Глава 32. Разговор в палате
Спустя пятнадцать минут Анита сделала пару деликатных постукиваний в дверь палаты. Внутри кто-то шумно засуетился — должно быть, это Карина. На ум пришла совершенно абсурдная мысль: а вдруг они с Олегом целуются! Девушка отскочила от двери, словно та грозила взорваться.
Бред какой-то. Даже без отказа «качаться вместе на качелях», ситуация совсем не располагала к поцелуям: полная сквозняка и суеты больница, громкие голоса врачей, весь перебитый Олег с неутешительным диагнозом для раздумий и Карина на грани срыва. Так себе романтика.
Но — на всякий случай — девушка громко откашлялась, осторожно открыла дверь и вошла внутрь.
Это не Карина суетилась в палате, а медсестра, которая возилась с многочисленными приборами и проводами вокруг Олега. Создавалось впечатление, что его поместили в экспериментальный центр из научных фильмов и готовятся провести какой-нибудь жуткий опыт. От собственных фантазий Аните мигом захотелось вызволить друга и свалить отсюда подальше.
Увидев вошедшую, медсестра звонко буркнула через плечо:
— Не больше двадцати минут! Время встреч почти закончилось, но так и быть, я разрешу вам повидаться до конца моей смены.
Девушка затопталась в ожидании, когда женщина уйдет. Всего двадцать минут! Только-только они встретились наедине, в безопасности, как обстоятельства вновь подбрасывают им новые ограничения. В сравнении с отведенным клочком времени прогулка днем выглядела настоящим совместным отпуском.
Женщина убрала последний провод и ухмыльнулась Олегу:
— Красивые девушки не отходят от вас целый вечер. Наш дежурный травматолог вовсю вам завидует.
При виде Аниты парень зашевелился и приподнялся на кровати, устраиваясь поудобнее. Его разбитую губу облепили стерильно-белые пластыри, рана на голове скрылась за толстым слоем бинтов. Из-под больничного одеяла виднелась перевязанная грудь в синяках, а ноги увязли в гипсе.
Выглядел Олег совсем уставшим.
От слов медсестры он улыбнулся, но как-то вымученно. Так улыбаются ребенку на похоронах, когда говорят: «Все хорошо, не переживай».
— А я завидую ему. Он может ходить.
— И вы скоро сможете. И девушки останутся с вами, в отличие от нашего травматолога!
Она засмеялась собственной шутке и бодро зашагала к выходу. Задержавшись возле Аниты, отрывисто повторила “Двадцать минут!”, после чего вышла в коридор.
Хлипкая дверь палаты пропускала все больничные звуки извне: шаги, голоса, свист сквозняка и шум передвигаемых предметов, но после пережитого стресса Анита будто очутилась в тихой и безопасной гавани, которую не портили даже слабые писки медицинских приборов. Не теряя ни секунды, она уселась на кровать поближе к Олегу и порывисто обняла за шею — свободное от бинтов место.
— Пробраться к тебе — та еще задача. Даже пятый акт «Диабло» не готовил меня к таким испытаниям.
Друг вскинул руку и с чувством провел ладонью по ее щеке, погладив пальцем толстую царапину — «подарок» от Мика. Голубые глаза недобро прищурились.
— Карина рассказала мне об этом упыре. Как только смогу ходить, найду и расшибу ему башку.
— Карина уже расшибла ему башку, — девушка перехватила его ладонь и сжала в ответ. — Это на уроках психиатрии учат вырубать слишком буйных пациентов?
На губах мелькнула знакомая улыбка. Олег всегда так улыбался, когда был доволен собой.
— Я ей показал, а сам научился в универе. После курсов по анатомии мы с другом-боксером исколотили все манекены в спортзале. Не зря я три года числился на факультете физкультуры, — его рука спустилась к спине и непрерывно гладила Аните волосы. — Когда я здесь очнулся, то подумал, что худшее позади. Случись что с тобой, я бы предпочел не просыпаться.
