***
Литературные газеты должны представлять собою как бы плотину против бессовестного бумагомарания наших дней и все выше поднимающегося наводнения литературы, взбухающей ни к чему не нужными и дрянными книжонками: давая неподкупные и строгие отзывы, они должны бы беспощадно бичевать всякие поползновения непризнанных авторов, всякое кропание, путем которого пустая голова рассчитывает помочь пустому карману, т. е. почти 9/10 всех книг, и таким образом противодействовать во исполнение своего долга всякому писательскому зуду и мошенничеству, вместо того чтобы своим подлым попустительством играть на руку авторам и издателям, помогая им вымогать у публики деньги и время.
Обыкновенно писателями бывают профессора или литераторы, которые вследствие низкого оклада и плохого гонорара пишут из нужды в деньгах; так как цель у них общая, то они имеют также общие интересы, держатся дружно, оказывают взаимную поддержку и всякий норовит замолвить словечко за другого: вот откуда все хвалебные отзывы о плохих книгах, составляющие содержание литературных газет, которые и должны бы были избрать своим motto*. "И сам живи и другим жить давай!" (А публика так простодушна, что предпочитает читать скорее новое, чем хорошее.)
Есть ли или был между ними хоть один человек, который никогда не хвалил ничего не стоящего бумагомарания, никогда не порицал и не унижал отличных произведений, или, как человек лукавый, не третировал их как ничего не стоящие, чтобы отвратить от них взоры публики? Найдется ли меж ними хоть один честный человек, который всегда руководствовался в выборе рекомендуемых им книг их достоинством, а не кумовством, приятельскими соображениями или же надеждой на подачку от издателя? Разве не смотрит всякий, если только он не новичок, тотчас же и машинально на издательскую фирму, когда читает или очень хвалебный или очень ругательный отзыв о книге? Наоборот, если бы существовали такие литературные газеты, о каких говорилось выше, то представление позорного столба, у которого скоро и неизбежно будет стоять всякое ремесленное изделие, тотчас изгоняло бы писательский зуд из пальцев у всякого плохого писателя, всякого бездарного компилятора, у всех, кто списывает из чужих книг, у всякого пустого, неспособного, жаждущего определиться на местечко горе-философа, у всякого сдутого критикой, как былинка ветром, тщеславного стихоплета; и это было бы истинным благом для литературы, ибо все плохое в ней не только бесполезно, но и положительно вредно.
Но громадное большинство книг так плохо, что лучше, если бы их совсем не писали: следовательно, похвала должна бы встречаться так же редко, как в настоящее время, под влиянием личных видов и правила accédas socius, laudes lauderis ut absens**, редко порицание. Совершенно ошибочно переносить на литературу ту терпимость, которая неизбежна по отношению к тупым, безмозглым людям в обществе: ведь оно кишит ими. А в литературе они — бесстыдные узурпаторы, и поносить плохие произведения — долг по отношению к хорошим: ведь для того, кто ничего не считает плохим, нет ничего и хорошего. Вообще, вежливость, заимствованная из общественных отношений, является в литературе чуждым, причем сплошь и рядом вредным элементом; ибо она требует называть плохое хорошим и тем действует как раз противно целям науки и искусства. Конечно, в таких литературных изданиях, каких я хочу, могли бы писать лишь те люди, которые соединяют в себе неподкупную честность с редкими познаниями и с еще более редкою способностью суждения; поэтому вся Германия, в лучшем случае, да и то едва-едва, могла бы издавать один только подобный литературный орган; зато он представлял бы собою как бы беспристрастный ареопаг, и каждый новый член его избирался бы всеми прочими; теперь же литературные газеты издаются университетскими цехами или кликами литераторов, — втихомолку, быть может, даже книготорговцами в интересах сбыта товара, и представляют собою обыкновенно коалицию плохих голов, имеющую целью не давать ходу хорошим. Нигде нет более бесчестности, чем в литературе: это сказал уже Гёте, как я подробно изложил в своем сочинении "О воле в природе", с. 22 (2-е изд., с. 17).
Поэтому первым делом необходимо уничтожить обычай пользоваться анонимом, этим щитом всякого литературного мошенничества. Аноним стал употребителен в литературных газетах под тем предлогом, будто он ограждает добросовестных рецензентов, предостерегающих публику, от злобы автора и его доброжелателей. Но в девяноста девяти случаях из ста аноним служит лишь для того, чтобы избавить от всякой ответственности рецензента, который не может отстоять своего отзыва, или, что еще хуже, для прикрытия позора того, кто настолько продажен и низок, что готов, за подачку на чай от издателя, рекомендовать публике негодную книжонку. Нередко аноним служит даже просто для прикрытия невежества, некомпетентности и ничтожества рецензента. Трудно поверить, до какой наглости могут дойти эти господа, ибо нет такого литературного мошенничества, пред которым они остановились бы, чувствуя себя в безопасности под покровом анонима. Подобно универсальным медицинским средствам, есть также универсальная антикритика против всех анонимных рецензий, безразлично, превозносят ли они плохое или порицают хорошее; именно, нужно отвечать на них: "Бездельник, назовись! Ибо честный человек не позволит себе нападать в маске и под капюшоном на тех, кто выступает с открытым лицом: так поступают лишь негодяи и подлецы. Итак: "Бездельник, назовись!" Probatum est***
* девиз (нем.).
** нужно быть заодно: похвали их ему, чтоб тебя похвалили (лат.).
*** Проверено (лат.).
Артур Шопенгауэр "Parerga и Paralipomena"
