для изготовления постного масла в сельской местности толпятся женщины — они принесли на себе зерно или рапс, и терпеливо ждут день и ночь, пока их сокровище будет переработано.

«Большевицкими» являются также манеры и формы обращения (поведения) здешних людей. Одежда, в том числе и образованных людей, не только объективно нищенская, но и сознательно доведенная до опущенного состояния. Бриться, содержать в чистоте свое тело, выстиранный воротник рубашки, начищенные сапоги, чистые ногти — все это считалось до сих пор, очевидно, буржуазными предрассудками. Носовые платки и расчески здесь редкость, плюют и сморкаются прямо на пол. Физические испарения (пот) и запах человеческого тела здесь не регулируются. Уход за зубами здесь производится редко и поскольку везде курят только самый сильный табак (сушеные листья махорки, закрученные в толстую газетную бумагу), это превращает заседания даже образованных и высокопоставленных местных работников в суровое испытание нервов для западноевропейца.

Границы между естественными потребностями и сдерживающими нормами приличия размыты довольно сильно и у женщин. Своих детей они кормят, не прикрывая грудь, в присутствии чужих, так же, как они в кругу своих родственников и односельчан отправляют свои естественные надобности, если приспичит, обсуждают свои немногие супружеские тайны или делятся своими семейными ссорами. Влияние большевизма выдает также и разговорная речь при общении. Совсем не говоря о том, что по своему лексическому запасу и по многочисленным речевым оборотам этот язык больше похож на язык (жаргон) фабричных рабочих, казарм и политической пропаганды, чем на изысканные формы выражения прошлых времен… Население все еще совершенно не самостоятельно и исполнено страха. У населения отсутствуют привычные для Западной Европы нравственные нормы. Разница между правом и нарушением права, между понятиями «мое» и «твое», между правдой и ложью, в значительной степени размыта. Вместо этого здесь точнее определяются более примитивные различия между понятиями «выгодно» и «невыгодно», между «немного нищеты» и «еще меньше нищеты». Вся сумма народных и государственно — гражданских обязанностей сводится в одно элементарное желание: не дать государственной машине достать себя.

Две женщины живут в очевидной бигамии с одним и тем же мужчиной под одной крышей, потому что кормит обеих. Профессиональной проституции и даже организованной проституции здесь нет, но за буханку хлеба, банку консервы или за хорошее белье здесь непорочность и неиспорченность могут поколебаться.

Нанесен ущерб понятию труда земледельца. В конце концов, колхозная система деградировала, снизила труд свободного крестьянина до уровня обычной барщины и поддерживала его производительность труда только с помощью самых суровых наказаний.

Фотографии рядового Франца Грассера сделаны уже летом 1943 в Белгородской области, но не думаем, что они сильно отличаются от заметок Коха.