Дом разделившийся, или гендерная тектоника современности, 9
Итак, мы подходим вплотную к ситуации современности, ибо история триумфа новоевропейской личности в разрезе гендерной проблематики во многом находится в соответствии с логикой разворачивания знакомого всем нам сегодня гендерного конфликта. Подведём промежуточные итоги. Гендерный баланс логоцентрической цивилизации на пороге революции личности существует в ментальном пространстве манихея-логоцентрика и при культурном доминировании людей этого типа ментальности. При этом установились и обособились женские и мужские домены в смысловом пространстве культуры, где за женским осталось локальное, жизненное, стабилизирующее, а за мужским глобальное, системное, экспансивное. Отдельной темой оставим область пересечения дуалистического пространства манихейской культуры (согласно полюсам оппозиции Должное-сущее) и доменов мужского и женского. То, что домен феминности, во многих аспектах соотносимой с полюсом сущего, оценивается отрицательно, во многом представляется очевидным. Это восходит ещё к космологической инверсии мужского низа (земли) и женского верха (неба) в позднем неолите и энеолите (медном веке) и отражено во всех современных нам цивилизациях. Но данный вопрос в целом не так прост и достоин отдельного крупного исследования. Что касается гендерного отбора, то в логоцентрической культуре он присутствует в своей наиболее слабой форме.
Уже должно быть достаточно ясно, что разлад установившихся гендерных отношений напрямую связан с революцией личности (как культурно-антропологического типа), начавшейся на Западе (понимаемом как системное макрокультурное образование, где отдельные ЛКС выступают подсистемами) с эпохи Возрождения.
Культуры Западной Европы оказались в идеальном положении для такого эволюционного прорыва. На уровне самых крупных культурных процессов можно выделить множество факторов, начиная с корней в классической античности и заканчивая принятием самой благоприятной для культурного синтеза версией логоцентрической религии. Но если присмотреться, то даже на глубинном уровне гендера многое складывалось, как будто подготавливая почву для грядущей дестабилизации. Во-первых, это богатая рыцарская традиция и связанный с ней культ прекрасной дамы. В то время как образ прекрасной дамы устанавливал идеальную версию женщины как часть Должного, образ рыцаря задавал режим преклонения перед этой частью Должного. Во-вторых, культ прекрасной дамы вёл прямой дорожкой к романтическому образу страдающей героини из литературы романтизма и культу романтической любви как отражению нарастающей субъективности, бунтующей против оков традиционного мира. Впоследствии, в условиях массового общества культурный конструкт любви превратился в основной инструмент манипуляции и проводник власти женщины над мужчиной.
Любопытно, что любой учебник по истории феминизма начинает отсчёт соответствующе ориентированных мыслителей (причём обоих полов) как раз примерно с Возрождения, наращивая интенсивность к Реформации, отмечая спад во времена контрреформации и резкий подъём в эпоху Просвещения. Всё, что было до того, отмечается лишь как отдельные отпадения от общего маскулинного направления социальной мысли (ибо любой дискурс приращения знания по своей природе экспансивен). Указанная периодика в целом совпадает с нашим пониманием личности как культурно-исторического феномена. Как прецедент она была порождена Дуалистической революцией и эволюционным скачком от МРС к логоцентризму вместе с типом манихея, но как культурно значимый феномен смогла реализовать себя лишь на закате европейского Средневековья и только в европейском контексте (если исключить глобальные кросс-культурные переносы, начавшиеся только в XX веке, хотя уровень антропоцентризма и личностности в модернизированных странах за пределами Западного мира остаётся вопросом дискуссионным). В европейской истории революция личности привела к становлению культуры, где личность как идея доминирует в общественной жизни, а мораль успеха одерживает верх над санкцией Должного. Не стоит понимать излагаемую теорию превратно, будто сложившиеся личностно ориентированные общества вдруг начали порождать одних лишь личностей. Нет, большинство всегда будет усреднённым и состоять из индивидов, полностью сформированных местной культурой без обратного влияния. Иначе бы о культуре как системе не могло быть и речи. Инновационно направленные индивиды всегда являются меньшинством, но это не мешает большинству чувствовать себя в культуре такого типа личностями, а обществу выстраиваться с оглядкой на соответствующие идеалы.
Какова основная черта, интуитивно связываемая с личностной доминантой в ментальности индивидуума? Без всякого сомнения, это самость, человеческая субъективность. Неуклонно возрастающая (хоть и асимметрично по частям света) на протяжении всей истории нашего вида самость является отражением параллельно слабеющей зависимости человека от социума. Эта тенденция выражается не только в качестве ступеней в эволюции ментальности (архаик -> манихей -> личность), но и на промежуточных стадиях в рамках одной ступени. Преодолев некий барьер отчуждения от социальных условностей и культурных императивов, т.е. достигнув некоего переломного качества самости, личность уже не может полностью вписаться обратно в контуры подчинения – они оборачиваются злом, лишающим человека главной ценности – свободой оперирования бинарными оппозициями культуры. Т.е. основной ценностью становится возможность индивидуального разрешения смысловых противоречий через акт медиации, творящий внутренний неповторимый слепок культуры (тот самый «глубокий внутренний мир», ошибочно приписываемый всем людям без исключения). Сначала личность осознаёт себя отдельным уникальным субъектом (отсюда нарратив противопоставления себя обществу эпохи романтизма), потом проецирует себя на своё окружение. Порой это окружение до боли доличностно, но здесь приходят на помощь рационализации о недостаточном образовании или развитости, а целые социальные страты обобщаются в некие идеализированные модели (хотя это уже позднее, но можно взять примером поставленный на пьедестал пролетариат). Так рождается идея Просвещения, а вместе с ней и эмансипации личности от диктата социума. Как следствие, идея эмансипации женщины от диктата патриархальной традиции.
