СТРУКТУРА ВЛАСТИ И ЯДРО ТРАДИЦИОННОГО КОСМОСА.
Выше мы разбирались с культурными смыслами и переживаниями, которые формируются в традиционном сознании по поводу Власти. Описанная нами социокультурная сущность устойчиво реализуется в рамках определенной структуры, которая сложилась однажды, в ходе процессов формирования исследуемой модели. Данная структура может разрушаться и трансформироваться. Однако этапы деструкции продолжаются сравнительно недолго. Рано или поздно, система возвращается в исходное состояние.
Итак, по своей природе традиционная российская власть является идеологически санкционированной деспотией. Здесь важны оба признака. Российская Власть исходно и принципиально деспотическая, поскольку она находится над законом. (Деспотия – форма самодержавной, неограниченной власти. Классическая деспотия – государства Древнего Востока: Ассирия, Вавилон и др.)
Власть выступает источником законов, однако эти законы в той или иной мере обязательны для подданных. Сама власть не подчиняется закону. Здесь все достаточно очевидно. Кроме того, Власть требует от подданных исполнять ее повеления, нарушающие любые законы. По некоторым соображениям и в силу некоторых обстоятельств, которые не должны заботить подданного (это могут быть, например, соображения внешнеполитического характера) Власть не смогла/не сочла нужным/ не успела изменить законодательную базу. Во всех таких случаях прямое повеление Власти приоритетнее любого закона. Долг подданного – исполнять эти повеления, не сообразуясь с буквой и духом закона. Это и есть «беззаветная преданность» по-русски. Со своей стороны Власть оценивает поведение подданного и, как правило, не дает его в обиду, в случае, если конфликт между нормой закона и повелением Власти оказывается предметом общественного интереса, разбирательства в судебных инстанциях, преследования на международном уровне.
Не менее важна и другая сторона российской Власти. Эта власть существует не только в силу традиции, харизмы Правителя, организованного насилия. Все эти факторы, безусловно, присутствуют, но решающими не являются. Российская Власть опирается на идеологическую санкцию института, воплощающего сакральную истину. Власть земная существует постольку, поскольку освящена Властью небесной.
Ритуальная модель, символически воплощающая эту процедуру – чин венчания на царство – была отработана императором Юстинианом в 612 г. и рецептирована в русскую традицию в эпоху между Иваном Грозным и Борисом Годуновым. На советском этапе отечественной истории Верховная Власть обретала санкцию ВКПб/КПСС. Этот идеологический институт выступал как носитель абсолютной сакральной истины; и, в этом смысле, выступал аналогом Власти небесной, то есть церкви. Генеральный секретарь КПСС являлся главой государства, хотя формально страну возглавлял Председатель Президиума Верховного Совета СССР (который обязательно был членом Политбюро ЦК). Утрата санкции Партии автоматически делала Правителя пенсионером, как это случилось с Н. Хрушевым после Октябрьского Пленума ЦК 1964 года.
Передавая скипетр от одного земного, смертного человека другому, церковь, как носитель вечной и безграничной истины Учения, воспроизводит вечную сакральную Власть и Империю. Носитель земной власти выступает тотемистическим воплощением целостности социального абсолюта русского/советского народа и находится в магической связи с Властью небесной, которую он представляет на этой земле.
Земной правитель не самовластен в смысле чистого произвола. Он подчиняется Богу, то есть Власти небесной. Эта сторона российской Власти раскрывается, например, в переписке царя Ивана с боярином Курбским. В советскую эпоху правитель подчинялся Партии. Иными словами, легитимация Правителя идеологическим институтом, хранящим сакральную истину, с точки зрения традиционного сознания не является формальной процедурой. Он правитель, поскольку и до тех пор, пока истинность его правления удостоверивается актуальной церковью. Это нерасторжимое единство Власти земной и небесной входит в структурно-смысловое ядро русской системы.
Сакральная власть земная и власть небесная находятся в отношениях взаимоподдержки и взаимоудостоверивания. Власть земная всемерно поддерживает церковь, обеспечивает ей ведущее положение и гарантирует подлинность церкви как носителя сакральной истины. Церковь, в свою очередь, венчает правителя на царство, учит прихожан верноподданному служению и гарантирует праведность и подлинность правителя, как выразителя истины Учения и Божьей воли.
С 1917 года верховная власть в России проходит процедуру всеобщих выборов. Стороннему наблюдателю, далекому от постижения природы традиционного сознания, может показаться, что выборы изменяют как отношение к власти, так и механизм ее воспроизводства. Это не так.
Процедура выборов рецептирована из европейской политической традиции и, приживаясь на русской почве, претерпела кардинальное переосмысление. Смысловое наполнение электорального процесса, то есть – сумма смыслов и переживаний, с которыми традиционный человек участвует в выборах, складывается в советскую эпоху и принципиально расходится с исходной смысловой программой.
