А. Пелипенко: Загробное путешествие, 7
В любом случае, ПС (психический субстрат, душа) умершего направляется коллективным психическим полем в сторону энергетически мощного психосферного «топоса». Необходимый количественно-качественный полевой импульс образуется за счёт соединения актуализации в сознании образа покойного с определённого рода переживаниями. Таковые, например, могли вызываться ритуальными истязаниями на похоронах, состояниями экзальтации, исступления в ритуальном плаче и т.п. Магическая прагматика, нацеленная на то, чтобы отделаться от божества загробного мира «малой жертвой», откупиться от него страданиями, чтобы умерший не унёс собой тех, кто его хоронил, имеет более позднее происхождение и представляет собой, как это часто бывает, искажение первоначальной когнитивной схемы.
ПС умершего в психосферной среде проявляется двояко: с одной стороны, как «всё тот же» человек с присущими ему при жизни индивидуальными особенностями, с другой – как нечто иное. Иначе и быть не может. Ведь в психосфере «сущность» ПС оказывается открытой самым разнообразным воздействиям окружения и участию (с разной степени локализованности) в многообразных «посторонних» онтологиях и процессах. Отсюда присущий всем без исключения культурам страх перед покойниками, отношение к ними как к непредсказуемому, неясному и изменчивому в своих свойствах и намерениях. Однако, как бы не складывалась загробная судьба умершего, в любом случае он (т.е. его ПС) приобщается к тем или иным потусторонним силам и в этом новом своём качестве оказывает воздействие на вещи и события здешнего мира. Так, приобщение к силе владыки загробного мира позволяет «адресно» распространить его силу на мир живых, а сам покойный обретает повышенный «социальный» статус. Закономерна и «обратная индукция»: человек, обладающий высоким социальным статусом при жизни, человек-центр, фокусирующий и аккумулирующий потоки коллективных психических энергий, воспроизводит сильный ПС в загробном мире, инициируя его обратное воздействие на здешний мир. Идеологизация такого механизма в предгосударственные и государственные времена выразилась в культе священных царей, а затем в их обожествлении.
Воздействие умерших на посюсторонний мир может быть как положительным, так и отрицательным, и зависит это от конкретных обстоятельств. Поэтому нет оснований считать, что мистический ужас перед покойными исторически предшествовал их почитанию, хотя в узком ракурсе истории религиозности это может казаться и так.
Вера в то, что после смерти человек приобретает магические способности, в мифоритуальной системе (и не только в ней) распространена универсально. Основана она на прямом интуитивном понимании того, что ПС человека приобщается к акторам запредельного мира и оттого способен либо использовать их силу для достижения своих целей в посюстороннем мире, либо действовать, подчиняясь им. И то, и другое могло приносить как пользу, так и вред. Покойникам приписывались целительная сила и способность приносить урожай. При этом все беды и неудачи общины приписывались вредоносным действиям опять же мертвецов, особенно «плохих». Последние становились объектом компенсаторного насилия: их выкапывали, разбрасывали их останки и всячески «наказывали».
Так мы подходим к теме диалога между живыми и умершими, в котором центральное значение обретает вторая группа отмеченных выше факторов, определяющих устойчивость психосферных энграмм. Речь идёт об интенционально-энергийных импульсах, которые живые направляют в психосферу, тем самым подпитывая ПС умерших. Магическая техника такой подпитки осознавалась древними с предельной ясностью. Минимальный энергетический потенциал содержится даже в простом припоминании образа, имени или иного атрибута умершего, независимо от эмоциональной окрашенности воспоминания. Экспликация этого потенциала в акте социальной коммуникации усиливает его энергию и трансляционную проходимость в психосфере. Чтобы посылаемый импульс достиг цели, требуются не только особые ПМН (психоментальные настройки) посылающих, но и привязка, сращение (см. выше о сращении на микроуровнях знака и означаемого) его с каким-либо предметом или знаком. Энергия, привязанная к такому носителю, будь то хотя бы словесная формула, фокусируется, аккумулируется и, обретая чувственную «осязаемость», поддаётся направленным магическим манипуляциям. Прекрасно древние понимали и то, что магемы, коррелирующие с ПС умершего, различаются по эффективности. Наилучшими из них проводниками были те, что имели наиболее близкое отношение к ядру ПС, где психосферная «онтология» покойного достигала наибольшей «плотности», а эманирующая энергия – концентрированности. Если в наиболее архаичных традициях наилучшими магемами считались те, что отсылали к телесной форме умершего, то позднее, с развитием логоцентрического трансцендентализма «телесная» атрибутика сменилась «духовной». Если подпитка ПС из посюстороннего мира адресована его «телесным» модусам, то и его проявление в этом мире тоже телесное, а потому, наиболее локальное во времени и пространстве. Так, у некоторых архаичных африканских народов (и не только у них), существует поверье, согласно которым явившиеся в мир духи умерших не отходят далеко от своих родных мест и могут появляться лишь в определённой местности. Из этого же ряда универсально распространенные представления о духах, живых мертвецах, привидениях и прочих инфернальных существ, обретающих телесную форму лишь в определённых местах и потому к ним призванных.
Границу между телесно-физическими и образно-символическими магемами отмечает феномен узнаваемого изображения. Когда царь или фараон всюду в подвластной ему стране насаждает свои изображения, он не просто отдаёт дань традиции, но совершает осознанное и целенаправленное магическое действие.
