Андрей Пелипенко. РОССИЯ: ЗА ГРАНЬЮ ИСТОРИЧЕСКОГО ПРЕДНАЗНАЧЕНИЯ, 2
Обычно в спорах о смысле тех или иных исторических феноменов все порождающие причины рассматриваются как однопорядковые, т.е. имеющие один источник, и все предполагаемые альтернативы выстраиваются в мозаику рядоположенных вариантов. Думается, что на самом деле всё гораздо сложнее. Единичный субъект ставит свои собственные цели и пытается их достичь на протяжении свой жизни. Преследуя цели, понимаемые как свои собственные, он при этом, желая того или нет, выполняет определённые роли и программы, задаваемые теми социокультурными общностями, в которые он включён. Сами же эти общности, в свою очередь, также осмысляют свои собственные цели, в действительности выполняя программу более высокого и глобального порядка. Подсчитать эти уровни причинности весьма сложно, но ясно одно - культура как самоорганизующееся целое скрывает свои истинные основания, принципы и соответственно цели как от единичного субъекта, так и от коллективного субъекта своих внутренних структурных подразделений.
Проще говоря, империя как культурно-цивилизационное образование, ставя свои исторические цели, осознаёт их как последние, всемирные и окончательные. А на самом деле попытка реализации всегда ограниченного в историческом времени имперского проекта служит достижению иных, более глобальных, а потому скрытых за горизонтом осознания задач, значение которых раскрывается с временной дистанции, несоизмеримой ни с длительностью жизни единичного субъекта, ни с со сроком жизни самой империи. Страшные истины открываются лишь в самом конце в точке окончательного распада культурно-цивилизационного качества, да и то не всем и не полностью. Отсюда и происходит китайское проклятье – жить в эпоху перемен.
Какие цели провозглашались Российской, а затем и советской империей – хорошо известно. А чему служила реализация этих целей на самом деле? А на самом деле, нетрудно заметить, что Западной Европе на протяжении всей её послеантичной истории противостояла империя.
Какие цели провозглашались Российской, а затем и советской империей – хорошо известно. А чему служила реализация этих целей на самом деле? А на самом деле, нетрудно заметить, что Западной Европе на протяжении всей её послеантичной истории противостояла империя.
Поясним. Империи как удавшегося теократического проекта на западе не было, как не было и устойчиво воспроизводящегося имперского сознания – а именно оно и есть, по нашему мнению, главный критерий «имперскости». Вплоть до конца средневековья Европа грезила о возрождении римского величия, одухотворённого христианской утопией. Такого рода грёзы имели место едва ли не везде, вплоть до провинциальной Португалии. Но не стоит попадать под гипноз имперской риторики. Ни Каролинги, ни Оттоны, ни их наследники – императоры Священной Римской империи Германской нации - так и не создали настоящей империи. Дело даже не в том, что последняя представляла собой довольно рыхлый конгломерат территорий, а император даже не имел постоянного домена. Дело в том, что не складывалось имперского сознания, а этнокультурный и историко-географический субстрат не отвечал требованиям реализации глобального теократического проекта.
Ближе всего к образу полноценной империи подошли испанские Габсбурги. Но и здесь имперские тенденции не победили. Уже Филиппа II гранды называли не императором, а королём. Имперско-теократические претензии испанцев в Европе расшиблись об авангард буржуазной революции - Голландию и Англию. А за эти имперские претензии Испании пришлось заплатить долгим периодом унижения и прозябания на задворках Европы, окончившимся лишь в XXв. после Франко. Не сложилось имперского сознания и у Габсбургов австрийских, хотя времени было вроде бы достаточно. Распад Австро-Венгрии прошёл на удивление безболезненно и не оставил австрийцам никакого дурного наследия в виде пресловутого имперского комплекса. Не было имперского сознания ни у французов, ни у англичан, ни, тем более, у бельгийцев или голландцев. Колониальные империи - это явления совершенно другого порядка, нежели империя как теократический проект. Последним всплеском собственно имперской идеи в Европе был разве что гитлеровский Третий Рейх, едва продержавшийся двенадцать лет.
Итак, в Европе были имперские тенденции, служившие внутренней диалектической антитезой генеральной доминанты - процесса формирования национальных государств. А вот извне Европе постоянно противостояла настоящая(состоявшаяся) теократическая империя. Сначала это была Византия, затем арабский халифат, взлетевший на фоне сворачивающейся как шагреневая кожа Ромейской державы. Затем эстафету всемирной по претензиям империи приняли турки, а с 16в. подоспела и Московия, провозгласившая себя третьим Римом не только в духовном, но уже и в политическом смысле.
Каковы же признаки этой самой «настоящей» империи, которые в то же время являются и признаками имперского сознания? Это не только последовательный этатизм и подчинение интересов субъекта интересам государства. Это непосредственное обожествление государства не только как реальной социально-политической организации, но, прежде всего, как метафизического принципа сакральной космологии. Недаром византийцы соотносили Ромейскую империю с божественной иконой. (Таких риторических фигур Европа не слышала даже из уст самых последовательных воплотителей теократического проекта типа Максимилиана I.) Особенности сакрально-топологического самосознания империи таковы, что в них идея непосредственного тождества с топологией религиозно-метафизической не умаляет трансцендентного статуса последней. И напротив – бежит всякой имманентизации.