Выборы в России не есть важнейшая демократическая процедура, в рамках которой общество вручает мандат доверия некоторому кандидату, победившему в борьбе за этот мандат других кандидатов. Выборы в России – ритуал единения подданных вокруг персоны Верховного правителя. Участвуя в выборах, подданный свидетельствует свою верность и всеобщую любовь Правителю. Акт соборного единения верных, вокруг персоны Правителя, систематически подтверждают данные Избиркома.
В выборах участвует подавляющее большинство россиян. Институт альтернативного кандидата либо прямо отсутствует, как в СССР, либо демонстрирует тенденцию к вымиранию и формализации. Российский избиратель прекрасно знает, кто главный и подлинный кандидат, ради которого происходят выборы. В СССР модель была более чистой, советские люди голосовали на безальтернативной основе. Председатель Президиума Верховного Совета СССР был второй фигурой в советском руководстве. Выборы свидетельствовали о сплочении советского народа вокруг «блока коммунистов и беспартийных». Институт наследника, сложившийся на наших глазах в последние десятилетия, не меняет существа дела. Подданные голосуют либо за сакрального Правителя, либо за того, на кого указал Верховный правитель. В каждом из этих случаев, подданные объединяются вокруг престола носителя высшей власти.
Вернемся к структуре российской Власти. Завершение Советского этапа отечественной истории вылилось в болезненное переструктурирование всего социокультурного универсума. Спустя десятилетие разворачивается процесс самовосстановления традиционной модели российской системы. Разумеется, речь идет о новой модальности этой системы не тождественной как советскому, так и дореволюционному модусам, но воспроизводящей базовые структурные основания. Отказ от советской идеократии потребовал восстановления традиционной модели двух институтов: Власти земной и Власти небесной.
Политика секулярной отстраненности Российской власти от конфессий, реализованная в 90-е годы, сменяется на политику продвижения РПЦ как доминирующего, исторического основания русского народа, церкви, которая находится под покровительством Власти. Стратегия союза традиционной власти и Русской православной церкви задана фундаментальным обстоятельством: церковь нуждается в сакральном правителе и империи, а традиционно ориентированная правящая элита нуждается в конфессии, сложившейся в такой среде и воспроизводящей данные сущности по принципиальным основаниям. Описанный тренд последовательно разворачивается на наших глазах полтора десятилетия.
Однако, структурное разделение на самостоятельные институты и, при этом, неразрывное единство Власти земной и небесной не исчерпывает структурных оснований российской системы. Третий элемент этой конфигурации – сословный характер общества.
Исходно российская самодержавная монархия была сословным предприятием. Властные носители традиции всеми силами противостояли процессам деградации сословного общества, разворачивавшимся после Великих реформ Александра II. Этот конфликт был одним из факторов, обусловивших Февральскую революцию 1917 г. Большевистский переворот не только сохранил, но и усиливал пафос формирования гомогенного бессословного общества светлого коммунистического будущего.
Однако, природа человека, стадиальные характеристики общества и логика исторического процесса двигали СССР в направлении формирования сословий. Разумеется данные процессы не получали адекватного правового закрепления и осмысливались в других логических конструкциях. Сословия складывались в рамках устойчивой практики, которая задавалась Партией и Правительством. Реставрация сословного порядка вещей отчетливо просматривается с тридцатых годов. В послевоенную эпоху советское общество обретает, очевидно, сословный характер.
В ту эпоху легковой автомобиль, отдельная квартира и прикрепление к «распределителю» (система снабжения дефицитными продуктами, распределяемыми по символической цене, либо бесплатно) были атрибутом привилегированных групп общества. Пригородная дача или практика летнего отдыха на Черноморском побережье формально была доступна каждому. Однако уровень доходов, жестко контролируемый властью, оставлял эти радости жизни «уважаемым людям».
Нищая и бесправная деревня поставляла в города десятки тысяч женщин, готовых за символическую зарплату трудиться домработницами. Что же касается настоящей номенклатуры, то она жила за высокими заборами. Здесь все бытовые заботы брало на себя государство. Каста правителей существовала отдельно, не пересекаясь с простыми смертными, и зависела исключительно от воли Вождя. Как показала история, в некоторых ситуациях традиция, интересы правящей элиты и природа вещей, могут размыть любую идеологию.
Так называемые «нетрудовые доходы» жестко преследовались по закону. Каждый советский человек должен был жить по чину, вне зависимости от тех денег, которыми располагал. Рабочий – так как полагалось рабочему, директор – так как полагалось директору, лауреат сталинской премии – в рамках соответствующего стандарта.
