Часть 4. Летов и путинизм.
В июне 2000 года, на заре путинской эпохи, «Гражданская оборона» дала концерт и провела пресс-конференцию в Новосибирске. Разумеется, Летову задали вопрос о новом президенте. Любопытно наблюдать за его реакцией. Летов, все девяностые ругавший Ельцина, Жириновского и периодически вступавший в конфликт с Лимоновым и Зюгановым, уходит от прямого ответа, посмеивается и очень напоминает в этот момент героя собственной песни «Как листовка»:
«Новые родятся да командиры,
Это ничего, это так и надо».
Усталое примирение с путинизмом — так можно вкратце описать политическую позицию Летова в нулевые годы. Но путь к такому финалу был долгим и начался с краткой вспышки пассионарности, заряда которой хватило на все девяностые.
Произошло это осенью 1993 года, после октябрьских событий в Москве. В одночасье появились газета «Завтра», ныне запрещенная Национал-большевистская партия и множество рок-коллективов, песни которых часто как две капли воды походили на летовские. Сам Летов получил партийный билет № 4, временно вышел из гностического оцепенения времен «Ста лет одиночества» и развил бурную политическую деятельность, приложив немало сил к формированию этого лимоновско-прохановского мифа: «Родина моя — СССР. Россия — это дело частное, отдельное, такое же, как Германия, Франция, Китай и прочие отдельные государства. СССР — это первый и великий шаг вдаль, вперед, в новое время, в новые горизонты».
Красно-коричневое манихейство было весьма своеобразным: оно буйно расцвело на почве поражения антиельцинских сил, и гностическая уверенность в том, что «дело большое, почетное» в конечном счете обречено на провал, то и дело прорывается у Летова, например, в песне «Победа», посвященной защитникам Белого дома:
Встать бы во весь pост — да нету больше ног,
Сжать ладонь в кулак — да нечего сжимать.
Hету больше слов, нету больше нас,
Лишь одно осталось на свете — Победа.
Именно так, с заглавной буквы, набрано слово «Победа» в буклете альбома «Невыносимая легкость бытия», записанного на волне того же пассионарного взрыва. Хотел того Летов или нет, но он формировал концепты будущего путинского официоза.
В следующем, 1994 году, Летов организует «национал-коммунистическое» движение «Русский прорыв» и включает в концертную программу песню «Родина»:
Вижу — поднимается с колен моя Родина
Вижу, как из пепла восстаёт моя Родина
Слышу, как поёт моя советская Родина
Снова поднимается с колен моя Родина.
Концерты «Русского прорыва» проходят в том числе и в украинских городах. Вернувшись из украинского тура, Летов делился впечатлениями с корреспондентом газеты «Лимонка»: «Мы были недавно на Украине, нас там очень хорошо принимали, концерты прошли на «ура»… Мы много разговаривали с людьми — и на улицах, и в транспорте, я могу точно сказать: люди ждут только одного: когда произойдёт объединение, потому что то, что мы сейчас имеем, — это нонсенс какой-то».
Именно там, в глухом манихео-гностическом подполье девяностых, зрели все внешнеполитические идеологемы третьего эшелона, позже взятые на вооружение первым эшелоном. В 1997 году Летов знакомится с белорусской группой «Красные звезды» и дает несколько совместных концертов. В том же году «КЗ» выпускают песню «Империя», где впервые сформулирован концепт Русской весны:
По весне растают тучи, мы пойдем с тобой домой.
Ты такой, такой везучий, да и я почти живой.
Высоко поднимем знамя, с нами будет вся страна,
Ты должна остаться с нами, наша русская весна.
Болтливый публицист Холмогоров может сколько угодно утверждать, что это он изобрел формулу «Русская весна», но факты — вещь упрямая.
Итак, Родина поднимается с колен, Украина хочет вернуться в родную гавань, впереди русская весна, которая объединит страну. Всё это Летов и его соратники проговаривали в маргинальной национал-патриотической прессе. Пришло время, и созданный ими дискурс оказался востребован.
На чьей стороне оказался бы сейчас Летов, если бы не умер в феврале 2008 года — тема для постоянных спекуляций, которые не затихают и сейчас, в том числе с участием Захара Прилепина. Проще всего прочертить от девяностых годов к современности прямую линию и сказать, что Летов и сейчас бы поддержал Путина. Но, как мы знаем, его эволюция подчинялась иному закону — закону маятника. Красно-коричневая активность Летова завершилась в полном соответствии с этим законом — «не взрывом, но всхлипом», когда манихейский импульс 1993 года постепенно исчерпал себя.
Наталья Чумакова: «На словах это действительно продолжалось довольно долго, а на деле уже никак. Помню, настало очередное 7 ноября, Егор подпоясался идти на какой-то митинг. Они с Кузьмой собирались, хотя, по-моему, Кузьме уже было все равно. Ну и говорят мне: собирайся на демонстрацию. Я говорю: вы идите куда хотите, а я не пойду. Скандала не вышло, хотя с его стороны были дикие возмущения, переходящие в уговоры. Но я сказала: даже не подходи ко мне с этим. По-моему, это его как-то впечатлило. По крайней мере, больше он на эту тему со мной не заговаривал. Кажется, он даже и сам не пошел в итоге ни на какую демонстрацию, и мы, как обычно, накидались».
