Взгляд изнутри
Болезненный свет, разорвавший вязкую, первозданную тьму. Всполохи огня и клубы черного как копоть дыма. Надо мной склонилось первое в жизни лицо: блестящее, красно-коричневое, с прищуренными глазами — тоже красноватыми. Лицо улыбалось, явно довольное увиденным, и почти ласково погладило меня шершавой рукой.
Снова темнота. Что-то мягкое и нежное скользнуло по мне черной волной, и показалась комната. Просторная – я едва видел ее целиком, пестрая и вместе с тем томная в насыщенных золотых, бордовых и коричневых цветах. От исполинской мебели исходила возвышенная, величественная аура, далекая от суетливой обыденности. Когда стемнело, множество свечей осветило богатые ткани — словно звезды родились в ночном небе.
Ко мне подошли фигуры в черных одеждах. Три силуэта с покрытыми головами и дрожащей свечой в серых сморщенных руках. Из тьмы капюшона горели безумием глаза, звучали низкие гортанные песни, похожие на вой или плач, и огонек в костлявых ладонях внезапно погас. Красивая комната утонула во мраке.
Нечто черное приблизилось к моим гостям, и все трое пронзительно закричали, после чего упали на пол. Истошные звуки затихли. Я же почувствовал, как темный пришелец проник в мой мир и затаился рядом зазеркалья, став его невидимой частью. Больше мы с ним не встречались, хотя я знал — существо не просто живет в моем мире, оно имеет власть над комнатой, полной свечей, и всеми гостями, кто показывает мне свое лицо…
Те трое на полу больше не встали, и спустя семь ночей их вынесли из красивой комнаты.
Больше года я был одинок, пока не встретил новых соседей. Однажды ночью явилась девушка. Невесомая и бледная, с одинокой свечой в руке, она предстала передо мной в вычурном, совершенно не подходящем ее возрасту платье цвета снега. Ее щеки блестели от слез, а рот некрасиво кривился. Но на рассвете она лучезарно улыбалась рядом с дряхлым уродцем в черном фраке, среди шумных гостей с лоснящимися от пота лицами.
Время шло, и девушку я видел лишь мельком. Однажды – опять-таки ночью – она пришла ко мне и стянула тонкое ночное платье, обнажая тело. Некогда гладкую фарфоровую кожу покрывали омерзительно-багровые пятна. Некоторые из них уже стали серыми. Девушка рыдала и трясущимися руками ощупывала изуродованное тело. Через несколько дней мы снова встретились, но теперь она спала в длинном черном ящике, до горла закрытая покрывалом.
После девушки я познакомился с энергичным молодым человеком. Мне он нравился — всегда бойкий, активный, с сигарой в белых зубах и колодой позолоченных карт в кармане, которую охотно мне демонстрировал. Он редко бывал один, в комнате всегда шумели люди, еле различимые в клубах сигаретного дыма. Они слонялись по красивой комнате, роняли расставленные кругом свечи и однажды едва не спалили диван. Меня развеселил тот инцидент, а мой друг его даже не заметил, полностью уйдя в свои карты. Компанию ему составляли солидно выглядящие джентльмены, но мрачные и угрюмые, как и сам молодой человек в тот вечер. Что-то ужасно его расстроило.
Наутро мой веселый друг опух лицом и выглядел бесконечно несчастным. Он долго смотрел на меня, до самой темноты за окном, а потом вдруг достал маленький металлический предмет с круглым барабаном и поднес к виску. Больше друга я не видел – меня залило густой багровой краской, а потом молодой человек пропал.
Моим худшим кошмаром стал пианист. Суетливый невежа держался на расстоянии и даже не удосужился со мной познакомиться! Днем и ночью он гремел на жуткого вида пианино, да так, что звуковые волны беспощадно прокатывались по мне, ввергая в нескончаемое волнение. Я приобрел первые трещины и всей душой ненавидел их виновника. К счастью, бренчание продолжалось недолго – в яркий весенний день пианист вбежал в комнату с открытым письмом руке и принялся паковать до сих пор неразложенные вещи в чемоданы. Потом он тоже пропал, и признаться, я по нему не скучаю.
Последним – и самым странным моим соседом – стал совсем молодой юноша с мутными, точно смотрящими из под воды глазами. Я могу описать их в мельчайших подробностях: серые, с размытым зрачком и белыми вкрапинками – потому что видел их каждый день.
Юноша говорил со мной, вел долгие и сумбурные диалоги, спрашивал мое мнение, а потом сам же и отвечал. Разговаривал то подчеркнуто вежливо, то свирепо. То обливался слезами, то принимался целовать. Мог внезапно прийти ночью, прильнуть ко мне и остаться так до утра, пока его не уводила перепуганная пухлая женщина в белом переднике. Юноша пугал даже меня своими жуткими гримасами в тени свечи и страшными истериками, во время которых беспощадно громил красивую комнату.
И однажды он ударил меня. Продолжал колотить до тех пор, пока прежде ясно видимая комната не разлетелась на мелкие кусочки. Сквозь размазанные алые капли на меня смотрели миллионы безумных глаз, а сзади — пугающе быстро — к ним подкрадывался темно-оранжевый огонь. Вся роскошная комната запылала огнем, знакомым кипящим пламенем с черным дымом, из которого я родился. И в который вскоре вернулся, так и не застав рассвет.