Иван Алексеев-Лексинен Сакральная смерть самодержавия – конец и вновь начало, 1
Продолжение статьи «Десакрализация самодержавия. К вопросу о генезисе смуты», Острог13 (все №№ - в файлах группы)
Как известно, главным вопросом русских революций 1917 г. был вопрос о власти. В Феврале политические лидеры субкультуры «верхов» (интеллигентской, европеизированной, «продвинутой» во всех отношениях) вырвали власть из рук ослабевшего самодержавия. В Октябре большевики, оседлавшие массовую революционно-анархическую волну, сбросили уже февральскую власть. До сих пор специалисты теряются в догадках, пытаясь объяснить эту стремительную трансформацию – смену властных персонификаторов, институциональной среды, образов правления. Представляется, что важную роль в деле реорганизации власти сыграли символические инструменты: ведь вопрос о власти – вопрос не только политики, но и культуры. Кроме того, в «век масс» он не может ограничиться элитарной средой, но зависит от массовых реакций, настроений, комплексов и фобий. И наконец это вопрос не только системы, учреждений, ресурсов, но социальной антропологии: качества, потенциала, устойчивости социальной среды. Поэтому изучение власти невозможно вне анализа ее социально- исторического и антропологического контекста.
Очевидно, что преобразование власти в 1917 г. было следствием не только (и даже не столько) политических, сколько важнейших социокультурных изменений. Не случайно именно в культурной, ментальной сфере многие современные исследователи ищут объяснения событий начала 1917 г. и здесь есть о чем размышлять и спорить. По распространенному мнению, «главной причиной Февральской революции стала десакрализация существующей власти, обусловленная внутренними противоречиями и социальными тяготами». Во многих работах, посвященных Февралю, утверждается: распространявшиеся в окопах и тылу слухи о предательстве и распутстве императрицы, безволии и никчемности царя вызвали падение престижа монархии во всех слоях населения. Эта точка зрения закреплена в учебниках истории, превратилась в исторический стереотип. Адресуясь к нему и толкуют судьбу российской монархии. Здесь возникают как минимум два вопроса: действительно ли десакрализация самодержавия (или, как еще говорят, кризис веры во власть, ее духовное банкротство) обусловила его падение; произошла ли с десакрализацией самодержавия десакрализация русской власти вообще, т.е. лишилась ли она (прежде всего в восприятии подвластных) какого-то высшего обоснования, состоялась ли ее секуляризация? Я бы дал отрицательные ответы на оба вопроса. Обоснованию ответов и посвящена эта статья.
Что касается тезиса о десакрализации самодержавия как причине (ментальной, психологической и культурной) Февральской революции, то при внимательном рассмотрении оказывается: в данном случае мы имеем дело с расхожим сюжетом еще дореволюционной пропаганды революционеров-февралистов, одним из образов, закрепленных в нашем историческом сознании официальным советским дискурсом. Я полагаю: демонтаж власти, предполагавший ее десакрализацию, был содержанием и итогом, а вовсе не причиной Февраля. Причем взрывная (по типу бунта) десакрализация павшей монархии не привела к ментальной революции, изменившей традиционное восприятие власти. Вскоре новый, советский мир увенчает себя сакрализованной «верховной» властью, возведет ее на невиданную (по сравнению с позднесамодержавными временами) высоту. «Надклассовая монархия», «монархия трудящихся» станет его ответом старому, «романовскому» миропорядку.
Новый приступ сакрализации компенсировал десакрализационные процессы – не в первый и не в последний раз в нашей истории. Русский социум как бы балансирует между двумя состояниями – безвластия, вольноанархической самореализации и подчинения власти, имеющей сакральный статус. Наделение власти высшим, священным смыслом как бы оправдывает народное смирение. Видимо, в случае русской власти мы имеем особый тип господства–подчинения, изначально предполагающий (точнее: требующий) сакрализацию. Сакральность – обязательный элемент как самоощущений власти, придающий ей самодостаточность, так и восприятия власти, позволяющий в нее (просто) верить. Процедуры сакрализации/десакрализации имеют встречный характер: «сверху», от власти, и «снизу», из массы народа. Они накладываются друг на друга, создавая эффект резонанса. Усиление власти (т.е. движение к исторически выработанной ею моносубъектной, самодержавной норме) предполагает процедуры по ее сакрализации. Они вносят в восприятие власти долю иррационализма, эмоциональности, придавая отношениям с ней характер личностный (вплоть до интимности). Сакрализующая подпитка «сверху» оказывалась (и оказывается до сих пор) действенной, так как попадает на благодатную почву – глубоко традиционные представления социального большинства об идеальной власти.