Хотелось лечь рядом, закрыть глаза и остаться вместе минимально на сутки, но пищащие медицинские приборы так и транслировали слова медсестры: «Двадцать минут». Девушка вернулась в сидячее положение, но руки остались бродить по открытым плечам Олега, поглаживая каждый пластырь.
— Теперь все хорошо. Больше некому за нами охотиться.
— Я не сказал тебе спасибо. Мое лицо и кости относительно целы благодаря твоей смекалке.
— Помнишь того солдата, который приставал ко мне во дворе, а ты его прогнал? На следующий день ты подарил мне перцовый баллончик для подобных случаев, — Анита достала маленький цилиндр из кармана джинсов и покрутила его пальцами, улыбаясь воспоминанию. — Это он. Забавно вышло, правда? В итоге он спас тебя самого.
Парень медленно провел по нему пальцем, но, судя по выражению лица, думал совсем не о баллончике.
— Ты хранила его все это время?
— Все это время мне посчастливилось обходиться без него, я лишь изредка проверяла работоспособность. Сегодня вечером я вылила на Игоря почти все содержимое.
Аниту не покидало чувство тревоги. Хотя Олег неустанно касался ее, словно боялся внезапного исчезновения, и с готовностью отвечал на поглаживания, излучая тепло и заботу, его взгляд оставался стеклянным. Часть его души будто окаменела, погибла где-то внутри, но тело упорно скрывало утрату за сумбурной нежностью. Девушка медлила говорить о хоккее, интуитивно оценивая «размер раны» во время разговора, дабы случайно не сорвать с нее корку.
Она обвела комнату взглядом, в очередной раз проверяя ее на наличие Карины. Куда та подевалась?
Послышался глубокий вздох и слова на выдохе, словно речь шла о покойнике.
— Нет, она уже ушла. Больше Карина не придет.
— Не поняла… Куда ушла? — Анита нахмурилась и непроизвольно затыкала пальцем в темное окно. — Метель на улице.
— Она возвращается в Питер. Те ребята из ресторана, помнишь? Мы встретили их сегодня...
— Их поезд отменили, но парни раздобыли машину и отвезут девчонок в город вместе с Кариной. Она не хочет оставаться в Выборге.
Ее поднятая от шока рука замертво упала на кровать.
— Она… Она даже не попрощалась! Ничего не сказала! — от волнения мысли метались и сталкивались, точно мошкара летом у озера. — Вы поругались, или что? Почему она сбежала, ничего не сказав?! Да еще в такой ситуации…
— Анита, — внезапно твердый голос оборвал поток ее вопросов. — Ей нужно побыть одной. Уверен, Карина свяжется с тобой и все объяснит… но позже.
— Она все знает, — девушка подняла на друга широко распахнутые глаза, будто признавалась в преступлении. — О нас. Карина таки потребовала правду. Видела нас на площади.
К ее удивлению, Олег усмехнулся — невесело, как грустной шутке, и откинул голову на подушку. В резком больничном свете его лицо выглядело ужасно бледным.
— Карина давно знает правду… Мне непросто дался наш разговор. Давай не будем об этом.
Взгляд Аниты невольно скользнул по запястью с татуировкой «Карина». Сейчас обладательница рокового имени, должно быть, уже за много километров отсюда, но ее присутствие ощущалось как никогда сильно. Даже мерещился запах фруктовых духов, которые Карина обожала и редко меняла. Интересно, ей также чудилась Анита последние шесть лет, когда речь заходила о Финляндии?
— Тебе рассказали о моих травмах? — подкрепляя собственную просьбу, Олег опустил имя «осведомителя». — Моя хоккейная карьера закончена.
По телу пробежал холодок, хотя новость прозвучала ровно, без эмоций, как рассказывают о погоде на другом конце страны. От Аниты не укрылись знакомые, еле слышимые интонации — будь у друга больше сил, он бы, несомненно, разбил все пикающие приборы в палате, но сейчас мог только лежать и смотреть в потолок. Его отчаяние выдавала лишь слабая дрожь в пальцах и на губах.
