ПЕСНИ И ВОЙНА
Задумался над вот такой вещью. Не припомню ни одной песни о войне, написанной во время войны, или сразу после войны, или даже не сразу, но так, чтобы вокруг ещё было много людей, помнящих войну, которую бы исполняли дети. Их всегда исполняли взрослые дяди (типа Бернеса), редко тёти, часто хор, когда песни были торжественные (типа «День Победы»). Дети – никогда. Не то, чтобы был на это какой-то запрет, просто все понимали, что «нас оставалось только трое/ из восемнадцати ребят», исполняемое задорным детским голосом – выглядит для воевавших ветеранов, тогда ещё живых во множестве, не просто странно, но даже и по-идиотски.
И вот, удивительно – детская современная песня, предназначенная для исполнения детьми («Кино идёт/ воюет взвод», и т.д.), и исполняемая детьми, становится чем-то вроде гимна новой войны. Под неё устраивают челленджи и флешмобы вполне взрослые дяди, под неё выступают пропагандисты, и снимают новостные сюжеты. И вот, попробую понять, почему же именно эта песня. Понятно, что некоторые военные песни сейчас вообще петь нельзя, «враги сожгли родную хату» – хата – это украинский дом, и тогда чисто непонятно, кто враги, и слишком уж актуально. Именно – почему детская, и как война влияет на песни, а песни на войну.
Для чего вообще существуют песни?, – чтобы создавать настроение, мысли, в целом – помогать мечтать. Поэтому все взрослые песни в основном о любви и счастье – о чём же ещё мечтать взрослым. Дети, слушая свои песни, мечтают уж тем более. Раньше, слушая детские песни про космонавтов, они мечтали стать космонавтами, а про капитанов – капитанами. Слушая песню про пропалособаку, они мечтали, чтобы все собаки были счастливы, а про облака белогривые лошадки – о том, чтобы помчаться в заоблачную даль. Взрослые песни про войну детям не подходили вообще – они все были, как на подбор, угрюмые, и про то, что дети совершенно не чувствуют, и не примеряют на себя (пресловутая игра «Зарница» тоже имела мало отношения к войне – просто догонялки с мордобоем). Помню, что попытки были – в младших классах на политинформации, начинающейся в 7.45 по понедельникам, за пятнадцать минут до уроков, мы похоронными голосами пели «это раздаётся в Бухенвальде/ колокольный звон» – но, конечно, не мечтали при этом стать узниками Бухенвальда, не чувствуя эту не предназначенную для детей, как и другие, песню совершенно.
И вот, в не очень далёком 2009 году детям дали новую песню про войну – весёлую, задорную, исполняемую такими же детьми, под которую детям мечтать самое то, которая сама не идёт у детей из головы, и которую удобно напевать. Поняв это, взрослые решили, что вот оно – то, что заменит унылые старпёрские военные песни, над которыми дети уже смеялись. Дети же по указанию взрослых стали петь её на линейках и утренниках, вживаясь в роль, и представляя себя героями. Нет, она не о той войне, которая была давно – она о какой-то новой войне, существующей только в мечтах, ибо не очень понятно, с кем в 2009 году воевала Россия. Потому что песня, в которой солдаты «придут весной, как прадед мой/ и в дом родной откроют двери» – не о прадеде, и где «в лихом бою / в чужом краю /пусть берегут / любовь и вера» – непонятно, о каком чужом краю. Всё это – исключительно абстрактная инициация мечты о войне как явлении и месте подвига, так милого детям, и дети, так же, как в совке мечтали стать космонавтами и чебурашками, стали мечтать о войне, и о том, чтобы война началась. Выросши же через десять лет под всю ту же сформировавшую детскую мечту песню, и став уже молодыми мамами, они стали наряжать коляски под танки, а после, как стадо свиней в библейской притче, с радостью отправились на убой.