Часть 3. Выход за флажки и утрата субъектности.
Любая стратегия выживания в условиях русской культуры может дать сбой. У Летова он случился в 1990 году, после очередной «точки бифуркации», когда, закрыв проект «Гражданская оборона» на пике популярности, он углубился в мироотречные практики вроде походов по лесам, во время одного из которых был укушен энцефалитным клещом. Результатом борьбы с болезнью и бессонницы стало измененное состояние сознания, в котором был записан «Прыг-скок» — самый интересный летовский альбом, заслуживающий отдельного рассмотрения.
Ключевой образ альбома — движение, точнее, переход между мирами, который совершают персонажи песен — Дурачок, Маленький принц, Плюшевый мишутка. «Песенка про дурачка составлена по большей части из обрывочных образов, словосочетаний и строк, которые я полубессознательно записывал, валяясь в энцефалитной горячке, которая предательски и достоверно посетила меня после очередной поездки на Урал, — пишет Летов в официальной дискографии. — Связующим звеном явилось несколько переработанное древнерусское заклинание на смерть:
Ходит покойничек по кругу,
Ищет покойничек мертвее себя».
Заменив «круг» на «лес», Летов лишь углубил изначальный хтонический смысл — лес в архаических культурах являлся одной из самых устойчивых метафор царства мертвых. Но семантика при этом изменилась кардинально: круг размыкается, бесконечное блуждание обретает пусть неустойчивый, но всё же вектор:
«Ходит дурачок по лесу,
Ищет дурачок глупее себя».
Летовский образ здесь впервые обретает динамику, а главное — невиданный прежде импульс к качественному преображению. В финальной композиции, давшей название альбому, этот импульс достигает огромного напряжения, порождая у некоторых слушателей измененное состояние сознания, напоминающее глубокую депривацию. Важно, что и здесь мы имеем дело со своеобразным ментальным заражением — ИСС вызывает комбинация слов и звуков, ставшая результатом сознательных опытов Летова с погружением в нижние миры. «И часа через четыре из меня пошли, как из чудовищной огромной воронки, глубоко архаические слова — слова, рожденные даже не в детстве, но в том состоянии, которое существовало еще до моего рождения. И эти тексты я едва успевал записывать — из меня шел и шел поток… Я не знаю, где я в действительности находился в то время. В результате такого страшного опыта вышла эта песня — «Прыг-Скок», — описывает он в автобиографии свой опыт психосферной медиации.
Музыкальный критик Александр Кушнир, включивший «Прыг-скок» в свою книгу «100 магнитоальбомов советского рока», отмечает: «Всё это напоминало гипноз, подсознательные послания, транс и энергетическую мощность страшной силы, исходящие от человека, который готовится вот-вот принять смерть. Ничего, похожего на этот сознательно декларируемый «путь в никуда», в отечественном роке до тех пор не появлялось... Показательно, что в процессе последующих метафизических опытов Летов, ориентируясь на атмосферу гаражного эйсид-рока, начал принимать огромное количество стимуляторов, но достигнуть состояния (и результата), аналогичного «Прыг-скоку», ему так и не удалось».
То, что Кушниру казалось «путем в никуда», было на самом деле мощным, хотя и кратковременным опытом полуотпадения от русской культурной модели. «Это то, за что борются чукчи, кавказцы и казахи… Здесь всё нерусское», — писал об альбоме Сергей Жариков Разумеется, создавая «Прыг-скок», Летов не стал кавказцем или казахом. Жариков, сам пленник русской матрицы, мыслил в рамках бинарной парадигмы «русское-нерусское» и не осознал подлинного смысла этого опыта полуотпадения от русскости, которое могло стать «выходом за флажки» (именно так Летов назвал работу над альбомом), но скоро сменилось привычными гностическими интенциями.
Почему полуотпадение так и не стало растождествлением? Очевидно, причина в том, что энергия летовским импульса ушла на раскачивание манихео-гностического маятника:
ПРЫГ — ПОД ЗЕМЛЮ!
СКОК — НА ОБЛАКО!
ПРЫГ — ПОД ЗЕМЛЮ!
СКОК — НА ОБЛАКО!
НАД ДЕРЕВЬЯМИ!
ПОД МОГИЛАМИ!
НИЖЕ КЛАДБИЩА!
ВЫШЕ СОЛНЫШКА!
Да, такие прыжки выглядят круто, но они совершаются не по своей воле. Культура в данном случае управляет индивидом, и Летов, отчётливо ощущая это, не мог выйти за пределы увиденной им культурной манипуляции:
Двинулось тело
Кругами по комнате
Без всяких усилий
Само по себе
Само по себе
САМО ПО СЕБЕ!
Уже на следующем альбоме с красноречивым названием «Сто лет одиночества» эти интенции преобладают, и неслучайно завершает его монументальный инструментал «Об отшествии преподобнаго в пустыню от славы человеческия». О том, насколько важен этот гимн мироотречности в общей концепции альбома, свидетельствуют воспоминания Петра Каменченко, работавшего над его первым изданием:
«— Это вы «Сто лет одиночества» ремастировали? — спокойно, даже с некоторым сочувствием поинтересовался Летов.
— Да.
— Тварь, падла, фашист, коммунист, пидарас…, у меня здесь тысяча боевиков, сейчас мы к тебе придем, будем резать, убивать, вешать на столбах, с живого кожу сдерем…, — Летов вопил в истерике минут пять.
— Да что случилось-то? — удалось мне вставить в паузе вопрос.
— Сука, тварь, фашист…
Постепенно выяснилось, что тот самый «цифровой мусор», что я так безжалостно изничтожил, был важным концептуальным решением и нес главную смысловую функцию всего альбома. Егор собирал его несколько лет (в это я не поверил!) с разных пленок, и в его понимании «Сто лет одиночества» должны были заканчиваться двумя-тремя минутами именно такого треска и писка».
Отметим этот мгновенный и уже неконтролируемый переход отрешенного гностика в агрессивного манихея — вернувшись в привычную парадигму, Летов стремительно терял субъектность.
Попытки «выйти за флажки» музыкант предпринимал еще не раз, но все они оказывались «покушением с негодными средствами». Ожидание истинного растождествления стало для него многолетней и неосуществимой мечтой, воплотившейся в заглавной песне альбома «Солнцеворот»:
Однажды —
Только ты поверь —
Маятник качнётся в правильную сторону
И вpемени больше не будет.
Нужно ли говорить, что манихео-гностический маятник, к движению которого приноровился Летов, никогда не качнется в правильную сторону? Символично, что работа над каждым следующим альбомом после «Прыг-скока» занимала у него всё больше времени — это и впрямь напоминало затухающие махи чудовищного маятника.
