***

#русология #антиантропная_цивилизация #транзитория #страна404 #Острог_антология, 2017

...Написанная почти 50 лет назад архитектором Леонидом Невлером статья «Культура хамства». Написал он ее еще в конце пятидесятых годов, пытался опубликовать в 1968-ом, но на бумаге она вышла только во время Перестройки в журнале «Декоративное искусство» за 1987-ой. В этой статье Невлер описывает свои ощущения от приезда в прекрасный провинциальный город Переславль-Залесский – родину русского флота, где установлен «Ботик Петра I». Он пишет про привычные для нас хаос и энтропию русского пространства:

«Одна скамейка перевернута, другая стоит. Не исключено, что если бы и вторую перевернули, кто-нибудь поставил бы ее обратно на ножки, потому что это уже воспринималось бы как беспорядок. Не только на берегу Трубежа, а и во всем городе по-осеннему грязно. Но приглядевшись, вы замечаете, что как-то не совсем грязно, но ровно настолько, чтобы были испачканы ботинки. С этой целью, например, шоссе заасфальтировано, а боковые дорожки лишь кое-где присыпаны камешками. Потом, погуляв по городу, вы убеждаетесь, что тут не увидишь прямого забора, гладкой стены, ровной крыши; что все, что вас окружает, носит на себе какой-то ровный налет морально-физического износа (заглянув в магазин, я убедился, что и новые вещи сделаны с таким расчетом, чтобы не разрушать этого впечатления); что всюду непостижимым образом поддерживается общий среднестатистический уровень отклонения от идеального образца».

Невлер пытается здесь найти в этом искажении пространства некую культурную норму, а для этого надо обращать внимание на нюансы, которыми определяются ее границы:

«Забор не повален, а покосился, сидение в автобусе сдвинуто, но не сломано, жижа на дорожках не до колен, а лишь чуть выше подошв. <…> Возьмем несколько случаев из обыденной жизни переславского музея. На часовне "Крест" была установлена новая доска-указатель. Через неделю кто-то выстрелил в нее крупной дробью. На шоссе (улица Кардовского) поставили щит с указанием направления в усадьбу "Ботик". Через пять дней кто-то соскоблил краску лопатой. Не всю, конечно. Возле самого "Ботика" информационные щиты уже сделали железными, приварили их к толстым трубам, а трубы врыли в землю и забутили. Скоро все они были наклонены и свернуты и могли бы долго стоять в таком виде, если бы работники музея их не сняли. И так далее».

В своей статье Невлер пытается найти тот самый загадочный коэффициент разрушения, ту норму безобразия, которая определяет российское пространство...

Тем же вопросом задавался и географ Владимир Каганский – человек, исходивший своими ногами практически все регионы России и занимающийся герменевтикой ландшафта. Он говорит о российском пространстве, что оно не осмыслено, не присвоено и никому не принадлежит.

Я до сих пор помню свой первый приезд в Голландию и то, насколько невероятная упорядоченность местного пространства меня поразила еще из окна самолета. Ощущение было таким, как будто ты смотришь на детскую железную дорогу или пейзаж, собранный из кубиков Lego: настолько ровны дороги, дома и кромки лесов, такой порядок чувствуется в смене сигналов светофоров, крышах домов, движении машин и обочинах вдоль дорог.

Аналогичным образом, возвращаясь в Шереметьево, вы замечаете, как, несмотря на тот сравнительно благополучный образ жизни, который мы ведем последние четверть века, невероятно криво устроено пространство российское: как косо проложены дороги, границы полей и поселков.

Когда ты едешь на машине, допустим, по Италии, то понимаешь, что можешь свернуть на любом повороте автострады и приехать в какую-то маленькую деревню, которая стояла на этом месте и сто, и триста лет назад, и несколько веков в ней делают вино или оливковое масло. Приезжая во Флоренцию, осознаешь, что ей до сих управляют представители одних и тех же фамилий, ни одна из которых не сменилась на протяжении последних 600 лет.

Необязательно брать такой крайний пример, как Италия, мы можем обратиться и к более близким нам восточно-европейским странам. Нетрудно заметить во время поездки по Эстонии или по Венгрии, что эти постройки и эти жители были здесь раньше, что люди заботились о своем хуторе, их дом четко определенным образом расположен по отношению к дереву и лесу, и во всем этом взаимодействии человека и ландшафта заложен некий смысл.

Это чувство, которого я лишен в любимой мною России. Я понимаю, что если я сверну где-нибудь, например, с Рижского шоссе, то домам, которые увижу, будет от силы 30–40 лет. Вряд ли я найду дом, которому больше полувека. Если же где-нибудь в Вышнем Волочке я и обнаружу здание, которому больше ста лет, то в каком оно будет виде? Если это церковь, то скорее всего, в советское время в ней был какой-нибудь склад или школа для так называемых дефективных детей. Если эта церковь отреставрирована, то скорее всего, так, что лучше бы она и не сохранилась до наших дней вовсе.

Здесь наступает какой-то когнитивный диссонанс, и я понимаю, что пространство, в которое я попал, не обладает корнями и глубиной. Мы существуем как какие-то имманентные кочевники, которые со стародавних времен не могут привязаться к земле, построить на ней дома, которые простоят веками, и создать семьи, которые поколениями в них будут жить.

Сергей Медведев, выдержки из лекции "Русское поле энтропии"