Колхоз-община
Часть крестьян не хотела инверсионного превращения соборных институтов в авторитарные, в элемент авторитарной власти, но стремилась сохранить определенную независимость. Большинство, постоянно отвергая одну за другой наиболее активные свои части, неуклонно ослабляло себя, открывало путь дезорганизации своих древних институтов. Большинство, слабея, в конечном итоге неизбежно обращалось к авторитарной власти, которая должна «всех равнять». Опираясь на этот процесс, власть не только смогла утвердить авторитаризм, но и, всячески разжигая конфликты внутри крестьянства, используя для этого изощренные, ориентированные на массовое манихейство ценности, сумела включить общину в систему власти, т. е. опереться на авторитарный аспект древней вечевой нравственности.
Овладев при этом условии орудиями труда, власть получила возможность не только превратить продразверстку в повседневную практику, но и подчинить воспроизводственную деятельность потребностям общества, как их понимала правящая элита, диктатор-тотем. Большинство, ставшее на сторону уравнительной архаики, тем самым вручило власть диктатору, который по их представлениям должен был сохранять эту уравнительность, т. е. «всех равнять» вопреки противникам такого порядка. В принадлежности к ним мог быть заподозрен каждый, как некогда каждый мог быть заподозрен в колдовстве.
Широко распространено ошибочное мнение, что коллективизация была чистым результатом насилия власти над крестьянами, которые все были против нее. Это мнение в культурологическом смысле является еще одной иллюстрацией старого мифа о тождестве зла и власти, от которой ничего, кроме насилия, бесовщины, дурости, ждать не приходится. Власть не была в состоянии превратить крестьян в колхозников без опоры на общинные идеалы, без использования страха крестьян перед богачом. В стране, где крестьянство составляло большинство (в 1926 году в деревне проживало 82% населения), единодушное сопротивление коллективизации могло бы в единый миг смести государство с лица земли. Да и вряд ли нашлось бы правительство, которое попыталось совершить такой шаг, не будучи уверенным в значительной поддержке.
Существование массового недовольства крестьян, вплоть до восстаний, доказывает, что крестьянство было против начальства, но не против отца-тотема, который как раз и должен держать начальство в узде. А именно это Сталин умел делать. Власть, установившаяся в стране в период четвертой версии, возможно, была самой почвенной за советское время. Второе поколение правящей элиты черпало свои силы из почвы, которая постепенно заполняла собой все институты власти, всю партию, вплоть до ее высших органов, постепенно избивая старую гвардию, которая в конечном итоге была перебита как «кулацкая агентура». Иначе говоря, хотя сама власть в результате раскола и выступала как противоположность народа, но это раскрывалось лишь в период упадка господствующего идеала.
Природа общины и природа колхоза тождественны. Для общины прежде всего характерна «принудительность» всей структуры образа жизни, а также всего производственного цикла, «обязанность во всем беспрекословно подчиняться решению большинства», что «превращает общинника в безответственного раба „мира"». «При малейшем отчуждении от заведенного порядка „мир" кричит на них: „не смей, жди"». Мир контролирует каждый шаг «хозяина», домохозяин «не может делать с землей то, что хочет», а должен слушать, «что говорит мир». «Все это делает для активных членов жизнь в общине сплошным мучением и истязанием». «Община убивает хозяйственную энергию». Общинник скорее арендатор, чем хозяин. «Наша деревня сохраняет тот тип и то устройство, какие были 300 лет тому назад» (Чернышев И. Л. Крестьяне об общине накануне 9 ноября 1906 г. С. 46, 22, 41. 42. 53.)
Каким же образом крестьянство в своей борьбе за уравнительность не остановилось на пути к собственной гибели? Крестьянство не было единым субъектом. Община не ценила личность и могла жертвовать ею, если казалось, что это помогало выжить целому. «Кулаков» подчас выбирали на миру по аналогии со старостой. Выбор обычно падал на бездетных, бобылей, «чтобы не пострадали детишки» (Ек. Олицкая). Аналогичный случай описан в первом глобальном периоде. «Убивца», выдачи которого требовала полиция, выбирали, так как на территории общины было найдено тело убитого.
Крестьянство, согласившееся на колхоз, видело в нем нечто иное, чем предполагало государство. Аналогичная ситуация была и при реформе 1861 года. Для тех крестьян, кто хотел вступить в колхоз, он был модифицированным, основанным на технике древним миром, где нет начальства и мироедов. Для власти же колхоз был в известном смысле чем-то прямо противоположным, т. е. попыткой организованного включения в медиатор основной массы населения, низшим звеном жесткой административной системы. Возможность такого разночтения коренится в явлении, которое можно назвать инверсионной ловушкой. Суть ее в том, что люди могут бороться за свой давно сложившийся нравственный идеал (например, за уравнительность) в условиях, существенно изменившихся по сравнению с существовавшими, когда этот идеал складывался. Результаты этой борьбы могут столь же отличаться от ожидаемых, как отличен древний мир с господством уравнительности от современного сложного общества, как сельская община отличается от большого общества, как традиционализм отличается от утилитаризма. Инверсионная ловушка приводит к социокультурному противоречию, когда древние культурные принципы сталкиваются с неадекватными им типами социальных отношений. Поэтому, борясь за уравнительную общину, вооруженную техникой, крестьянство попало в авторитарную казарму-общину, подчиненную тотему-диктатору. Если в сельском мире крестьянин сам был частицей соборного субъекта некоторого ограниченного круга людей, которых он знал в лицо, то теперь он стал атомом бесконечного субъекта, в котором он мог функционировать как бесконечно малый объект манипулирования. Сбылась старая мечта об обществе-общине.
Для понимания природы колхоза следует прежде всего обратить внимание на поразительную способность всех соборных институтов одновременно подчиняться высшей авторитарной власти, что, по сути, и является возвратом к синкретическим вечевым идеалам и институтам. В этой связи следует вспомнить, что община не в первый раз попадает под авторитарное
управление. Например, «феодализм не привел к разложению сельской общины, он только изменил ее характер, и из свободной, какой она была вначале, община сделалась крепостной. Крестьянин сохранил пользование своей землей, он остался общинником, каким он был в предшествующую эпоху; совершенно изменилось только его личное положение, и его общинные права должны были подчиниться требованиям службы и платежей, которые возложил на него его сеньор (Ковалевский М. М. Очерк происхождения и развития семьи и собственности. М., 1939. С. 171).