ПОСТГЕНДЕРНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ВИРТУАЛЬНОГО: ГЕНЕЗИС АНДРОГИННОСТИ, 2 В.А. Ульянов
Усилия, направленные на сглаживание «острых углов» патриархального способа социальной организации, постепенное преодоление гендерных различий, возникших и сформировавшихся в рамках последней, касаются самых разных аспектов культурной эволюции человека, по крайней мере в рамках современной западной цивилизации.
В высшей степени симптоматично появление таких знаковых явлений дискурса в отношении статуса гендера и принципов гендерной дифференциации, как postgenderism. Это явление, возникшее относительно недавно, стало своеобразным итогом дискуссии о статусе полов и принципов половой дифференциации, которая в той или иной форме шла в течение последних двухсот лет в Европе и Америке. Сторонники постгендеризма предлагают бросить вызов ограничениям биологического и социального порядка в отношении гендера и сексуальности как таковой. Они предлагают выйти за рамки традиционной бинарной парадигмы гендерной идентификации, используя высокотехнологичные инструменты в медицине и биологии, а также инструменты социально-политического воздействия на формирование общественного сознания. Оно, с их точки зрения, должно раз и навсегда покончить с остаточными явлениями архаического мировосприятия пола, которые были свойственны ранним этапам развития человеческой культуры.
Технологический процесс нивелирует гендерные различия. Но только эрозия самого биологического пола, способности различения сексуальных статусов и ролей, которая укоренена в мозговой активности человека и, будучи осуществлена при помощи новых технологий, должна предоставить каждому человеку доступ к новым потенциальным возможностям, открывающимся в этой перспективе. Вне зависимости от того, принадлежностью какого пола человек оказался при рождении.
Манифест постгендеризма в высшей степени оптимистично оценивает перспективу нивелирования половых различий между людьми, поскольку, с точки зрения его сторонников, возникновение нового типа человека, по сути своей андрогинного, способно бесконечно обогатить человеческое сознание и социальную практику за счет глубочайшего синтеза и теснейшего взаимодействия элементов женского и мужского в одном человеке. Их слияние обеспечит возникновение принципиально новой человеческой природы, которая будет лишена ограничений, недостатков, связанных с узкогендерным восприятием реальности, что, по мысли сторонников постгендеризма, станет своеобразным финальным этапом в эволюции Нomo sapiens в области гендера.
Постановка вопроса о преодолении гендерной бинарности не является отличительной характеристикой индустриального и постиндустриального этапов развития западной цивилизации. Сама по себе потенция к постановке такого вопроса содержится в культурном контексте человечества, если иметь в виду, что с самых ранних этапов его развития никогда не существовало никакой четкой бинарной дифференциации между полами, поскольку половая идентификация и как следствие гендерная роль индивида оценивалась с большей или меньшей степенью вариативности. Речь идёт о промежуточных формах указанной идентификации и существовании гомосексуальности на всём протяжении культурной истории человека. Цивилизации Месопотамии, Египта, Греции и Рима изобилуют примерами широкого использования гомосексуальной практики в социальной и политической сферах жизни общества. Например, миф о любви Агдестиса к Аттису во Фригии или убийство двумя афинскими любовниками Гармодием и Аристогейтоном афинского тирана Гиппарха в 514 г. до н.э. Не углубляясь в данную тему, отметим, что подобного рода явления означают лишь то, что сама по себе гендерная идентификация – вещь более или менее условная.
Она, конечно, привязана к физиологическим особенностям человека, к тем половым характеристикам, которые в основном ассоциируются с гениталиями. Тем не менее, имея в виду более широкий социокультурный контекст, она всякий раз оказывается чем-то более или менее относительным. Некоторые сторонники постгендеризма говорят о том, что это обстоятельство указывает на недостаточность, своеобразную дефицитность половой маркировки человека в жестких психофизиологических рамках того или иного пола. Индивид как бы выходит за пределы своей сексуальной ограниченности, по крайней мере бессознательно или сознательно пытается расширить сферу применения, диапазон его сексуальных действий, и это указывает на ограниченность бинарной гендерной модели. Древнейшие языческие цивилизации на территории Земли сохраняли глубокое понимание относительности половых и гендерных признаков и идентификаций. В этом смысле их можно считать весьма либеральными относительно сексуальности человека и различных её проявлений.
Наступление христианской эры стало одним из поворотных этапов в развитии человеческой культуры. Христианство, будучи изначально иудейской сектой, ответвлением ветхозаветного иудаизма, унаследовало свойственную последнему бескомпромиссность в регуляции сексуального поведения человека, его сексуальной и гендерной идентификации. Табуирование тех форм сексуальной активности, которые не ведут к репродуктивности в рамках ветхозаветного иудаизма, а затем и христианства, можно считать попыткой добиться улучшения демографической ситуации еврейского народа. Эта установка была унаследована христианством и стала одним из наиболее мощных инструментов психологического воздействия на индивида. Совершенно очевидно, что, контролируя человеческую сексуальность, можно рассчитывать на контроль человеческого сознания как такового. Евреи решали вопрос подавлением любых форм сексуальной активности, которые не вели к деторождению, в силу исторических обстоятельств будучи постоянно в ситуации обороняющейся стороны, сражающейся за сохранение своей культурной, языковой, религиозной и этнической идентичности, и вынуждены были прибегнуть к жесткой регламентации сексуальной деятельности человека, табуируя, скажем, гомосексуализм. Что касается христиан, то они оказались в иной социокультурной ситуации, нежели жители Ближнего Востока, придумавшие Тору, но, тем не менее, удержали этот репрессивный аппарат в отношении сексуальной активности человека и продолжают удерживать его до сегодняшнего дня. То обстоятельство, что сексуальная активность человека ассоциируется с грехом, виной и нечистой совестью, а также те формы сексуальной деятельности человека, которые не ведут к репродуктивности и с точки зрения христианской доктрины оказываются греховными и порочными и в общем и целом подлежат табуированию, продолжают сохранять их значение до настоящего момента. Однако, как это часто бывает в истории, движение маятника в одну сторону, в сторону ригоризма и регламентации в отношении «неканонических» форм сексуальной активности в рамках христианской традиции, в особенности в эпоху Средневековья, вызвало обратную реакцию. Не будет большим преувеличением сказать, что развитие либертианского движения в Европе в эпоху Просвещения, постепенная либерализация половой жизни человека и, как отмечалось выше, постановка вопроса о постгендерном человеческом бытии – всё это может быть оценено как своеобразная реакция в отношении христианского ригоризма в вопросах секса и половой идентификации.