Пришло время обратного хода маятника. В 2004 году Летов разрывает связи с прежними политическими союзниками и заявляет: «Чем дальше живу, тем больше убеждаюсь, что в нашей стране ничего не меняется и никогда не изменится. Сколько себя помню, всегда существовали массовые так называемые «патриотические» движения, объединяющие отборную воинствующую сволочь. Раньше это были комсомольцы, любера, затем различные народно-патриотические движения типа общества «Память». Сейчас это скинхеды, всяческие «Идущие вместе»... Для всех же остальных в нашей стране единственно возможное состояние — это чемоданное. Здесь нельзя жить. Здесь можно только воевать, болеть, выживать, куда-то пробиваться с боями и потерями. Здесь нет завтрашнего дня». Летов абсолютно трезво видит и русскую культуру, и себя в ней: «Отсюда в умах постоянно рождаются всевозможные замыслы глобального переустройства вселенной, диковинные сектантства, апологии самоубийства и тому подобное. Все мысли направлены не на то, чтобы спокойно жить и что-то планомерно делать, а чтобы как-нибудь лихо отсюда сдристнуть, либо за рубеж, либо в тайгу или какой-нибудь скит, или на тот свет, или вообще в другое измерение». Но «выхода за флажки» вслед за осознанием не происходит. Вновь просыпается гностик и устало отмахивается от возможности альтернативы: «Наша страна — это беспощадный зловещий полигон. Раз уж здесь очутился, изволь принимать правила игры...».
Дальнейший этап «чемоданного состояния» — эмиграция. И действительно, по свидетельству Максима Семеляка, «на бытовом уровне это выражалось в стойком желании уехать в Сан-Франциско — хоть мусор убирать, хоть на биологической станции работать».
Последний период жизни Летова кажется кристально ясным — впервые он дает концерты в «Лужниках» и модных московских клубах, подписывает контракт с крупным издательским лейблом «Мистерия звука», попадает на полосы глянцевых журналов. Из его поздних альбомов пропадают политические лозунги, а на последнем, «Зачем снятся сны», даже нет нецензурной брани. Между тем нигилистические тенденции в его мировоззрении лишь нарастали и уже не ограничивались отрицанием или критикой отдельных фигур или систем. «Почему такие изменения погоды, ураганы, стихийные бедствия, катаклизмы? Земля скидывает с себя разную дрянь. Происходит уничтожение биосферы в виде человечества. Трагического в этом ничего нет, — говорил он в интервью журналу «Ровесник» летом 2007 года. — Вид жизнедеятельности, коей является цивилизация, подошел к концу. Это настолько очевидно, что ясно любому. В течение долгих времен наша планета претерпевала чудовищные катаклизмы — Земля выгорала, покрывалась льдом. Тем не менее жизнь продолжалась — возле горячих источников, где-то под землей… Наступит новый виток. Я не думаю, что это будет человечество, скорее всего, появится какой-то новый вид живых существ, совершенно не похожий на человека, и это меня радует!»
Радостное предчувствие гибели человечества — последняя мечта гностика, который испытал все остальные способы мироотречности и нашел их недостаточно радикальными. Именно в середине нулевых гностические интенции окончательно возобладали в творчестве Летова. В русской музыке нет столь поверхностно спокойного и глубинно нигилистического альбома, чем «Зачем снятся сны». Манихейство и гностицизм смыкаются здесь воедино, и гностическое начало побеждает. «В этом смысле крайне важным предостережением служит финальная композиция «Осень» с ее кольцевым рефреном «Никто не проиграл». Той весной эта формула показалась мне вполне успокоительной, даже несколько предательски отрешенной. Теперь я скорее вижу в ней абсолютное уравнение обреченности, зловещую форму непрерывного диссенсуса, куда более гнетущего, чем любое переживание на тему «праздник кончился», — пишет об альбоме Максим Семеляк. Своеобразный гвоздь альбома — песня «Потрясающий вид из окна», декларирующая радость растождествления с миром и растворения во внутреннем небытии:
То ли радуга, то ли костёр
Долгий взгляд на земной простор
Обречённый, окончательный
Из моего отдельного утра
Через моё отдельное плечо
Из моего отдельного пятна.
Заоконное счастье моё
Чудный вид на житьё-бытьё
Превосходно и внимательно
Из моего отдельного «никак»
Из моего отдельного «ничто»
Из моего отдельного «нигде».
Скорее всего, и в эмиграции Летов остался бы убежденным гностиком, калифорнийский карго-культ сменился бы у него новой мироотречной риторикой, а затем манихео-гностический маятник мог качнуться еще раз — в сторону возвращения к родным осинам. Летов был слишком значительной творческой единицей, чтобы колебаться с линией партии, но преодолеть закон маятника так и не сумел.
