Дмитрий Алтуфьев: Философия мифа, 2. Насилие

Первую часть Философии мифа см. Острог23

Рене Жирар в книге «Вещи, сокрытые от начала мира» писал, что миф и ритуал содержательно роднит прежде всего то, что соответственно герой и жертва преданы смерти за разрушение безвременья общины, ее стабильности. Неважно, как и зачем. Герой может желать общине добра, а уготованному в жертву приписываются злодеяния и преступления, хотя может быть и наоборот, - важно, что они нарушают привычный уклад. Они ответственны за кризис, они средоточие разрывающих общину сил.

Для архаичных обществ это смерти подобно. Повторим - совершенно неважно, делают они зло или добро, кощунники подлежат уничтожению как ведьмы в Средневековье и позже (эти представления дожили как минимум до 17 века. Впрочем, выдача крестьянами на расправу смутьянов из интеллигенции, пошедшей в народ в 19в в Восточной Европе из той же оперы).

И тогда убийство (часто коллективное) заместительной жертвы становится ключевым событием ритуала, его апофеозом.
И тогда убийство (часто коллективное) обожествленного героя становится ключевым событием ритуала. Собственно апофеоз - это причисление человека к сонму богов, чаще посмертное.
Есть инверсивные мифы, где мир таки гибнет, но спасается один герой, не желающий становиться жертвой. Он всегда так или иначе причастен к решению уничтожить общество, мало того – общество становится коллективной жертвой, а герой уподобляется богу, часто обретает бессмертие и создает новое общество, отличное от предыдущего. Здесь термин коллективное убийство принимает иной смысл - и становится яснее, почему архаики стремятся остановить зарвавшегося героя, полагая ему предел. Выбор прост: или община отправляет героя к богам, или герой делает это с общиной, не желающей изменяться или не успевающей за ним.

Возьмете ли вы Диониса, Моисея, Сократа или Христа - их устранение позволило общине вернуться к пошатнувшимся устоям и уж после того сделать происшедшее объектом рационального постижения. В итоге весь обретенный общиной опыт расценивался как полученное непосредственно от жертвы знание. Поскольку она оказалась способна спровоцировать невиданное, постольку отныне все верят, что именно к ней нужно обращаться за тем, что делать и чего не делать; они вовлекут ее в обряды, запреты и разрешение кризисных ситуаций.
Если жертва, присутствуя и живя внутри общины, несла ей смерть, а погибнув, принесла ей жизнь, люди неизбежно будут думать, что ее способность преодолевать границы обычного человеческого существа как в добре, так и во зле распространяются на вопросы жизни и смерти. Кроме того, насилие над жертвой или героем становится актом преобразования зла в добро.

А.А. Пелипенко утверждал, что жертвоприношение изначально суть компенсация запредельным силам за вмешательство человека в порядок вещей. Подробнее этот феномен рассмотрен в статье "Приносящий жертву становится богом", Острог22.
На наш взгляд, противоречащие мнения ААП и Жирара не исключают друг друга. Правы могут быть оба, ибо миф, ритуал и понимание сакрального многогранны и изменчивы. К тому же МРС (мифоритуальная система) длилась десятки тысяч лет, и если для верхнего палеолита и неолита верен скорее подход ААП (о чем вся этнография от анимизма до шаманских и тотемических практик), то в эпоху цивилизаций бронзы, фармаков, козлов отпущения, письменности и умерщвляемых царей сложились ритуалы учредительного насилия по Жирару. Не в последнюю очередь из-за того, что ПМН (психоментальные настройки) уже менялись под влиянием исподволь растущего логоцентризма, #психосферная_медиация значительно ослабла, а энергия партиципации оказалась рассеяна вследствие безумного расширения пантеонов божеств.

В этой связи жертвоприношение по Жирару оказывается инверсией жертвоприношения по Пелипенко. Цель ритуального Ж-насилия в том, чтобы вытеснить священное из общины, изгнать его в другой мир, устранив возмутителя спокойствия. Мотивом здесь является «священный ужас», как пишет автор - страх перед силами, которые непонятны, неподвластны и почти недоступны. Отсюда же маниакальная боязнь новшеств, ментальная консервация. У ААП же цель ритуала - вызвать священное на связь, прикоснуться к нему, ощутив близость и единство. Собственно, в этом главное отличие между Бронзовым и Золотым веком человечества. Наше развитие СТК (смыслогенетической теории культуры Пелипенко и Яковенко) предполагает, что приведшая к цивилизации неолитическая революция стала результатом целого каскада нововведений, данных человеку свыше в ходе психосферной медиации в ответ на его запросы. То есть открытые новому знанию общества неолита активно получали и внедряли его в жизнь, тогда как закрытые двоечники эволюции остались на второй палеолит. Но развитие нелинейно, оно порождает и разрывы, и завихрения, и движение вспять. Тезисы Жирара описывают запуганное фрустрированное общество на грани гибели, для которого каждый кризис может стать последним - и потому оно готово на любое насилие ради стабильности. Ничего не напоминает?

Избежать кризисов нельзя - и происходит неизбежное: катастрофа Бронзового века, в результате которой на Средиземноморье и Месопотамию на пятьсот лет опускается тьма. Все крупные государства в 12в до н.э. разрушены. Логоцентрический эксперимент Эхнатона и Моисея, казни египетские, гибель Трои, исход евреев, вавилонские плачи, падение ахейской Греции, филистимляне и прочие народы моря - все это звенья одной цепи, началом которой стал страх. Страх, вызванный сменой восприятия сакрального: от наивысшего блага, влекущего причащение/природнение, к чудовищному отчуждению, к образам Лавкрафта. Эта инверсия психоментальных настроек еще ждет исследований.

