Илья Штейнбах Мое знакомство с Пострусскими

Впервые об этой концепции я услышал в 2016 году, прознав о сообществе «Jungvolk» и знаменитой «эстетствующей русофобии». Их тяжело было не заметить благодаря решительному осуждению лидерами сообществ, в которых я работал волонтером-администратором. Мои на тот момент коллеги-русналисты отчаянно негодовали, в том числе и по поводу самого термина #пострусские, видя в нем исключительно русофобию. Они пытались преподнести его как что-то бессодержательное, бессмысленное и идиотское. В целом было несложно убедиться в противоположном и, как следствие, очередной раз изумиться столь топорной лжи и пустозвонной критике от русских крайне правых. Антипиар сработал здесь вопреки желаниям распространявших его апологетов русскости. Растущий интерес подталкивал самому удостовериться, откуда такое бурное неприятие, да такое, что всякое упоминание вызывает среди означенного контингента страшную изжогу? Начав читать этот «пострусский НС» ресурс «Jungvolk», вышел на заявленную ими основу – альманах «Острог», в паблике которого я и прописался с тех пор на правах «абитуриента».

При ознакомлении я мало того, что не обнаружил ни единой бессодержательной мысли, напротив - дискурсоводы издания предоставляли только детально осмысленные выводы. Тщательно проработанный материал Острога прояснил много наболевших вопросов и не оставил никаких сомнений в исключительной компетенции авторов. Тексты открывали взору колоссальную глубину оголившихся предо мной корней многих бед, ассоциированных с современным феноменом русскости. Даже заявленная русофобия здесь не имела обычных черт ксенофобии и никак не укладывалась в типичную трактовку банальной ненависти ко всем русским. Несколько дюжин до поры незнакомых мне авторов развили невероятные темы, которые внешне по заголовкам казались сюрреализмом, а на деле описывали прокаженную постсоветскую действительность от «А» до «Я». Представали иные, доселе невиданные идеи и тезисы о русской матрице и путях ее преодоления и в целом весьма продуктивный дискурс, удивлявший своим содержанием. Именно благодаря идеям РМ и пути ее преодоления (выхода из русскости), распутыванию всего культурологического клубка никчемных смыслов я обнаружил возможность внятной альтернативы. Привычные мифы Евразии, которые ценой жизни многих поколений доселе служили нам верными ориентирами, оказались на деле лишь балластом для горстки песчинок, рассеянных по огромным просторам бывших советских национальных республик. Только отринув все обветшалые агрессивные смыслы, излечив тяжелую наследственность «квазиимперскости», можно разглядеть глобальность катастрофы, настигающей нас во всех сферах бытия и уголках жизненного пространства.

Стоит подчеркнуть, что пострусский дискурс включает в себя множество разных наболевших тем, описание которых может занять место цельной публикации с проставлением соответствующих хештегов и имен авторов. И дабы не распыляться на весь спектр поднимаемых в Остроге тем, коснусь только центральных аспектов, самых азов. А именно ответов на наболевшие вопросы «кто такие #Пострусские?» и «что же значит пресловутая приставка «пост» к слову «русские»? И почему столь незатейливые нарицательные неологизмы стали своеобразным яблоком раздора? Хочется описать лишь собственные (сугубо личные) мысли и интерпретации того, что так отчаянно не в силах принять русские оппоненты. Также попытаюсь проанализировать хроническое неприятие русскими нас, обозначивших себя вырусью и пострусскими.


Что есть постсоветское

Впервые услышав слово «русский» с приставкой «пост», воспринимаешь его скорее интуитивно, даже не подвергнув должному анализу. Возможно, это связано с тем, что для всех русскоговорящих, родившихся в период «перестройки», данное словообразование имеет совершенно привычное звучание. Ведь созвучное определение «постсоветский» воспринимается вполне естественно, и желания к спекуляциям на тему не возникает. Оно понимается следующим образом.

Это человек, живущий на постсоветском пространстве, в одной из постсоветских республик с постсоветскими руководителями. После развала СССР массы людей спокойно так себя называют, применяя приставку «пост» к привычным определениям. В силу только этого можно говорить о несостоятельности любой критики с накручиванием и спекуляцией, царящей вокруг «Пострусских» со времен рождения одноименного эссе Дмитрия Алтуфьева. Мы совершенно естественным образом, слыша постсоветский, подразумеваем «послесоветский». То есть «пост» – это все те, кто «экс», «после», кто появились вследствие распада некогда общей, унифицированной, гигантской идентичности красной империи на многие составляющие. Мой личный опыт хранит бесчисленное множество воспоминаний родителей за семейным столом, когда они, пропитанные ностальгией, принимались воспевать свою почившую в бозе советскость, называя себя самыми что ни на есть советскими людьми. С присущей рефлексией они предпринимают всяческие попытки отвергнуть действительность как нечто неправильное и неверное, ибо в их логике мы несправедливо рассеяны подобно песку в одной из республик Средней Азии. Горько осознают они себя так называемыми русскими постсоветскими, теперь оказавшимися по стечению обстоятельств вне притяжения привычного центра – Москвы. Стоит, однако, понимать, что мои родители – люди, которым в силу возраста нет смысла меняться. Вдобавок они всегда были идеологизированы в своем мировосприятии, до самого конца исключительно преданные идеалам марксистско-ленинского учения, и по сей день бережно хранящие свои замшелые партбилеты. Но острее всего вопрос не в том, кем были (кем они себя осознавали) или кто наши родители, а в том, кто мы? Поколения родившихся на смене эпох, мы обречены на долгие странствия в попытках найти/собрать себя после мощнейшего исторического разлома. Насколько мы способны выживать в переходную эпоху, приспосабливаться в условиях стремительного смещения тектонических плит политики, культуры и самой Истории?