Девушка приблизилась и по какой-то давней, неосознанной привычке попыталась убрать со лба светлые волосы, а уткнулась в толстый бинт. В итоге просто погладила по щеке.
Его подавленность пропитала воздух палаты, и стало трудно дышать. За окном страшно завыл ветер, оповещая о вернувшейся буре, а больничный свет вторил настроению Олега, внезапно потускнев и отбросив темные тени на кровать. «Наверное, перегорает лампочка», — зачем-то всплыло в уме.
— Не пойми неправильно — я не отношу себя к страдающим нытикам, готовых резать вены из-за малейшей проблемы, но сейчас меня не покидает чувство, — на долгий миг Олег закрыл глаза, — что я просто устал жить. Хочется сойти с этого поезда со словами: «Давайте дальше без меня» и отсидеться где-нибудь в одиночестве. Всю жизнь я за чем-то гнался, пытался чего-то добиться, а в итоге лишь терял… пока не остался ни с чем.
Отчаянно хотелось возразить, вывалить на него поток утешений и доводов, почему не стоит переживать и как следует поступить, но ком не шел из горла. Впервые Анита видела друга в таком состоянии, даже похороны матери он пережил с надеждой на лучшие времена, а сейчас прямо разваливался на глазах. Вряд ли дело в одном хоккее — скорее, сказался весь пережитый стресс.
Он продолжал, глядя в потолок:
— Я всегда считал, что из любой ситуации найдется выход, но сейчас у меня просто опускаются руки. Все мои планы — деньги, карьера, переезд в Финляндию — зависели от хоккея, а теперь я везде пролетаю.
— Олег, послушай, — с небольшим усилием Анита заставила друга повернуться к ней. Каждая его фраза колола в грудь, и это становилось невыносимым. — Мне знакомо это чувство, а особенно ярко его ощущаешь после отмены антидепрессантов. Помнишь мою болезнь в школе? На фоне гипотиреоза и остальных проблем у меня развилась настоящая депрессия, когда жить не устаешь, а просто не хочешь! Поверь, это состояние пройдет.
— Состояние пройдет, а ситуация останется. Куда я теперь с этим? — Олег с горечью кивнул на гипс и сам же ответил:
— В начало шахматной доски в роли пешки.
Из белого свет в палате стал практически желтым. Перед глазами вдруг всплыл темный класс в художественной студии, в нос ударил сигаретный дым, а в голову — украденный коньяк. Вспомнился вкус сигареты в пальцах Олега, которых Анита касалась губами при затяжке. Тогда он вовсю утешал подругу, стоявшую в жизненном тупике, а теперь они поменялись местами. Одно жаль — утешать его приходится в неуютной больнице с ограниченным временем, а не в сумраке комнаты с коньяком из общей рюмки…
— А что ты? Что планируешь делать? Поедешь домой?
Утонув в собственных мыслях, Анита не сразу осмыслила заданный вопрос. Она нахмурилась.
Настала очередь Олега хмуриться. Он повторил вопрос, а после добавил:
— Я пролежу в больнице неделю — так мне сказали, а потом отец заберет меня в Ишим для восстановления. Он уже выехал в Выборг.
— Сколько времени займет восстановление?
Парень безразлично пожал плечами.
— Не знаю, около полугода. За это время подумаю о жизни, попробую восстановиться в университете… Ай, ладно! — он с силой провел по лицу и шумно выдохнул. — Потом решу. Не хочу думать об этом.
Анита решительно взяла его за руку — пришло время озвучить результат ее размышлений в коридоре. Поначалу она опешила, услышав о «проваленной из-за травм» Финляндии, но ментальным пинком заставила мозг поработать и найти решение. И речи не шло вновь отступиться, когда они с Олегом вот-вот могут быть вместе.
