***
Персонаж одного из романов Набокова видит во сне странное существо: «Мнe приснилась собачка, — но не просто собачка, а лже-собачка, маленькая, с черными глазками жучьей личинки, и вся беленькая, холодненькая, — мясо не мясо, а скорее сальце или бланманже… холоднокровное существо, созданное природой под собачку, с хвостом, с лапками, — всё как следует».
Это не просто сон — можно считать его кратковременным погружением в нижние миры, в котором стало видно и осязаемо нечто очень важное — структура русской культуры в целом, в которой механизм мимикрии играет ключевую роль. Речь идет о крайне архаичной ментальной основе, на которую наспех по историческим меркам наклеены типично модерновые координаты, формирующие зримую поверхность тела культуры. Здесь и Пушкин, и покорители космоса, и «Жизнь за царя». Ладно скроенная автомодель позволяет взаимодействовать с другими культурами и даже является по своему привлекательной со стороны. Но внешность обманчива.
Мимикрирующая культура скрывает внутри нечто важное: ее строение иное, чем у других культур, манихео-гностическая плоть заполняет ее полностью, не выделяясь в специфические органы и жизненные системы. Процесс, зародившийся в глубине ЛКС, на ее поверхности отражается самым причудливым образом: поверхность вспучивается, по ней пробегают волны, культура на глазах теряет внешний вид. Бесполезно требование сорвать с русской культуры маску — под ней ничего нет, возможно, поэтому образы героев, злодеев и мстителей в масках, столь распространенные на Западе, здесь не прижились. Зато популярны зооморфные метафоры: «звериный оскал капитализма», «расстрелять как бешеных собак», ведущие современных российских ток-шоу, называющие оппонентов крысами. Большие процессы на поверхности — это всего лишь рябь, поднимающаяся из архаических глубин.
Поддержка спецоперации этой весной в русском обществе была действительно почти всеобщей, во многом она остается такой и сейчас. Обыватель-архаик, заключенный в теле ЛКС, выражал одобрение действиям «своих» против «чужих», не особо задумываясь над тем, как это выглядит на поверхности и со стороны. А в модерновой автомодели глубинный одобрямс архаика интерпретируется и кодифицируется как готовность мобилизоваться. И когда такая готовность была считана и превратилась в необходимость, первой реакцией была растерянность. Именно это сейчас многочисленные блогеры фиксируют фразой «Обыватель был готов смотреть на спецоперацию по телевизору, но не участвовать в ней».
Обратная связь между оболочкой и телом мимикрирующей культуры при этом обрывается. Многочисленные нарушения при мобилизации, о которых пишет даже Симоньян, — симптом такого нарушения: оболочка становится слишком тесной для тела культуры, фрустрация и стрессовое давление нарастают. Толпы людей, пешком бредущих через границу, — это те, кто выдавлен внутрикультурным давлением, остававшимся оставалось для них терпимым до последних дней.
Мы очень близки или уже достигли той точки, в которой мимикрия как защитный механизм становится бесполезна: либо произойдет полное раскультуривание и останется манихео-гностический субстрат без оболочки, либо начнется процесс очеловечивания, который будет означать решительное расставание с культурными иллюзиями, паттернами, моделями поведения и прежде всего растворение и переработку манихео-гностических слоев, формирование полноценных рабочих органов высокоразвитого организма. Это глубокая и трудная работа по утилизации отжившего, после которой ЛКС изменится не только внешне, но и внутренне. Назвать эту культуру русской будет уже нельзя.
Иллюстрация: Ганс Рудольф Гигер. "Пейзаж с младенцами".
