Федор Соннов: Нищета сциентизмаРецензия на трактат Бориса Поршнева «О начале человеческой истории. Проблемы палеопсихологии»
Книга «О начале человеческой истории» сыграла роковую роль в судьбе Бориса Поршнева. Сам он называл свой труд философско-естественнонаучным трактатом и возлагал на него огромные надежды, крах которых, по многочисленным свидетельствам, ускорил смерть ученого. Книга должна была выйти в свет в 1972 году, но типографский набор был рассыпан, автор столкнулся с жесткой критикой научного сообщества и умер в ноябре того же года. В отцензуренном и сокращенном виде трактат вышел в свет лишь в 1974 году.
На понимание со стороны современников Поршнев не надеялся: в одном из писем он заметил, что его поймут только лет через пятьдесят (стр. 683). Сейчас 2023 год — в прошлом году исполнилось полвека со дня смерти Бориса Поршнева, в следующем — полвека со дня выхода его трактата. Мы в зазоре между этими датами, а ведь именно такой пространственно-временной зазор, по Хайдеггеру, и есть момент, когда бытие обращается к нам . Пора приблизиться к пониманию идей Поршнева и увидеть их с культурологической точки зрения, которая значительно отличается от сциентистской базы, на которую опирался автор трактата.
По названию читатель может подумать, что я хочу развенчать или принизить значение концепции Поршнева. Но этого не требуется: многочисленные несуразности трактата, о которых ниже, столь очевидны, что в дополнительном развенчании не нуждаются. Напротив, стоит воздать должное честности Поршнева: будучи сциентистом до мозга костей, он осмелился показать родовые травмы, противоречия и неубедительность научного метода, которые его коллеги привыкли прятать за общими фразами и ссылками на авторитеты. Как мы знаем, этого ему не простили.
Итак, Поршнев берется за архисложную задачу — реконструировать начала человеческой истории, найти в прошлом точку антропогенеза и, что особенно важно, верифицировать ее. И здесь возникает вопрос: доступно ли это науке, способны ли ее методы провести такую верификацию?
Этот вопрос встал задолго до книги Поршнева. Владимир Пропп, реконструировавший древнейший комплекс ритуалов инициации, память о котором дошла до нас в виде мифов и сказок о лесных чудовищах, углубился в очень отдаленное прошлое. Но и он достиг некоего предела, за которым дальнейшая реконструкция невозможна: «О том, что было до того, как появилось посвящение, мы можем только гадать, материалов же, могущих раскрыть эту праформу, нет» . Поршнев, опираясь на идеи Проппа, монографию которого называет замечательной (стр. 391), утверждает, что символической временной смерти посвящаемого в доритуальный период предшествовало реальное умерщвление: в лесах и прочих труднодоступных местах действительно жили некие чудовища, которым неоантропы отводили своих детей на съедение. Этими существами якобы были ближайшие эволюционные предшественники людей — троглодиты или палеоантропы.
«Речь идет об обрядах инициации. Суть их в том, что достигших половой зрелости подростков (преимущественно мальчиков), выросших в значительной изоляции от взрослого состава племени, подвергают довольно мучительным процедурам и даже частичному калечению, символизирующим умерщвление. Этот обряд совершается где-нибудь в лесу и выражает как бы принесение этих подростков в жертву и на съедение лесным чудовищам. Последние являются фантастическим замещением совсем не фантастических, а реальных пожирателей — палеоантропов, как и само действие являлось не спектаклем, а подлинным умерщвлением. Надо думать, что этот молодняк, вскормленный или вернее кормившийся близ стойбищ на подножном растительном корму до порога возраста размножения, умерщвлялся и служил пищей для палеоантропов», — пишет Поршнев на стр. 391 своего трактата.
Что же заставляло неоантропов отдавать детей на съедение? Дело в том, что палеоантропы, которые, по мнению Поршнева, являлись уникальным промежуточным звеном эволюции — одновременно антиживотными и антилюдьми — занимали особую экологическую нишу: изначально будучи падальщиками, они не охотились на животных, предпочитая вступать в симбиотические отношения с самыми различными видами, от снежных барсов и пещерных гиен до дельфинов, развивая при этом собственные суггестивные способности. Умение вызывать у других живых существ нерациональные физиологические акты и тормозить «естественные» реакции Поршнев называет интердикцией (стр. 232). С ее помощью антилюди якобы и научились паразитировать на неоантропах: «Мы можем лишь совершенно предположительно допустить, что поздние мустьерцы, в высочайшей мере освоив сигнальную интердикцию в отношении зверей и птиц, наконец, возымели тенденцию всё более распространять ее и на себе подобных. Эта тенденция в пределе вела бы к полному превращению одних в кормильцев, других в кормимых» (стр. 400). Но процесс биологической дивергенции, запущенной палеоантропами, обернулся против них. Неоантропы научились гасить интердикцию с помощью психических механизмов асуггестии и контрсуггестии, которые позволили им сперва вырваться из-под власти угнетателей, затем расселиться по земному шару и овладеть речью, она-то и сделала их людьми в полном смысле слова. В дальнейшем, когда началось обратная миграция человечества, большинство антилюдей было уничтожено, а оставшиеся вытеснены в леса, горы и степи.
Борис Поршнев был уверен, что реликтовые гоминиды и сейчас бродят где-то в горах, а многочисленные легенды о снежном человеке отражают факты реальных наблюдений за ними. Упорство Поршнева в этом вопросе доходило до фанатизма: в своем трактате он уверяет, что и античные сатиры, и средневековые горгульи — художественно переосмысленные образы палеоантропов. А изображения кариатид — это якобы троглодиты, томящиеся в подвале и пытающиеся поднять плиту, которая закрывает выход (стр. 413). Подобные рассуждения не оставались лишь на бумаге: в 1958 году Поршнев смог организовать академическую экспедицию, которая занималась поисками снежного человека в горах Памира и ожидаемо не обнаружила ничего. Но благодарные слушатели и последователи у него всё же нашлись: имя Поршнева занимает почетное место в пантеоне русских конспирологов. Идеолог евразийства и соратник Баркашова Валерий Скурлатов называет Поршнева своим учителем-собеседником , другой последователь Поршнева, Борис Диденко, писал фантастические романы, в которых утверждал, что суггесторы подобно рептилоидам тайно управляют людьми и в наше время. История сыграла с Поршневым злую шутку: преклоняясь пред наукой, он был отвергнут большинством ученых и нашел учеников в паранаучной среде; считая себя истинным и последовательным марксистом — постоянно, до последних дней жизни, обвинялся в позитивизме, неуважении к отцам-основателям марксизма и прочих «смертных грехах».