Бронзовый коллапс 12в стал апофеозом священного насилия как попытки вернуть все взад. При завоевании Ханаана евреями целые города со всем населением и даже скотом посвящались Богу (херем), т.е. уничтожались подчистую в порядке жертвоприношения. Такие потуги количеством возместить качество характерны и для древнего Китая, и для ацтеков. По сути это попытки делать добро из зла, потому что иначе его уже было неоткуда взять. Но рецепт избежать хаоса по Жирару закономерно привел к хаотизации Ойкумены и деградации культур на полтысячелетия. Похоже, боги не благоволят тем, кто считает их исчадиями.

Был и другой путь. Упомянутый Эхнатон стал примером культурного антигероя, опередившего время. То, что он сделал, было под силу только египетскому фараону, более ни у кого не было такого сакрального ресурса. Осознав катастрофическое снижение уровня психосферной медиации и рассеяние энергии причащения к сакральному по тысячам богов и ипостасей, Эхнатон предпринял рациональную попытку оптимизации системы. Это вынос избыточного (т.е. сонма нуменов) и концентрация энергии (введение единобожия). Так появился культ Атона, которому не суждено было пережить царя. Попытка спасти Египет от грозящей катастрофы была сорвана по лекалам Жирара. Охваченное футурофобией общество сокрушило все начинания Эхнатона и постаралось сделать его посмертной жертвой, уничтожив и стесав все упоминания о нем, его мумию, его столицу и вообще все, положив начало цепи событий, описанной нами в тексте Ковчеги заветов ( https://vk.com/@vostroge-zavety ). Это уже попытка вытеснить сакральное из сакрального, править психосферу долотом.

Как видим, Жирар неправ, называя описанное им насилие учредительным. Учредительной в мифоритуальной системе является психосферная медиация, при ее ослаблении все рушится. Насилие по Жирару скорее охранительное, компенсаторное – и тут его мнение неожиданно совпадает с ААП. Однако Жирар помещает свой механизм заместительной жертвы в начало процесса гоминизации, - и это очевидная натяжка. Чтобы описанный автором «Насилия и священного» сложный процесс этической гиперкомпенсации заработал, нужно полное отделение человека от животного мира и природы, полное его погружение в созданную им самим среду – культуру, и первый чисто человеческий, даже слишком человеческий застой или масштабный кризис развития. Отсюда и наши датировки.

Если у Пелипенко жертва компенсирует нарушение порядка в природе, то у Жирара – уже в культуре. Причем если в первом случае у человека было к кому апеллировать (к нуминозному), то во втором апеллировать приходится к насилию. Это реакция общества, перегруженного страхом и безверием. Водоразделом между двумя трактовками становится само понятие насилия. Дело в том, что в расцвет МРС (и много позже, кое-где вплоть до эпохи Великих географических открытий) человеческое жертвоприношение не связано с насилием. Более того – архаика психически травмировал отказ принести его в жертву.

«За кажущейся холодной логикой в действительности просматривается навязчивая идея о перенаселенности, насыщенная психосоциологическими импликациями; в наши дни мы находим ее повсюду» - Р.Ж. Похоже, что к 12 в до н.э. оказались перенаселены не только пантеоны, но и регионы – по крайней мере так это отразилось в людском сознании за три тысячи лет до мальтузианства. Смыслогенетической культурологии еще предстоит исследовать вопрос связи быстрого кратного роста общин с изменениями ПМН и уровня психосферной медиации.

Моисей как форвард Революции пророков мог бы многое нам открыть. Речь идет о смене макрокультурных парадигм, которая происходила в течение тысячи лет, не меньше. Крепнущий #логоцентризм, коему было суждено смести и заменить мифоритуальную систему, к моменту бронзового коллапса добился существенных успехов. Письменность, начавшаяся как утилитарный хозяйственный феномен (пример первых надписей: «5 горшков масла и 8 мер ячменя»), властно вошла в сферу сакрального, открыв парад священных текстов. Поначалу жрецы сопротивлялись тиражированию сакральных смыслов, цепляясь за традиционный устный миф, всегда связанный с личным духовным опытом. Но передача из уст-в-уста хороша лишь при сравнительно небольшой общине. Растущие как на дрожжах города и царства требовали большего охвата – его обеспечила письменность. Ситуация в какой-то мере сравнима с книгопечатанием в Европе, предопределившим Реформацию и религиозные войны.

Интересно, что одним из итогов катастрофы бронзового века стало исчезновение нескольких видов письменности (например, микенской и хеттской) и общее снижение грамотности, т.е. откат в некоторое раскультуривание. Следующие после Моисея ключевые персонажи Революции пророков – Заратуштра и Будда – появились лишь в 7в до н.э., т.е. спустя пятьсот лет. В этой связи мы полагаем, что наступление логоцентризма не было триумфальным шествием, МРС дала бой – и этот бой, похоже, был ею выигран. Апокалипсис бронзового века продлил срок стагнирующей парадигмы почти на тысячелетие, позволив ей умереть в красивом хосписе античности.

Чего же ожидать нам, последышам Железного века? Даст ли свой решительный бой стагнирующий логоцентризм? Возможно, один из ответов на вопрос дает название российской ядерной суперторпеды «Посейдон» - поистине апокалиптического по замыслу оружия. Напомним, что это имя дано в 2018г голосованием «Выбор народа». Назвать оружие судного дня именем бога может лишь общество по Жирару: поклоняющееся собственной разрушительной силе, пронизанное ужасом и готовое к уничтожению и самоуничтожению, страшащееся и жаждущее суда и самосуда. Общество, столкнувшееся с сомнительной в своей простоте, но очевидной дилеммой: либо оно откажется от насилия, либо предастся беспредельному насилию, рискуя подвергнуться полному уничтожению, «как во дни Ноя».