С. ЗеленскийМифы вчера и сегодня. За маской рациональности, 1
Сущность и определения мифа
Обыкновенно при слове «миф» мы предполагаем некое «отражение реальности», «особое представление» в сознании. Но на другом уровне, особенно, из того самого угла, где обитает миф, всё иначе. Это сама реальность. Внутри мифа вещи работают независимо от физических законов. Законы мифообразования иные, ими занимается культура. А главная мифологическая вещь - это сам человек.
Отношения между мифом и опытом не антагонистические и даже не диалектические, они, можно сказать, синкретические. В мифе одновременно присутствуют элементы рационального - то, что поверяется интеллектом - и т.н. «фантастика». Сам опыт всегда санкционируется каким-то мифом. И это касается не только архаического сознания. В этом смысле интересны, например, опусы А. Ф. Лосева, рассматривавшего примеры советской мифологии (образы вроде «акул капитализма» и др.).
У мифа та же задача, что и у ритуала - обеспечение чувства единства реальности. Но миф как пропетый ритуал не требует стольких усилий - не нужно ничего делать, не нужны (необязательны) музыка, танцы, жертвоприношения для того, чтобы он заработал. Его нужно просто знать. Он всегда с собой.
Однако так стало не сразу. Ранние формы мифа еще синкретически слиты с ритуалом. Мысль была неотделима от действия. Ритуал - разыгранный миф. Все изменилось, когда роль вербального языка стала преобладающей. Рассказанный миф - это уже довольно зрелая его форма. Не говоря уж о записанном.
Миф - это «образное инобытие нерефлектируемых ментальных интенций».
Рациональное сознание пытается подогнать миф под удобные для себя схемы, особенно этим грешил Леви-Стросс.
Миф близок палеолитической, но также детской психике. Он в значительной мере опирается на животные режимы восприятия. Близок он и реальности сна.
Мифологизм детской речи:
«…Не менее показательно… обозначение в детской речи действия. Дойдя до места, где взрослый употребил бы глагол, ребёнок может перейти на паралингвистическое изображение действия, сопровождаемое междометным словотворчеством… В таком способе подачи глагольных значений с особенной наглядностью проявляется мифологизм мышления, поскольку действие не абстрагировано от предмета, а интегрировано с носителем и может выступать как состояние собственного имени».
В мифе нет никаких постоянных значений, скорее пучки смыслов, расходящиеся по разным направлениям. Каждый предмет может иметь разное значение в зависимости от ситуации и времени, совмещать разные смыслы, вплоть до противоположных. Характерный пример - охра, означающая и кровь, и жизнь, и смерть. Для мифа особенно характерны смешение, многозначность смыслов, возможность образования огромного числа связей.
Миф, однако, конкретнее мифологемы, его значения более формализованы и структурированы, отношения между означающим и означаемым уже менее чреваты бесконечным числом возможностей.
Бинарные оппозиции неустранимы из культуры в принципе, но в мифологическую эпоху они очень слабы, поэтому к анализу мифа неприменимы какие-либо бинарные логоцентрические схемы с устоявшимися значениями.
Нет постоянных отношений между центром и периферией, все может в любой момент поменяться. Все зависит от сложившейся в конкретном случае смысловой диспозиции. Постоянно происходит дрейф смысловой доминанты. Это основное проявления того, что можно назвать принципом попеременного доминирования смысла. Этому явлению противоположно то, что формируется логоцентризмом – онтологический объективизм (то есть, наделение вещей по возможности четким, однозначным смыслом). Но даже развитый логоцентризм не может отменить указанный принцип.
Принцип попеременного доминирования смысла:
«Левополушарные когнитивные паттерны сегментируют диффузно-нерасчленённое целое правополушарного гештальта на набор относительно дискретных мини-целостностей, структурная организация которых осуществляется в процессе их семантизации. Поэтому интенционально-энергетические векторы, присущие этой структурообразующей модели на нейродинамическом уровне как бы изнутри, из глубины организуют семантический материал и проявляются в нём, не только в мифологической образности, но и в самой логике мифологического смыслообразования. Для описания процесса такого смыслообразования подходит слово «фокусировка». Фокус партиципационного переживания – условно говоря, центр – смещается от предельной размытости и синкретизма правополушарного гештальта к новообразованным фрагментированным локусам. При этом сознание (поддаваясь атавистическому стремлению удержать также и «большое целое») непроизвольно перемещает фокус партиципационных переживаний с одного семантизуемого локуса на другой, устанавливая между ними поначалу чисто ситуативные структурно-смысловые связи» ААП.
Центральный, главный смысл – тот, который вызывает наиболее сильную партиципацию (причащение). Это сосредоточение преимущественных значений в рамках определенной группы смыслов. Однако в чисто мифологический период левое полушарие еще слабо развито, так что центр постоянно перемещается, означающее и означаемое все время меняются местами, отдельные значения очень нестабильны и вообще могут перейти в другую структуру.
Никакие запреты и табу не понимаются строго рационально. Нарушение определенных установлений подразумевает не выход, а переход в какой-то иной смысловой контекст, который это допускает. Бог подземного мира в то же время поднимается в небо в виде молнии.
Еще в XX веке исследователи отмечают многовариантность и разрозненность, фрагментарность мифа у современных первобытных культур. «Редкостью является такой информатор, который бы знал весь миф целиком» . Однако, «мифа целиком» не существует, он всегда открыт и разомкнут новым смыслам.
Там, где имеются синкретические связки – всегда действует вышеуказанный принцип. А таковые связки возможны даже в самых рациональных культурах.
Миф образуется из ситуации сильнейшей партиципации и основан на значениях, имевших в ней заметное место. Природа мифа всегда коллективна, сам процесс его формирования указывает на субъектность культуры.
