***
В детстве я очень радовался улучшениям. Город, в котором я рос, был обычным советским запущенным городом, и с каждым днем он приходил во все большее запустение. И мне приходилось радоваться деталям: покрашенной колонне арки на входе в парк. Соседняя колонна оставалась выщербленной, грязной от натеков недоделанных цементных заплат, и мне приходилось выбирать специальный ракурс для взгляда, чтобы видеть только хорошую колонну, я даже подходил к парку только с определенной стороны, даже прищуривался специально, чтобы видеть только хорошую колонну в расплывчатом ореоле пикселей.
В городе с огромными усилиями (почему-то все требовало огромных усилий) построили универмаг самообслуживания, и он стал обычной скотобазой, где в пустынный грязноватый зал выбрасывали корм по расписанию, и короволюди гурьбой неслись к наполненной ненадолго кормушке, без стыда отталкивая, оттесняя друг друга.
Но издалека, если прищуриться, универмаг-стекляшка был вполне похож на авангардный магазин из французских фильмов, откуда худощавые ухоженные люди выходят с небрежными багетами в пергаменте.
Заасфальтировали заново участок на площади, полупровалившийся и покрытый трещинами, как соляная пустыня, он был без новых трещин всего два или три дня, но в эти два дня от него исходил сильнейший, волнующий запах нового горячего асфальта. Запах НОВОГО. И легко было представить. как постепенно весь город станет таким ровным и новым.
Недалеко от дома начали огромное строительство, которое никогда так и не было закончено, и все детство мы играли на стройке, на руинах будущего... Но ведь начали...
Я был не один. Мы были большой компанией мальчиков и девочек. И мы все были большими оптимистами и патриотами своего города. Думаю, причиной нашего настойчивого , несколько болезненного оптимизма был большой подсознательный страх от того. что все на самом деле рассыпается, и будущее не наступит. Или наступит совсем и унылым, и грязноватым. Совсем советским.
Когда ты маленький, шмели, стрекозы и трава ближе к тебе. но ты отчетливее видишь и трещины в реальности, видишь, как они расползаются.
И мы не хотели видеть общего плана. мы хотели видеть хорошие детали, видеть УЛУЧШЕНИЯ. Это был совсем детский взгляд..
И да, я помню, что мой дед с таким же детским усердием и наивностью пытался рассмотреть знаки улучшения, нового в советских газетах, в Советской России, получить благие известия даже в Известиях, увидеть правду даже в Правде.
Сейчас, когда и двадцатилетние, и тридцатилетние, и шестидесятилетние дети так радостно, с такой детской надеждой бросаются к каждой фейковой подретушированной колонне, какому-нибудь умненькому "кандидату", любому "знаку перемен" (оброненное слово "главного", какие-то перестановки наверху, "жесткая позиция Запада")... и видят перемены, и ждут перемен, и готовы за них бороться... со всей отдачей, но в пределах разумного...
Я сначала думал, что может этот умеренный прогрессизм - сознательная игра, просто форма адаптации, бесконечной как трусость, ну и немного консьюмеризм, фронда без рисков быть убитым, как пейнтбол на выходные....
И вот вспомнил.. Да нет, пожалуй, это правда дети... настоящие хорошие дети с сознанием десятилетних, они и вправду не понимают, как устроен этот порядок, и этот осыпающийся фасад, и что на самом деле стоит за этим фасадом. Не знают, но подозревают, и чувствуют, и очень боятся, что их будущее на самом деле не наступит, и оттого так невротично оптимистичны. Это замещение. По сути клиника.
Иногда мне кажется, что я один остался из девяностых, кто остался живой и не вошел в "контур контроля", и что я один знаю, как все это устроено на самом деле, и как это устраивалось, и какие лютые и сильные люди все это устраивали и отнимали друг у друга, пока как-то не уравновесили и не утрясли.
И сколько крови за этим и невероятной воли. И сколько звериной силы и хитрости. И схем. И сколько крови еще в резерве, как топлива для этого Камаза в никуда. И ноль сомнений.
Возможно детям ( я включаю в это множество и почти всю интеллигенцию любого возраста) действительно непонятно, как возник и был присвоен тот ресурс, за который сейчас держится власть и аффилированные с нею миллионы людей. Девяностые пролетели мимо них, как груженый стремным грузом, грязный тентованный Камаз, а кто-то в это время еще не родился. Тогда им всем, получается, повезло. И им на самом деле непонятно, насколько этого захваченного ресурса на самом деле МНОГО, и сколько жизней, судеб, душ за это было заплачено, это была настоящая война, а выжившие и победившие в ней люди - уже не люди.
Я помню, в моем "городе детства" было несколько особых людей, которые улыбались горько всеми своими морщинами судьбы, когда началась "перестройка", и говорили мне: малыш, ты не понимаешь, как это все устроено, перестройка невозможна, Только война. И они были правы, а я не верил, пока уже не оказался в центре этой войны, и уже не мог выскочить.
Они что-то знали, а мы, дети, не хотели это знать. Теперь и я знаю.