— У меня другое предложение: после реабилитации ты вернешься со мной в Финляндию. Хоккей — не единственный способ туда попасть.
— Да ну? — Олег внезапно помрачнел. Наверное, посчитал ее заявление пустой девичьей бравадой из серии «Мы будем вместе! Вот только не знаю — как». Анита посильнее сжала его пальцы на случай, если он решит вырвать руку.
— Когда я остался один на один со «счастливой» новостью, то перебрал в уме множество вариантов и решил, что без хоккея я — так себе кандидат. Финского не знаю, денег на частный универ нет, а бесплатный вариант со стипендией отпадает за неимением других талантов. С работой я пролетаю — ни один нормальный работодатель не оформит мне визу без образования, без языка, да еще из заграницы. Я же не твой отец, программист с двумя дипломами и огромным опытом работы. Еще варианты?
Он с вызовом посмотрел на Аниту, но та уже вытаскивала козырь, которым рассчитывала пробить все преграды.
— Я же говорю — вернемся в Финляндию вместе. Как… муж и жена.
У Олега отвисла челюсть, а девушка ликовала, с удовольствием глядя на первую бурную реакцию за весь разговор. Ее друг наконец-то очнулся.
— Недавно мы с родителями получили финское гражданство. После женитьбы тебе дадут визу как члену семьи, а уже на месте мы придумаем, что делать дальше. В Финляндии полно пособий для официальных приезжих, бесплатные языковые курсы, да и я вообще-то работаю! Во всех своих планах ты не учел меня, а я — тот самый «особый талант».
— Понимаю, звучит не очень романтично, но что это меняет?! Ты всегда был и остаешься моей семьей, а штамп в паспорте — лишь официальное тому подтверждение. Мы поживем в Ишиме до твоего выздоровления, распишемся, дождемся визу и благополучно уедем. Вместе.
— У тебя же учеба в Хельсинки, как ты собралась «пожить» со мной?!
Анита не сдержала довольной улыбки. Под маской давления прятался страх найти нерешенную лазейку в ее плане, и девушка поспешила развеять тревожные сомнения:
— Я перенесу предметы на следующий год, договорюсь с преподавателями. Сошлюсь… на семейные обстоятельства, — она протянула руку и мягко провела пальцами по неподвижным губам Олега. Тот весь погрузился во внимание. — Согласно Европейской конвенции о защите прав человека, нельзя разлучать семью. Меня поймут. Буду надеяться, что поймет и твой отец, когда я заявлюсь с чемоданом у вас на пороге. В противном случае придется снять квартиру.
Не без усилий, но Олег сел на кровати и схватил ее в охапку так крепко, что девушка всерьез забеспокоилась о его переломах, но тот даже виду не подал. Забинтованные руки сминали ей волосы, а сквозь горячее дыхание долетели слова:
Вместо ответа Анита слегка отстранилась и стала водить дрожащими пальцами по его лицу, шее, плечам и груди. Она действительно подготовилась ко всему, кроме этого глубокого, ошеломляющего, но безумно радостного чувства, что все свершилось.
— Так необычно, — парень вдруг улыбнулся, глядя на нее.
— Что ты рядом. Что ты меня так касаешься. Еще утром я бы не поверил, что это возможно.
И она поцеловала его. Сначала медленно, уделяя внимание каждому сантиметру слегка припухших губ. И чем сильнее возрастало ее желание, тем бледнее становился мир вокруг, пока вовсе не исчез. Пропала больничная палата, раздражающие слух медицинские приборы и даже бойкая медсестра, которая появилась на пороге и с уроком воскликнула: «Молодые люди, я дала вам дополнительные пять минут, а вы даже не заметили. Заканчивайте!».
Испарились все события этого непростого дня и даже сам Выборг, убаюканный одеялом из снега. Во всем мире остались только они вдвоем. В своем собственном, вновь обретенном мире.