(Позднесталинская эпоха полна зримых примет реставрации реалий предреволюционной России. Возвращение офицерских званий и золотых погон, офицерские суды чести в армии, зримо разрывали с пафосом большевистского отрицания атрибутов сословной империи. («Золотопогонник» – идеологическое ругательство 20–30 гг.). Во время Отечественной войны был восстановлен институт денщиков, которых переименовали в «ординарцев». Другой пример идеологического ханжества – переименование прислуги, обязательной в домах «грандов», в «домработниц». Дворники и швейцары, кланяющиеся хозяевам жизни в богатых домах, дополняли картину. В так называемых «сталинках» – домах построенных в 47–59 годах в трех-четырех комнатных квартирах рядом с кухней закладывалась комнатка для прислуги. В 1948 году была введена обязательная школьная форма. В это же время вводится обмундирование во многих советских ведомствах: В 1943 г. вводится форма в дипломатической службе, а также в МПС, Прокуратуре. В послевоенные годы – в Минфине, Госбанке, Мин Черной и Цветной металлургии и т.д. Люди, детство которых прошло в дворницких и лакейских, поднялись на вершину социальной иерархии и теперь бережно воссоздавали мир, памятный им с детства.)
Мы говорим о наиболее очевидных, наблюдаемых характеристиках. Решающим для сословного общества является социальный статус конкретного сословия, место в системе общественного разделения труда и социальных отношений. Здесь мы находим пожизненную принадлежность к привилегированным сословиям. «Начальника» могли посадить или расстрелять. Но провалившийся ответработник не мог вернуться на исходную социальную позицию. На нем до конца дней почивала незримая аура начальственного кресла.
Однако, самое главное, решающее преимущество привилегированных сословий советского общества заключалось в правовом статусе «грандов». Любая правовая коллизия с человеком, входившем в номенклатуру решалась не в правоприменяющих органах, а в структурах ВКП(б)/КПСС. Без санкции секретаря Горкома/ Обкома/Центрального комитета никаких действий в отношении номенклатуры не предпринималось. Что делать с человеком - решало партийное руководство. Люди, принадлежавшие к привилегированным сословиям, находились над правом и, в критических ситуациях, их судьба задавалась власть предержащими.
Разумеется, в идеократической деспотии, какой был сталинский СССР, полноценное сословное общество сложиться не могло. Сословные организации и тем более сословное представительство были невозможны. (Строго говоря, его не было и в царской России. В Европе сословия складывались в результате самоорганизации. Внутрисословные нормы и привилегии сословий формировались исторически как результат компромисса внутри средневекового общества. В Московии ничего этого не было.) Полноценный механизм наследования сословного статуса оформлялся на уровне социальной практики, но не имел правового закрепления. Однако сословное самосознание и солидарное действие во имя сословных интересов наблюдаемо и легко верифицируется. Как только умер Сталин, партийная номенклатура развернула борьбу за неподсудность и, в конечном итоге, добилась полной неподсудности своих членов. За преступления, которые по советским законам тянули на 15 лет тюрьмы с конфискацией имущества, Верховная власть отправляла крупного функционера на пенсию. А за провинности среднего уровня губернский чиновник ссылался в Облсовпроф. Эта аббревиатура обозначала Областной совет профсоюзов; аппаратчики называли его «братской могилой» для потерпевших крах карьерных чиновников.
Для нас важно подчеркнуть, что сакральный характер Власти не просто предполагает, но требует сословного общества. И, соответственно, десакрализация власти, превращение ее в институт правовой демократии требует разрушения сословного порядка.
С разворачиванием десталинизации, в последние десятилетия советской эпохи жесткость сословного разделения несколько размывается. Восходящий к эпохе Маленкова тренд на производство товаров широкого потребления, развернутое Хрущевым массовое жилищное строительство диктовались жесткой необходимостью формирования материальных стимулов к общественно полезной деятельности. Советские люди устали от нищеты и отказывались работать за идею. Но социально-культурные и психологические последствия этого сдвига были сложно обозримы. Система достижительных ценностей проблематизирует сословные перегородки послевоенного общества, а разворачивающаяся потребительская установка отторгает советский проект как целое, с его «идейностью», аскетизмом и пафосом жертвенного труда во имя будущих поколений.
Перестройка и крах социалистического проекта задали следующую итерацию разрушения/восстановления базовых характеристик российской модели. В двухтысячные годы российское общество приобретает черты сословного. Процесс этот развивается на наших глазах и близок к завершению. Сложился порядок вещей, в котором «гранды» очевидно неподсудны и зависят непосредственно от Правителя. Их дети наследуют места в советах директоров корпораций. Обществу дают понять, что эти люди пришли навсегда. Зафиксируем тезис: сословный характер общества, а также единство сакральной Власти земной и Власти небесной составляют ядро российского традиционного космоса.
В высшей степени примечательна и эволюция статуса православия в рамках переходного периода: Конец советской эпохи: тысячелетие крещения 1989 г. – в контексте Перестройки перспектива изживания «религиозных пережитков» снимается. Девяностые годы: свобода религиозного выбора и проповеди при последовательном нарастании удельного веса РПЦ. Конец девяностых – двухтысячные. Власть многообразно просигналила: православие – подлинная русская вера, а РПЦ – церковь всего русского народа. Инородец может быть мусульманином или буддистом, но русский – значит православный. Этот тренд с энтузиазмом подхвачен традиционными слоями общества. Мощнейший нажим с разных сторон – все в РПЦ. Традиционный социальный абсолют собирается заново.