Дом разделившийся, или гендерная тектоника современности, 3
Став центром мироздания, человек не мог обойти стороной свою женскую ипостась, и с началом Нового времени всё громче звучат голоса осуждения в адрес институтов патриархального принуждения, с которыми вынуждена сталкиваться женщина как индивид. Женщина как принцип – это совсем другая история, и она вместе с мужчиной как принципом такое положение дел и сформировала, установив продуктивный гендерный баланс, но из «человеческого, слишком человеческого» измерения такое никогда не просматривается.
Дальше история известна. Движение за женские права, суфражистки, восторженное подбадривание со стороны либерально настроенных мужчин, в том числе передовых мыслителей своего времени, право на труд, избирательное право и так далее. Разумеется, без экономических стимулов тоже не обошлось. Массовое переселение из села в город в индустриальную эпоху вкупе с нехваткой рабочих рук в стремительно интенсифицирующейся экономике требовало от массовой женщины освоения непривычных ролей, как впрочем и от мужчины. Нам еще только предстоит осмыслить грандиозные тектонические сдвиги в ментальности, связанные с навязыванием все еще глубоко погруженному в природу сельскому жителю машинных ритмов индустрии и ползучим разрушением фундаментальной оппозиции города и деревни. Но бескомпромиссная мироустроительная воля утопического сознания устремилась за подвешенной у него перед носом морковкой прогресса, а жажда наживы в субъектах попроще только закрепила сложившуюся динамику в Западной Европе. Такими различными путями и на вершине социального «конуса», и в его основании (в формирующемся массовом обществе) шел процесс разбалансировки устоявшегося еще в неолите «союза» гендерных принципов, что мы рассмотрим чуть ниже.
В конечном итоге, государство как системное образование подметило для себя крайнюю выгоду в женской стабилизирующей жизненной стратегии. Женщины оказались прекрасными избирательницами, работницами и негласными лидерами «ячеек общества» – городских нуклеарных семей, пришедших на замену традиционным общинным семьям. Под флагом интересов женщин оказалось весьма сподручно замораживать любую социокультурную динамику, а значит обеспечивать краткосрочное и среднесрочное выживание себя как системы. В ущерб развитию, конечно, но таково стремление любой сложной системы, ограниченное лишь принципом собственно развития, продвигаемым её инновационно направленными подсистемами. Когда система находит лазейку, позволяющую заглушить тенденцию развития, это ведёт к сверхстабилизации, закостенелости, деградации и в итоге дезинтеграции системы, но судьбы государства не являются темой статьи, так что вернёмся к основному повествованию.
Со временем правовым образом регулируемые межполовые взаимоотношения, включая брак, собственность, сексуальное согласие, опеку и проч., во многих европейских по генезису странах всё более смещались с традиционно патриархального перекоса на предвзятость государственного аппарата в пользу женщины. Разумеется, из самых лучших побуждений прогрессивистски настроенной интеллектуальной элиты. Но именно такие перекосы привели к уже подлинно социальному уровню кризиса гендерных взаимоотношений, как следствие – семьи, а также к возмущению многих мужчин по поводу изменений правил игры и нежданно свалившихся на них коллективной ответственности и новых обязанностях, что было расценено заинтересованной стороной (странно, правда?) как вопиющая несправедливость. Всё это привело к формированию МД и его разнообразных ответвлений, а также радикализации обеих сторон: МД и ФД. Не говоря уже о таких банальностях, как распространённый синдром городского одиночества, отшельничество, социальное отчуждение, падение рождаемости, увеличивающееся количество разводов и прочее в этом ряду.
Теперь остановимся на вопросе ментальности, потому что она играет ведущую роль в возгорании конфликта, а также очерчивает контуры будущего. Во времена охотников-собирателей слабо выпадающий из всеобщей эмпатической связи (ВЭС) индивид имел куда более слабую левополушарную (связанную с языковой и аналитической деятельностью) активность, чем самый примитивный его современный аналог из цивилизации. Также, судя по всему, имела место более ярко выраженная связность полушарий – частичное подключение к ВЭС обязывает. Следовательно, можно с определённой долей натяжки сказать, что ментальность и мышление даже мужских особей были в некотором роде феминными, а женский психотип был доминирующим. При этом исключительно мужское, в частности охотничья магия, тоже занимало важнейшее место в культуре, и оба гендерных принципа были связаны в изначальной синкретичности. В противовес неолитическому синтезу, который образовал иные правила баланса между мужским и женским, в палеолите мы обозреваем состояние единства. Пелипенко писал:
Так, выбирая место для поселения (включая и неолитические протогорода), архаический коллектив руководствуется итогами мистического диалога, который ведут его колдуны (впоследствии жрецы) с духами места. Партиципация к новому месту, его мистическое освоение и природнение осуществляются посредством священного брака. Если дух «мужского рода», то в брак с ним вступает племенная колдунья (жрица), из чего проистекает традиция сакрального правления женской жреческой группировки. Если дух «женского рода» — то, соответственно, наоборот. Из этого универсального для архаических коллективов принципа вытекают два вывода. Первый: в архаическую эпоху не существовало никакого универсального принципа гендерного доминирования в социальной сфере. И второй: это доминирование никогда не устанавливалось случайно, без санкции, обретаемой через психосферную медиацию и оформляемой соответствующей мифосемантикой.
