***
Кейуа определяет мимикрию как застывшее в кульминационный момент колдовство, заворожившее самого колдуна. Это колдовство он объясняет как искушение пространством: шизофренику пространство представляется пожирающей силой, преследующей, окружающей со всех сторон, как огромный фагоцит. Тема слияния с пространством пересекается с образом Диониса: его эпитетом является "бог без кожи", а дух вина, то есть спирт, представляет собой растворитель - следовательно, пьющий вино растворяется в пространстве, утрачивает качества, сливается со средой.
Отмечается склонность насекомых отдавать предпочтение в выборе объекта для подражания преимущественно повреждённым, изъеденным, заплесневелым и сухим частям растений. Эту склонность можно объяснить эстетически - на ум приходят аналогии с европейским декадансом или японской эстетикой ваби-саби. Желание раствориться в пространстве, по мнению аналитиков, объясняется ностальгией по зародышевому состоянию. И тут мы приближаемся к теме метафизического в искусстве. Я думаю, что метафизика в искусстве начинается с тоски по изначальному Ничто.
Джеймс Хэвок называл наркоманию "острой формой тоски по дому". В некотором смысле, искусство - это наркомания, но необычная, поскольку метафизический наркоман подсаживается на несуществующее в этом мире вещество: об этом ещё писал Берроуз в "Голом Завтраке", описывая вполне реальную зависимость от вымышленного вещества. Или, можно ещё вспомнить ощущение ностальгии по местам, которых нет в этом мире. Всё это проявления метафизики, и я бы сказал, что метафизика начинается на грани между перинатальным и трансперсональным. То есть, мало ностальгировать по утробе - отправной точкой метафизического искусства является ностальгия по Ничто.
Мы можем представить хамелеона или осьминога под тяжёлыми галлюциногенами, чья чешуя отображает совсем не то, что есть в этом мире. Упоротый хамелеон становится фотографией некоей метафизической, высшей реальности. Я хочу попробовать предпринять попытку синтеза теории психоделического антропогенеза Макены, и теории Поршнева о палеантропах-суггесторах. Пусть это не носит характер научной гипотезы, это только упоротый художественный эксперимент.
И так, согласно Поршневу, чтобы одолеть суггестора, можно начать повторять его действия, и тогда его колдовство сломается. Будем отталкиваться от того, что наши предки развили способность к мимезису, чтобы отбиваться от атак хищных палеантропов. Локально это удавалось, то есть, подражая, вполне возможно было одолеть конкретного суггестора. Однако из всех возможных вариантов наших предков победили те, кто нашёл грибы. Грибы, изменив их восприятие, сместили их точки сборки в область абстрактного, и наши предки придумали культуру. Против этого изобретения суггесторам было нечего противопоставить, и они, во всяком случае в архаичной своей форме, вымерли. То есть победе людей над палеантропами, способствовало метафизическое искусство.
По многим признакам мы находимся на пороге следующего фазового перехода. Многие аналитики утверждают, что история движется с ускорением, и мы приближаемся к точке сингулярности. Стругацкие по этому поводу писали, что человечество будет разделено на две неравные части, по неизвестному нам признаку. Предположу, что признак этот известен - способность совершить метафизический скачок, сопоставимый с "психоделической революцией" палеолита, приведшей к появлению культуры.
В этом смысле метафизическое искусство может стать своего рода Вселенской Церковью, в том смысле, что искусство способно соединять людей на основе, принципиально отличной от политической - как соединяла людей церковь во времена раннего, гностического христианства - однако в случае церкви очень быстро произошло обмирщение, мимикрия под консенсусную реальность. Статья Кейуа о мимикрии начиналась с эпиграфа: "Берегись: притворяясь призраком, можно им стать." Чему и как следует подражать, чтобы избежать становления призраком? Таким мне видится вопрос, стоящий перед искусством. Я попробую ответить на этот вопрос.
Подражай не поверхностным формам, а сущностным качествам. Хамелеон, подражающий только цветам и узорам своего окружения, становится пассивным отражением окружающей среды. Напротив, в процессе метафизического искусства подражание должно быть направлено на постижение глубинных архетипических символов, скрытых за материальной реальностью.
Помни о цели. Мимикрируй не для того, чтобы обрести власть или материальные ресурсы, а для того, чтобы глубже понять и постичь реальность - власть над реальностью следует воспринимать как побочный продукт познания. Стремись к подключению к источнику подлинного Бытия, а не к поверхностным подражаниям его проявлениям.
Искусство, подобно таинственному Змею, постоянно искушает нас познанием пространства. Оно манит нас исследовать глубины нашего существования, открывать новые горизонты и постигать безграничность реальности.
Однако, подобно лицу, нарисованному на песке, человеческая жизнь обречена на исчезновение. Наши тела, наши мысли и наши мечты в конечном итоге растворятся в пыли времени. Но даже когда мы исчезнем, шёпот Змея, воплощённый в искусстве, будет продолжать существовать.
Этот шёпот станет ветром, вечно дующим над Пустыней Забвения. Он будет подхватывать души, как песчинки, и уносить их в неизведанные дали. Ветру безразличны наши жизни и смерти, наши желания и страхи. Он находится вне пределов нашего ограниченного бытия.
Искусство, как ветер над Пустыней Забвения, служит вечным напоминанием о нашей двойственной природе: о нашей эфемерности и о нашем потенциале трансцендентности. Оно заставляет нас столкнуться с нашей собственной смертностью и эфемерностью нашего существования. Но вместе с тем он пробуждает в нас тоску по чему-то большему, за пределами нашего бытия.
