DRANG NACH WESTEN-4 (продолжение)Вековое бегство и архетип возвращения: родовая травма русской коллективной души
Монгольское нашествие довольно органично наложилось на общественно-политическую культуру Руси. Снова право сильного, снова чужеземцы, как основа властной верхушки, и вассальная экономическая и воинская повинность - все это было известно и привычно для русских подданных. Последующее крушение Золотой орды и перенесение центра сбора повинностей в Москву (в ордынский период экономический и военный центр конгломерата славянских и финских народностей закономерно переместился на северо-восток) было логичным продолжением истории.
Правда, нюанс замены чужеземного центра угнетения "своим", состоящим из людей одного языка, культуры и веры, высветил возросшее нежелание основной части производителей материальных благ - крестьян - делиться продуктами своего труда. Сказался здесь и эффект обманутых ожиданий, ибо после свержения супостата жить должно становиться лучше и веселее, но когда этого не происходит, а свой вождь оказывается не менее ненасытным, чем чужой, ситуация чревата сопротивлением - как пассивным, так и активным.
Отсюда, кстати, родом один из базовых архетипов русской власти - постоянное предержание своего народа в страхе перед иноземным захватчиком. Дескать, мы вам еще попускаем некоторые вольности, потому что "свои" - а пришлые будут просто давить силой любое свободомыслие. Другой вопрос, насколько это коррелирует с реальностью, и не факт, что Орда собирала дани больше, чем последующие русские правители.
Скорее, народ боится самой войны с потенциальным захватчиком, в котором он обычно несет несоразмерно большие потери, в том числе и "благодаря" собственным военачальникам - в отличие от относительно спокойного периода дальнейшей оккупации. Потому в российской официальной интерпретации так называемого "монголо-татарского ига" акцент делается на жестокие сражения и страшные потери в них, о негативных же атрибутах самого "ига" говорится лишь вскользь и практически не дается анализ того, стало ли при нем реально хуже жить основной массе населения Руси и окрестных племен.
Таким образом, одним из основных атрибутов становления послеордынской московской государственности явилось закрепощение крестьян, которые стали гораздо чаще и в более массовом порядке сбегать от повелевавшей ими княжеской воинской аристократии, осознав, что желанной свободы они так и не получили, а вынуждены продолжать оплачивать военные авантюры теперь уже своего великого князя.
С возникновением элементов крепостной системы в период правления Ивана Грозного, а далее его сына под неусыпным водительством Бориса Годунова, мотив бегства у восточных славян - снова на восток, а так же на запад, юг и на север - приобретает новую жизнь. Только на этот раз бежали уже не от чужой военной силы, а от родной, отечественной.
С другой стороны, бежала от гнета наиболее активная и предприимчивая часть крестьянства, что снова, как и в ранее средневековье, являлось фактором ослабления коллективного человеческого потенциала - на этот раз остающихся. Это же способствовало усилению гнета московитских феодалов, что порождало новые волны бегства крестьян.
Попытки организации хозяевами погони с целью возврата своих работников стали приводить к возникновению военизированных отрядов среди беглецов, порой сбивавшихся в крупные ватаги, и успешно противостоявших преследователям - тем успешнее, чем дальше они оказывались от места побега. В истории такие эпизоды были отражены в качестве первых крестьянских войн.
В местностях, где пыл преследователей угасал (чему, кстати, подчас способствовало и сопротивление окраиннных, в первую очередь, южнорусских князей с их более свободными порядками), беглецы организовывали свои постоянные лагеря-станы, позднее превратившиеся в первые населенные пункты.
Поскольку переселенцы в массе своей не были выходцами из элит, систему управления приходилось создавать на местах заново на основах максимального равноправия. Так, нарождающееся казачество стало воплощать в себе два равно ненавистных для московитской власти социальных феномена - подзабытый со времен разгромленных Новгородского, Тверского и прочих княжеств низовой демократизм, и наличие альтернативной, достаточно успешной военной силы. Соединенные один с другим, они стали представлять реальную угрозу официальной государственности Москвы, ибо создавали свою, альтернативную, и гораздо более привлекательную для масс.
Став одним из основных акторов Смутного времени, явившего собой переломный момент между эпохами правления Рюриковичей и Романовых, казачество, выступив отнюдь не на стороне Московии, всерьез заставило считаться с собой. И первый царь новой династии - Михаил - в самом начале своего правления озаботился задачей задабривания казаков и приведения их к лояльному положению по отношению к престолу.
Создание сословных привилегий, признание за казаками занятых ими территорий, организация снабжения их необходимыми товарами и оружием в обмен на выполнение военных задач в интересах Москвы на фронтире будущей империи положили основу истории сложных и противоречивых взаимоотношений между центральной властью России и "новым сословием", пришедших в итоге к трагическому, но закономерному итогу для обоих из них.
#Острог_лайт #ватагенез
(продолжение следует)
