Догма о драконе: за завесой китайского мифа современности Часть 8. Демографический коллапс?
С демографической точки зрения идеальная для стабильного и интенсивного экономического роста нация выглядит примерно так: достаточно крупный размер популяции, чтобы производить и покупать множество товаров и услуг, при сбалансированном соотношении следующих возрастных групп населения: детей, молодежи до 30 лет, зрелых людей возрастом от 30 до 60 и пенсионеров. Дети ничего не производят и требуют громадных вложений со стороны государства и родителей. Впрочем, последним фактом они стимулируют потребление их родителей — в современном мире чаще зрелых, но это не заслуга детей как таковых. Молодежь от 20 до 30 только встает на ноги, имеет низкую покупательную способность и недостаточную производительность труда в силу отсутствия опыта и образования, на которое еще нужно потратить время. Зрелая группа по сути единственная, имеющая для экономики значение здесь и сейчас. Это эффективные производители, рьяные потребители и самые активные инвесторы. Пенсионеры же как правило живут на соцобеспечении или используют уже вложенные инвестиции, тратят мало и ничего не производят. При сопоставимых пропорциях возрастных групп экономика стабильна на протяжении долгих десятилетий, за отсутствием иных факторов. Пенсионеры постепенно уходят в мир иной, производители среднего возраста становятся новыми пенсионерами, молодежь — производителями, а дети — молодыми людьми. Цикл повторяется.
Очевидно, что идеальные пропорции бывают только в «сферических в вакууме» социумах, так что относительный размер указанных групп зависит от множества уникальных обстоятельств: опустошающие войны, голод, бэби-бум после успешной индустриализации, потеря витальности в силу гиперурбанизации или необдуманная политика одного ребенка на семью.
На протяжении последних двух десятилетий Китай пожинал плоды внушительного демографического перекоса в пользу группы зрелых производителей/потребителей размером в десятки миллионов человек. Процентное соотношение наиболее производительной популяционной группы в 1978 году было чуть менее 60%, а к 2010 году этот показатель вырос почти что до сказочных 75%. Нетрудно представить себе, что весь этот избыток социальной энергии был ключевым компонентом «китайского чуда». Но сегодня чаши весов смещаются в пользу стариков и совсем не в пользу всех остальных. По данным ООН к 2040 году процент зрелых производителей опустится на значения 1978 года или ниже. Более того, с группой детей становится все хуже и хуже. В указанном прогнозе на 2040 год ожидается, что стариков будет вдвое больше, чем детей.
Мы сталкиваемся с долгосрочным фактором, пророчащим в лучшем случае упадок, ведь бремя обеспечения численно подавляющей группы пенсионеров ляжет на экономику, которая будет вынуждена сдавать позиции по всем направлениям. Для Китая множество стариков — это не просто отсутствие вклада в экономику, но и внушительная статья бюджетных расходов, ведь показатель ВВП на душу населения сравним с показателями Мексики и даже Казахстана, значит, «долгих денег», накоплений и инвестиций у старших поколений как правило нет. На конец века экстраполяция популяционной динамики показывает, что население Китая в целом сократится вдвое по сравнению с сегодняшним днем. И хотя экстраполяция ни макроэкономической, ни социологической динамики никогда не работает на длительных отрезках времени, это иллюстрирует масштаб вызова, который стоит перед китайской цивилизацией.
Сам по себе такой расклад ничем не уникален. Многие страны, которые прошли индустриализацию, повторили в той или иной вариации демографическую динамику взлета и падения. Доиндустриальная нация хорошо размножается и имеет невысокую среднюю продолжительность жизни, открывая историческое окно для рывка индустриализации, который напитывается производительностью возрастной группы зрелых людей. Индустриальная и стремящаяся к постиндустриальному укладу нация размножается заметно хуже и повышает продолжительность жизни, нагружая экономику пенсионерами. Таким образом, она расплачивается за проделанный рывок неизбежным кризисом.
Конечно, нельзя упустить из виду, что мы живем в эпоху новой промышленной революции, которая происходит на наших глазах. Новые поколения лучше образованы, более квалифицированы, а промышленность все менее зависит от ручного труда. Значит, хотя в экономике и будет задействовано меньшее число активных производителей, их КПД станет больше. Более того, с какого-то момента излишняя активная популяция станет обузой. Тут, однако, надо учесть, что несмотря на оптимистические прогнозы повальной роботизации и торжества машинного обучения приход постиндустриальной «утопии» не так близок. Все эти прогнозы мы регулярно слышим еще с 00-х годов, и каждый раз утопия «технологической сингулярности» откладывается в оптимистичных прогнозах на следующие десятилетия. Даже если забыть об утопистах и учитывать только прагматиков, мир без работы пока настолько же далек от жителей развитых стран, как десять и двадцать лет назад, хотя некоторые успехи в деле цифровой автоматизации есть. Что уж говорить о странах, только развивающихся? Даже до отказа от малоквалифицированного труда пока очень далеко, о чем говорит опыт складских рабочих компании Amazon, а это «первый мир». Хотя там успешно удалось заменить менеджеров низшего и среднего звена (правда, людям в основании «пищевой пирамиды» труда стало от этого не легче, скорее наоборот). Так что производительный потенциал популяции по-прежнему важен, и в ближайшее время в мире набирающего скорость капиталистического локомотива это не изменится (призрачные перспективы коллапса в силу исчерпания возможностей человека по ускорению жизненных ритмов и следующего за ним межсистемного перехода от экономического мира к постэкономическому мы здесь не рассматриваем в силу невозможности давать внятные прогнозы). Есть и еще один существенный фактор: в то время, как экономика будет пробуксовывать в силу производственного голодания, улучшение условий жизни увеличивают ее продолжительность, следовательно, нагрузку по содержанию пенсионеров.