Великий сдвиг, произошедший в 90-е, запустил новые механизмы приспособления, когда одним, несомненно, пришлось в разы легче идентифицировать себя с чем-то иным. Оказалось, у большинства советских сограждан из нашего окружения, несмотря на их внешнюю условную до поры советскость, были припасены пути отхода в виде традиционных национальных культур и религии. Так всем представителям тюркских и иранских народностей и племен посчастливилось пережить господство «советских», будто дурной сон. В своих ареалах они и без того сохраняли привычное господствующее положение. Вследствие же обретения независимости и вовсе окончательно вытеснили всех иных и чуждых отовсюду. Кадровая политика постсоветских республик подразумевала пребывание на должности от главы государства до начальника завода/цеха, неизменно «титульного» представителя. Так одни постсоветские пошли вверх, а другим, в ком не было ничего национального, приходилось приспосабливаться. Каждый делал это как умел. Одни стали прогибаться, вторые возрождали в себе европейские корни, и если могли подтвердить их документально, то уезжали без оглядки кто куда мог. На новой родине (к примеру) немцам везло в разы больше, возможно в меньшей степени полякам, а украинцам и русским пришлось, мягко говоря, не очень, в особенности тем, которые спешно бежали от погромов в Таджикистане во время волнений. Гражданская война сопровождается на Востоке традиционными этническими чистками с ударением на конфессиональную принадлежность, отчего все русскоговорящие буквально бежали, успев лишь подпоясаться. Кстати, многие из них, кто видел в России старшего брата, живут буквально нелегалами, ничего не приобретя от жизни в РФ, даже элементарного документального признания их беженцами. Именно так, подчеркну, мы все из советских становились постсоветскими национальными или денационализированными, кому как повезло.


Что есть русское

В силу сказанного, из всей постсоветской массы особый интерес представляют русскоговорящие. В конце концов, это популяция, из которой мы родом. Чего мы добились или сможем достичь, оставаясь послесоветскими русскими, когда обнаружилось, что отходить и даже вынужденно отступать или бежать нам некуда? Не было и уже не будет русского национального стержня, простейшей этнокультуры, взаимопонимания, осознания элементарной целостности. Совсем наоборот, лишь полное, тотальное, всеобъемлющее отсутствие малейших (порой даже семейных) связей между собой. Привязка этих людей к определенным лежащим в мифологическом тумане территориям, культивирование всего русского и прочая идейная «просрочка» из их обихода несет катастрофический разрыв с реальностью. Горько осознание, что данное мифотворчество является лишь внутренним продуктом для потребления самими русскими, «мифом о себе и для себя во имя себя». В Средней Азии у русских нет и отродясь не было самого простого — диаспоры. На вопрос об ее отсутствии они отвечают излюбленными уловками: «на что она нам, ведь нас еще много, да и наша родина не за горами». Кажущаяся им родиной Россия в виде РФ в их представлениях все та же неизменная благодетельная «заботливая мама». В своих абсурдных мечтаниях они намеренно не замечают, что дряхлая русская империя с непомерными амбициями извечно желает господствовать где угодно вовне над кем бы то ни было, но не оберегать в своих границах свой же народ. Бесперспективная ущербная государственность не способна реализовать, как минимум, русскую культурную автономию... И никакие мольбы патриотам/вождям/олигархам/русналистам никогда не изменят ее к лучшему. Ибо время русских, как и самой России, истекает.


Что есть пострусское

И вот тут, на кажущиеся непреодолимыми русские терзания «что делать?», «что дальше?» и «как нам быть?», как мне кажется, способна дать ответ лишь «пострусская идея» (или «идея о пострусских»). Это основное назначение Острога, существующего пока как Интернет-проект. Речь идет о выходе из русскости наиболее активной части русскоговорящих интеллектуалов. Внимание концентрируется, в частности, на вопросах изучения «перезагрузки матричного кода» для целенаправленного исключения такого сценария в очередном изводе русской государственности. Для выруси важно, чтобы время больших перемен и грандиозных потрясений не прошло зря. Грамотный подход в выстраивании взвешенных отношений на местах со всеми имеющимися/зарождающимися идентичностями. Заблаговременный отказ от губительной экспансии (проектов старо/новороссии и прочей макро/микророссии). Правильное распоряжение ограниченными ресурсами (региональные силы) и отвод/исключения их из поля русских интересов. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов, а Новорожденное-Пострусское, основываясь на выводах дискурсоводов и последующем претворении их в жизнь, не должно стать хорошо забытым старым русским барахлом, подобранным на помойке евразийской истории. Первостепенно лишь созидание новых идентичностей при максимальной утилизации/культуроциде всех привычных форм, ценностей и понятий. Вбирая лишь самый минимум, к примеру, русский язык. Идет проектирование иной "послерусской/уженерусской" реальности грядущего. Именно это толкает разъяренных русичей, непримиримых с действительностью, вуалировать факт нежелания достаточной части социума «не быть русскими». Здесь дискурс позволяет оформить манифестацию новой интеллектуальной доминанты, подобной прорастающим на замусоренном русском поле эволюционировавшим зернам, которые рискуют вымести все привычные породы сорняков. Здесь приставка «пост» выступает в роли волеизъявления не быть вписанным в рамки господствующих догм русского культурно-исторического мазохизма.

Подобное видение преодоления не ново, и отражено в поговорках эпохи античного Рима:

Post et non propter «После, но не вследствие».
Post hoc non propter hoc «После этого, но не вследствие того».
Это должно прояснить контекст, передать смысл, широко применяемый в пострусском дискурсе. Лаконичные простые фразы вместо тысячи слов, обвинений и недоуменных воплей.