Федор Соннов: Дискурсивные войны, 1
Зачастую суть культурного локуса обнажается в моменты кризиса и упадка. Самым кассовым кинопроектом последних лет стала киносага о супергероях-мстителях — именно она наилучшим образом диагностирует упадок западной культуры. Вспомним фильм «Мстители: Финал»: камни бесконечности, служившие источником магии в этом сюжете, уничтожены. Герои влачат жалкое существование: Тор тихо спивается, бывший плейбой Тони Старк кустарничает на дому, даже Халк больше не впадает в буйство. Перед нами — профанное бытие, в которое низвергнут мир, лишенный магии.
Это удивительно напоминает преисподнюю, которую в XVI веке создал для античных героев Франсуа Рабле: «Лукулл — повар, Юстиниан — игрушечник, Гектор — кухонный мужик, Парис — голодранец, Ахилл убирает сено» и т.д.
Античные цари и американские герои погружены в тоскливый и беспросветный быт, потому что культура, питавшая их силы, потеряла связи с тонким миром, ее магическая сила иссякла. Но это — временный период, за ним — новый этап вечного возврата, на котором базируется героический метасюжет. Можно ли представить, что некая культура находится в таком состоянии постоянно? И как ей удается скрывать свою опустошенность долгое время?
Далеко ходить не надо — русская культура оторвана от тонкого мира весьма глубоко и, главное, перманентно. Ее материальная неустроенность видна невооруженным глазом, но в сознании носителей она компенсируется неким внутренним богатством и даже избытком, которым надобно одарить другие страны и народы. Думается, мы имеем дело с сознательным самообманом, и внутренняя обездоленность русской ЛКС (локальной культурной системы) вполне соответствует внешней. Что-то мешает разглядеть ее суть, искажает перспективу — в чем дело? Сам дискурс, в иных культурах служащий просто средством общения, в русской ЛКС выполняет особую охранительную роль, не допуская исследователя к ее ядру.
Весной этого года депутат Госдумы Петр Толстой в интервью итальянскому изданию La Repubblica заявил, что не видит противоречия между своей поддержкой военной спецоперации в Украине и наследием своего прапрадеда.
— Лев Николаевич Толстой был офицером русской армии. Он убивал англичан и французов в Крыму, в русском Крыму, — сказал он. — Когда судьба страны в опасности, наша единственная забота — поддержать страну. Я не вижу противоречия с наследием Льва Толстого.
Высказывание спорное, но лишь для тех, кто, следуя общепринятому дискурсу, считает Льва Толстого эталоном гуманизма. Профильтрованный через тысячи диссертаций, монографий, методичек, образ яснополянского старца как дистиллированный спирт был тщательно очищен от всего, что противоречило картинке, предназначенной для сбыта на экспорт. В результате от реального Толстого мало что осталось, и может статься, праправнук сказал о нем больше правды, чем несколько поколений филологов.
Между тем современники видели Толстого совсем иначе. «У нашего брата, учившегося человека, есть возможность хорошо жить, спастись от скуки, стать бодрым, веселым, радостным и сверх того, опять привлечь на свою сторону добро, успокоить свою совесть, сделаться очень хорошими, нравственными и счастливыми людьми. Гр. Толстой узнал это у нищих ляпинского дома, которым он шел помочь. Не правда ли, эти нищие были для него счастливой находкой, тем именно, в чем он более всего нуждался в ту эпоху, когда он уже не мог быть более бодрым, веселым, счастливым и нравственным на тот левинский манер, когда пчелиная охота, семья и все прочее так высоко ценилось? Такова уже, видно, судьба бедняков: всегда они служили и служат средством для богатых. Если нельзя или не нужно брать у них материальные блага, то они доставляют "нравственные" утешения», — пишет Лев Шестов в работе «Добро в учении графа Толстого и Фридриха Ницше». Как видим, пресловутая добродетель писателя может быть истолкована и как очередная прихоть тоскующего по новым впечатлениям барина.
Этот пример показывает, как работает русский дискурс вообще и официозный в частности: он отфильтровывает нежелательные элементы реальности, пропуская лишь те, которые соответствуют представлениям локальной культурной системы. В результате создается устойчивый, самоподдерживающийся комплекс представлений, дающий индивиду ответы на все вопросы, при этом верифицировать эти ответы, оставаясь в рамках ЛКС, не представляется возможным — любое знание заранее профильтровано, и невозможно сказать, на каком этапе оно подверглось искажению и насколько.
