ГЕНДЕРНЫЙ СИНТЕЗ, 6: История вопроса
Святослав Зеленский, Роман Буревестник
Первый в истории гендерный синтез был, как водится, описан Андреем Пелипенко. Согласно #СТК, наше мышление (а значит, и культурное пространство) задано дуализмом природы, квантового мира, дуализмом самой нашей биологии (две стороны тела, верх и низ, наконец, два пола). Это по своему отражается на культуре, где есть сакральное и профанное, цельное и фрагментированное, устремлённость в будущее и движение к прошлому. И многое другое. Аксиома СТК в том, что для психики человека нахождение в этом конфликтном, разрывающемся в разные стороны пространстве крайне тяжело. Человек ищет выхода из ситуации самыми разными путями: психологическое примыкание к «своим» (представителям рода, государства, какого-нибудь движения), молитвенный транс или медитация, формирование новых смыслов, где большое значение имеет гармонизация отношений между противоположными компонентами пары (медиация).
Как всё это относится к гендерной теме? В глубокой первобытности, когда рефлексии было ещё далеко до субъект-объектного европейского восприятия, но синкрезис уже начинал распадаться, обращение к запредельным сущностям (#психосферная_медиация) – была основным, в каком-то смысле единственным способом сгладить культурные противоречия. Так как дробление синкрезиса в значительной мере проходило через образование различных смысловых пар , вполне логичным образом дробление социального целого произошло по линии мужское – женское.
Согласно А. А. Пелипенко, полное формирование первого ментального типа человека (индивида) и первой реализовавшейся макрокультурной парадигмы (Мифо-Ритуальной Системы) имело место в эпоху верхнего палеолита. На ранней стадии МРС особое значение имел тотемизм. Переход системы в другое (всё ещё в рамках МРС) состояние был во многом связан с двумя вариантами психосферной медиации – женскими и мужскими магическими практиками.
Поначалу все культурные оппозиции пребывали как бы в «свёрнутом» режиме. В эпоху верхнего палеолита ещё царило пёстрое многообразие социальных моделей, культурных практик и ценностных установок. В каких-то племенах демиург или культурный герой были представлены мужским божеством или духом, в каких-то женским. Какие-то из племён были кочевыми, какие-то склонными к оседлости. Всё это у разных обществ каждый раз по-своему комбинировалось с системами табу, брачными отношениями и многим другим. Итак, синкрезис дробился посредством формирования различных оппозиций. И именно раскол по половому признаку сыграл здесь ключевую роль. В основе этого – половой диморфизм (мужчины и женщины выглядят и устроены очень по-разному). Для мира природы это не проблема, но в человеческом обществе очень сильно задаёт процессы формирования и развития мышления. Из предков человека сильнее всего диморфизм выражен у поздних сапиенсов. Большую роль здесь сыграла их т.н. «гиперсексуальность». Культурная программа размножения, конвертировавшись, разделилась на собственно продолжение рода и на чисто гедонистическую практику:
«Неизвестная животным предкам человека разбалансировка коитальных режимов создала проблему, принципиально неразрешимую на физиологическом уровне, неполные и паллиативные решения пришлось вырабатывать уже культуре. В этом коренится вечно тлеющая и лишь иногда переходящая в открытую форму «война полов». Война, не знающая ни полных побед, ни окончательного мира – лишь только временные перемирия. Культура не в силах окончательно решить проблемы, поставленные природой, - она может лишь оформить их в приемлемом виде».
Пелипенко пишет, что имевшая в Природе место «морфофизиологическая проблема полов превращается в гендерную проблему культуры». Вызвано это было в первую очередь тем, что «половой акт и всё, что с ним связано, наполнились богатейшим мифосемантическим содержанием». Это и породило глубинный раскол ещё в рамках МРС:
«О его непреодолимости можно судить хотя бы потому, что в культурах так и не были выработаны универсальные и недвусмысленные формулы гендерного поведения. Разумеется, в традиционных и моральных регламентациях недостатка нет, но все они окружены аурой двусмысленности, инверсивности, необязательности, навязанности извне. Не говоря уже о громадном массиве нелепых и выморочных условностей, делающих результат гендерного поведения в любом случае непредсказуемым. Как ни в какой иной сфере, здесь знаковые репрезентации поведения чреваты непредсказуемым переворачиванием, передёргиванием, игрой с на ходу меняющимися правилами. Всякое же правило тотчас же провоцирует возможность его нарушения».
А так всё это обстоит, потому что: 1. Биопрограммы полового поведения и выбора партнёра в ходе ускоренной морфофизиологической эволюции скомкались и перемешались. 2. На стыке систем появилась человеческая субъективность. Чем дальше она развивается и усиливается, тем сложнее Культуре заделывать разрыв между биопрограммами и субъективностью человека.
Мы смотрим на это оптимистичнее. Да, в гендерных отношениях очень много двусмысленности, недосказанности и несказанности, непонимания и передёргивания. Всё это в значительной мере есть и сейчас. Но мы полагаем, что в то же время и сознание отдельного человека с тех пор сильно изменилось. И, по крайней мере, часть людей вполне способна к адекватному «гендерному синтезу» в нашем смысле. Чего уж там, даже любители садо-мазо развлечений вполне себе разрабатывают чёткие правила и санкционированные модели поведения (См. Острог14. Титеева Т. Historia et magistra BDSM).
