Евгений Ихлов: Социокультурная граница между Европой (наций) и Евразией (империй) маркируется отношением к георгиевской ленточке
После начала российско-украинского конфликта тема границы стала главнейшей в политическом дискурсе. В июле 1949 г. линия прекращения огня в Палестине стала восточной границей Запада в Азии. Через 4 года "западной" границей Запада в Азии стала линия прекращения огня в Корее. В сентябре 2014 года линия прекращения огня в Донбассе стала восточной границей Запада в Европе. Еще точнее, Европа отползла к своим цивилизационным рубежам, какими они были для античных греков - в междуречье Борисфена и Танаиса.
Шотландский сепаратизм вдруг выявил, что границей между Западной и Северной Европой, к социал-демократической модели которой, как оказалось, стремятся шотландские инсургенты - проходит по бывшему Адрианову валу, разделившему Британию на римскую и варварскую половину. Границей между крепостным правом в XVIII веке и коммунизмом в середине - конце XX века и западным индивидуализмом проходила по Германии - на реке Альбе, там же, где 2000 лет назад была остановлена римская экспансия.
Северной и восточной границей ислама в континентальной Азии стали эфемерные границы империи Александра Великого. Через 900 лет ислам вошел в берега того ареала, где читали Аристотеля. Логика Аристотеля двоична - в ней есть место абсолютной истине и абсолютному заблуждению. Ни индийская философия, ни буддизм не могли поддерживать представления поборников черно-белой картины мира.
Вот-вот грозящая стать государственной граница Испании и Каталонии - это не случайность, это ожившая сегодня культурная граница между романизированным "ядром" Запада и кастильско-леонским ареалом Ультразапада - вотчиной католических "аятолл" XV века.
Мучительные переживания на востоке Украины в этом мае по поводу широты отмечания 9 мая, та роль, которые эти переживания сыграли в формировании "новороссийской" идеологии, драматические события 9 мая в Мариуполе, чуть не отдавшие было город гиркиным-бородаям всех мастей, меня удивили остротой массового переживания. Но я понял, что почитание 9 мая - это маркер русско-советской (неовизантийской) цивилизации. Это же относится к культу создателя этой цивилизации - Сталину. Нерусский коммунизм обращается к образам Маркса, Ленина, Троцкого и Че Гевары. Портрет Сталина на демонстрации - безошибочный критерий глубинной русифицированности движения.
Там, где на месте империи появляются национальные государства, главной датой становится именно дни рождения государства или дни рождения современного политического устройства. Иногда общечтимые религиозные праздники, ставшие символом сохранения идентичности (святой Патрик против святого Георга) и дни рождения монархов. В этих условиях в принципиально мирных странах годовщины военных побед становятся днями почитания павших и уважения к ветеранам. Культ побед - удел отживающих военных империй. И чем больше они ощущают свою архаичность, тем ревнивей относятся к почитанию битв прошлого.
Новая же политическая нация всегда так остро переживает свою молодость и индивидуальность, что совершенно не нуждается в опоре на ту традицию, из лона которой вырвалась. Захватив север Италии, лангобарды очень ценили трофейную римскую цивилизацию, но им бы в голову не пришло гордиться римскими победами, например, в Иудее и в этой связи проводить парад у арки Тита.
Немного странно, что современная Россия, победившая 20-21 августа 1991 года коммунистический Советский Союз (причем, победившая его под белогвардейско-власовским флагом), в несколько лет изжила в себе чувство молодой нации и с упоением вернулась к советско-имперским переживаниям. В России все никак не хотят понять, что она - не тысячелетняя страна, а молодая республика 24 лет отроду. Это так же странно, как если бы нынешние австрийцы чувствовали бы себя жителями империи Габсбургов, у которой "предатели" отняли 9/10 их земель, и все время мучительно мечтали о возвращении "своих городов" - Будапешта, Загреба, Праги и Кракова. Но австрийцы помнят, что их революция в октябре 1918 была также направлена против "Дунайской империи", как восстания в те дни венгров и чехов. А "имперские русские" за два десятилетия свое антиимперское восстание из сознания тщательно вытеснили, как позорящее их. И теперь они дружным хором ненавидят либеральных "национал-предателей", еще хранящих верность революционной идее российской гражданской нации героической эпохи 1990-93 годов.
Поэтому сегодня социокультурная граница между Европой (наций) и Евразией (империй) маркируется отношением к георгиевской ленточке, почитание или презрительное отвержение которой определяет два совершенно разных общества. Так в XIX веке делилась Франция - на приверженцев республиканского триколора и почитателей лилий глубоко легитимных Бурбонов. Несложный интеллектуальный эксперимент - постараться вместо черно-оранжевого банта увидеть королевские лилии. И подумать, как бы вы к ним и к их носителям отнеслись в мире романов Гюго и Стендаля.
Для сословного имперца, по своей природе не понимающего сути человека нации, даже гражданский националист - уже фашист. Российская пропаганда (консервативно-имперская по своей глубинной сути) эксплуатирует такое представление с необычайной силой. Правой госпропаганде изо всех сил подъелдыкивает лево-оппозиционная, которая опирается на традицию западногерманского левого радикализма с его ненавистью к любому проявлению национальных чувств, как к тайному оружию реваншизма. В результате киевские "якобинцы" (почитающие Конвент, но готовые покарать мятежную Вандею) совместными усилиями невидимой антилиберальной коалиции превращены в совершеннейших эсэсовцев. Ибо сепаратная национальная идентичность - это главный состав преступление для имперца. Как свободомыслие - главный состав преступления для клерикала.