***
Как всякое синтетическое явление Русская Система (#русская_матрица) многоаспектна и потому ускользает от кратких академических определений. Это связано прежде всего с тем, что РС объединяет в себе два онтологически разных среза бытия: ментальный и социально-исторический. Их синтез, в свою очередь, порождает определённый тип исторического субъекта – носителя специфического культурного сознания. Специфика же его заключается прежде всего в особом типе мифологизации реальности.
В глубинной основе всякого мифа лежит страх хаоса (его психическая основа восходит ещё к временам антропогенеза) и, соответственно, всякая мифологическая конструкция – есть формула его преодоления. (Культура возникает там, где появляется правило. К. Леви-Строс). Инвариантным психологическим ядром мифообразования здесь выступает комплекс представлений, связанный с сопричастностью (партиципацией) к источнику порядка. Если источник порядка имеет сверхчеловеческое измерение, то он в принципе не может быть инкорпорирован внутрь ментальности субъекта: она просто не способна его вместить в его иррациональном величии и непостижимости.
Тем самым блокируется возможность возникновения источника порядка внутри ментальности самого индивидуума. И многократно отмеченное стремление к безответственности, увиливанию от выбора, делегирование прав «наверх», умственная лень, «придуривание», бытовой идиотизм, тупое безразличие ко всему и т.д. и т.п. – всего лишь социально-психологические проекции этой глубинной диспозиции.
Если индивидуум не имеет источника порядка внутри, то он в принципе не способен к развитию в себе личностного начала. Путь к самодостаточности и соответственно к внутренней свободе для него закрыт. А потому рабы могут терпеть всё, кроме свободы. Ибо свобода для раба, лишённого внешнего регулятива, оборачивается хаосом. В России, где архаический слой ментальности слишком долго пребывал в состоянии минимально уравновешенном культурой большого общества, страх хаоса превратился в тяжелейший невроз культурного сознания. Речь не идёт лишь о внешних, социальных проявлениях хаоса: от варварской «волюшки вольной» до мародёрства и погромов. Субъект РС боится, прежде всего, хаоса внутреннего («…Не знаешь ты моего характеру!» А.Н. Островский), той необузданной стихии раскультуривания, которая, стоит лишь внешней контролирующей инстанции на миг отвернуться – грозит вырваться наружу.
Отсюда – и ужас пресловутого «бессмысленного и беспощадного» русского бунта, которым истеричная интеллигенция не устаёт пугать общество. Но Пушкин был неправ: бунт не бывает бессмысленным. Психологическое природнение к хаосу в ходе бунта – это начальный акт ритуального обновления мира. «До основания, а затем…» – самое точное определение психологического режима партиципации в бунте. «Тащи рояль на улицу!» – призывает Маяковский. Неважно, что будет исполняться, но главное, «чтоб шум, чтоб гам!»
С этим связан важнейший ключевой вывод о том, что глубинные режимы бегства от хаоса на путях установления партиципационных отношений, подобно видовым границам в биологии, разделяют исторические типы ментальности. Между ними нет и в принципе не может быть никакого синтеза, паллиатива или консенсуса. И потому идея единых общечеловеческих ценностей – чистейший миф. Когда полемика между сторонниками личностного и антиличностного начал (в случае РС это полемика между «либералами» и «державниками») доходит до рефлексии последних ценностных оснований, то обе стороны становятся одинаково лапидарны и беспомощны в аргументации своей позиции, ибо становятся на зыбкую почву не прорефлексированных априорных установок.
Установки эти, мифологические по своей сути, не могут быть подкреплены или обоснованы какими-либо внешними аргументами, но зато на них живо отзывается душа. В истории же «консенсус» может установиться тогда и только тогда, когда одна из парадигм побеждает и подавляет другую и побежденная модель смиряется со своим подавлением. Так произошло в Западной Европе, где личностная парадигма в три этапа (Ренессанс, Реформация, Просвещение) победила партиципацию к внешнему источнику порядка в виде христианского духовного Абсолюта и его земных социоцентрических проекций и навязала себя всему обществу, состоящему, как и всякое другое, мягко говоря, отнюдь не из одних личностей.