Каждый сценарий индустриализации, разумеется, имеет индивидуальные черты в силу культурной специфики. И чем далее в смысловом пространстве отстоит культура от Запада, тем уникальнее сценарии индустриализации и модернизации. В контексте Китая мы имеем знаменитую политику одного ребенка. Политику, продолжительность и бескомпромиссность которой уже изменила жизненную и в особенности бытовую сферу китайской культуры.
Что произойдет с культурой, семейные конфигурации которой были насильно «срезаны» государством, когда целое поколение, взращенное в шумных компаниях братьев и сестер, воспитывает единственного отпрыска? Вкупе с ускоренной урбанизацией это породило демографическую ситуацию, где даже по официальным данным правительства в среднем китайская женщина имеет 1.6-1.7 детей (коэффициент рождаемости). Однако есть и другие цифры. Согласно Китайскому национальному бюро статистики, коэффициент упал до 1.3 в 2020 году и до 1.15 в 2021. Для сравнения в стремительно стареющей Японии коэффициент рождаемости 1.3. Американский исследователь китайского происхождения Йи Фусян оценивает реальную цифру в 1.18. Так ли это удивительно в стране, которая совсем недавно преследовала людей за рождение сверхнормативного ребенка? В конце концов, восприятие и интерпретация традиционных ценностей, семьи, материнства и прочего в этом ряду формируется для каждого в самом раннем возрасте в его собственной семье. Убедить людей снова усиленно «рожать» после такой трансформации, скорее всего, нереально. Опыт РФ, например, говорит, что даже материальные стимулы не могут переломить постиндустриальный урбанистический демографический переход, помноженный на социальный пессимизм. Си Цзиньпин в своих недавних речах говорил о том, что разрабатывается комплекс мер для стимуляции рождаемости, но я сомневаюсь, что воображение реформаторов из КПК может продвинутся дальше «материнских капиталов», в силу описанных в предыдущих частях причин.
Мы уже увидели, что проблемы с фертильностью лежат куда глубже плоскости социальных регуляций. А есть еще и соображения демографического перекоса в сторону мужской популяции. Я уже упоминал, что политика одного ребенка ставила перед родителями выбор, кого растить: сына или дочь. Глубоко патриархальная китайская культура, разумеется, предпочла сына. Медиа и тематические исследования пестрят неприятными подробностями последствий таких предпочтений, так что не будем останавливаться на этом. Важно, что популяция, перенасыщенная конкурирующими за женщин мужчинами, не способствует высокой фертильности, т.к. стимулирует отказ от участия в крысиных бегах брачного рынка и в конечном итоге утверждает феномен асексуальности среди мужчин. Согласно приведенным прогнозам, с 2020 по 2060 на трех мужчин будет примерно две женщины. У женщин такая ситуация поощряет чувство собственной исключительности, - следовательно, повышает требования к возможному партнеру, усугубляя кризис. Как это играет в культуре, в которой распространенным явлением являются гаремы любовниц влиятельных мандаринов, можно дополнительно не описывать.
Ситуацию ухудшает и то, что даже один ребенок в Китае — неподъемная нагрузка на молодых родителей. Жилье (драконовских цен на ипотеку мы уже касались), ясли, детский сад, школа — все это только минимум из перечня расходов и закредитованности населения. Как считают определенные группы китайской молодежи, к которым мы обратимся ниже, дети в современном Китае — это занятие для особо рьяных патриотов или мазохистов. Пандемия COVID-19 и сопутствующие ей бескомпромиссные локдауны, которые длятся по сей день во всех крупных мегаполисах в силу, скажем откровенно, безрассудной политики «нулевой терпимости», ситуацию только усугубили (как и все остальные компоненты кризиса). Запертые дома люди, над головами которых постоянно висит угроза отправки в «ковидарий», не склонны размножаться, даже маясь от скуки, потому что фрустрация, тревожность и страх перед будущим — лучшие контрацептивы.
Отдельным направлением для анализа проблемы выступает сама политика одного ребенка, которая длилась 35 лет, хотя уже на втором десятке были ясны ее чудовищные долгосрочные последствия. Но нет, вместо отмены или хотя бы корректировки китайский властный субъект больше озабочен сохранением собственного лица, и упрямо продолжал ее до упора, отчаянно пытаясь оправдать. В итоге в 2015 году большинству семей было вдруг разрешено иметь двух детей, но как можно догадаться, особого эффекта это не дало.
Ползучая динамика демографических кризисов, когда последствия политики разворачиваются на протяжении десятилетий, делает комплекс возможных мер по преодолению сложнее и менее вероятным к применению как раз в силу относительной незаметности негативных и позитивных изменений на фоне иных, более срочных и очевидных проблем. Это делает демографические сдвиги идеальным незаметным инструментом в руках Культуры в деле настройки локальных культурных систем. Какие планы у Культуры на Китай и ЮВА в целом? Судя по множеству косвенных признаков (а на иные рассчитывать не приходится), планы глобальные. Чтобы гипостазировать имеющиеся разрозненные данные, нам необходимо рассмотреть поколения молодых людей, которые готовятся вступить в зрелость.