После упомянутого выше раскола в неолите произошел перекос в обоих эволюционных ответвлениях. Женский принцип оказался подавлен у кочевников, а мужской существенно поступился своими позициями у ранних неолитических земледельцев, но подавление имело место далеко не в той же степени, что у кочевников. Дело, видимо, в том, что эволюционно принцип экспансии важнее стабилизации, поэтому он успешнее закрепляется и не может сдавать позиции слишком сильно.
Параллельно эволюционирующим в изоляции гендерным принципам в процессе непрестанного умножения смыслов, разрастания знаковых систем и прочей смыслогенетической деятельности вызревала левополушарно ориентированная ментальность, зрели ранние варианты письменности. Парадоксально, но относительная «продвинутость» неолитических земледельческих общин в сравнении с ранними кочевниками объясняется как раз достижением нового качества левополушарной когнитивности, которую человеку ещё предстояло освоить во всей полноте. В таких условиях откат на более архаичные режимы правополушарной ориентированности (в рамках доминирующего женского принципа) давали краткосрочные преимущества, потому как оперирование уже развитым и освоенным механизмом очевидно проще, чем овладение новым, «сырым» и неосвоенным. Кроме того, Пелипенко писал, что благодаря победе феминно-правополушарной ориентированности и стало возможным само занятие земледелием, требующим воспринимать пространство не маршрутно, как у охотников, а площадями. Далее, в результате неолитического синтеза, породившего цивилизацию и государство, а также знакомый нам гендерный баланс, возникли все условия для закрепления левополушарной мозговой активности в качестве доминирующей в своём новообретённом качестве. Это обеспечило главенство патриархального принципа на передовых рубежах человеческого мира (собственно, государства) и устремило Культуру вперёд к Дуалистической революции и становлению логоцентризма.
Сравнительно слабо связанные полушария мужского мозга с преобладанием левополушарного типа активности оказались здесь как рыба в воде, служа основой для маскулинно ориентированной ментальности. Женский мозг (естественно) также устремился в заданном направлении эволюции, однако сохранил своё относительное преобладание межполушарных связей и дублирующих функций в полушариях. Результатом этого, во-первых, стала сдача позиций на передовых рубежах культуры, требующих совсем иной специализации, и закрепление на низовых, базовых (витальных) и локальных сферах. Ярким примером такой сдачи позиций является оценка женского мышления со стороны маскулинной логоцентрической культуры. Мышление это, часто соскальзывающее с предмета в произвольную ассоциативность и не столь чётко чувствующее противоречия и оппозиции, рассматривается с мужской точки зрения как ущербное. Что неудивительно, ведь маскулинно ориентированная культура основана на аналитических операциях над преимущественно языковым отражением естественного мира в ментальности – логосом.
Во-вторых, нечёткость в осмыслении противоречий имеет оборотную сторону – глубинное ощущение единства всех вещей, что способствует более стабильной и приспосабливающейся к противоречиям «внешнего» мира психике. В том числе это выражается в способности мириться с несправедливостью и залечивать травмы, воспринимая происходящее холистично, как часть всеобщего порядка вещей. Это, в частности, обеспечило высокую степень сопротивления психотравмам и стабильность психики в условиях стресса и культурного шока. Недаром одним из повторяющихся в истории сценариев межкультурных конфликтов является уничтожение мужской популяции и порабощение женской (воспитывающих, однако, следующее поколение мужчин в «победившей» культуре, что является одним из глобальных видов культурной медиации, но это несколько иная тема).
Наконец, в-третьих, стабилизирующая функция женской ментальности и жизнеустройства сама подсказала необходимую для женщины роль в условиях лавинообразной экспансии логоцентрических культур на всевозможных внешних рубежах – смысловых (от богословских до государственных), эксплуатации природы, вторжения в домены конкурирующих культур и т.д. Без стабилизирующего жизненного, «человеческого, слишком человеческого» мира в ядре всевозможно расширяющегося культурного организма, система получилась бы нестабильной, стремящейся к дезинтеграции на компактные архаические воинствующие сообщества (что и служило ограничивающим фактором для неолитических кочевников).
Всё это привело к тому, что цивилизация держится на мужском принципе как доминанте, а женском как компоненте, причем оба даны в единстве и противостоянии. Но можно сформулировать и образно: мужчина стал исполнителем первого, а женщина – второго плана в пьесе под названием История.
