Чёрный человек
Самойленко прислушался. Ему не понравился язык, на котором объяснялся с барменом незнакомец в военной форме. На таком русском мог говорить кто угодно, но только не украинец. Самойленко дождался, к своему удивлению, когда неизвестный заберёт целую бутылку водки, и подошёл к барной стойке сам.
– Послушай, – обратился он к бармену, ставя на лакированное дерево недопитую кружку пива, – а кто это был?
Пузатый бармен с седыми усами скосил взгляд в самый дальний и тёмный угол своего заведения, где в одиночестве сидел его гость.
– А мне почём знать? – ответил он. – Если интересно, у него и спросите.
– По говору русского напоминает.
– Может и напоминает. Я документы не проверял, – замялся бармен и прибавил тихо. – Он уже неделю как у меня здесь ошивается, каждый день пьёт. Платит хорошо.
– Богат?
– Как чёрт.
Самойленко взял свою кружку и не спеша направился к подозрительному субъекту через весь пустой и тускло освещённый по причине экономии электричества бар.
– Хлопец, а ты кто такой есть, откуда будешь? – с лукавой улыбкой подсаживаясь за столик, спросил Самойленко у человека в камуфляже.
Тот медленно поднял свою голову с пьяным приоткрытым ртом и красными водянистыми глазами. Он был того неопределённого возраста, какой принимает всякое лицо, чей владелец без разбору и всецело поддаётся разнообразным порокам. Неизвестному можно было дать и тридцать пять, и сорок, и даже пятьдесят лет. Он был небрит, нос кривой, сплюснутый, с прилипшими к морщинистому рыхлому лбу прядями сальных волос.
– Рядовой Жилов, из-под Воронежа, – прохрипел неизвестный.
– И как же тебя занесло в Киев? – удивился Самойленко. – А зачем форму ВСУ надел?
– Выдали.
– За Украину что ли воюешь?
– Воюешь…– повторил Жилов с отвращением. – Отвоевался я. Что тебе надо? Хочешь выпить?
Самойленко сходил за рюмкой и они выпили.
– Нас трое было, – заговорил наконец Жилов. – Побросали всё да и пошли к вашим. Жить очень хотелось, понимаешь? А умирать неохота. Война, политика, отечество… Пустая болтовня! А вот моя жизнь – это другое. Она одна.
– Так ты предатель? – догадался Самойленко. – А что, правду говорят, что у тебя денег много?
– Есть, – Жилов мокро причмокнул.
– Сведения какие принёс?
– И их тоже, – не без гордости ответил Жилов. – Но больше не за это, а за то, что меня хуже, чем за шелудивую собаку здесь держали. Неделю бьют, издеваются, убить грозятся, а затем оденут в новенькую форму и перед камерой посадят. Чтобы я рассказывал, как мне здесь хорошо живётся. Потом опять по новой. И так месяц. Калекой сделали, думал угробят совсем. Видел меня по телевизору?
– А потом я надоел им, видимо, – продолжал Жилов. – Дали деньги в зубы, чтоб хоть как-то существовать мог, но чтобы всегда под рукой был. Вот и пью теперь здесь.
– А что же ты один? Где твои побратимы?
– Где-где? – изо рта Жилова послышался истеричный смешок. Он схватился за бутылку, налил, выпил и утёр рот рукавом. – Нет их, – мрачно объявил он. – Их Чёрный человек забрал.
– Какой чёрный человек? – усмехнувшись переспросил Самойленко, недоверчиво посматривая на пьяного собеседника.
Жилов ответил не сразу, о чём-то долго раздумывая.
– Он приходит за такими, как мы, – выдавил он из себя.
– Что за брехня? – Самойленко скривил лицо.
– Это не брехня, – медленно проговорил Жилов.
– Откуда он? – разгорячился Самойленко. – ФСБ, разведка? Министерство обороны?
Жилов было улыбнулся, но только на миг, потому что какая-то тяжёлая мысль тут же пришла ему в голову и скривила рот.
– Он совсем не из ведомства, – проговорил он. – Но я знаю, что он есть.
Тут глаза его прояснились, и он подался к Самойленко, обдавая того перегаром.
– Я слышу, понимаешь, я слышу этот звук. Такой, знаешь, – глаза Жилова забегали, – как будто что-то тяжёлое и кованое волокут. И так дзинь, дзинь, когда на камешки или неровности попадает. Звонко очень. И каждый раз всё отчётливее, всё ближе! Всё громче! Уже неделю как…
– Брехня! – оборвал его Самойленко. – Пить надо меньше!
Жилов замолк, и стало только слышно, как тяжело и со свистом дышат его прокуренные лёгкие.
– А, впрочем, ты прав, – пробормотал он задыхаясь. – Давай лучше выпьем.
Новые приятели пили долго. Когда наступила поздняя ночь, они очутились на улице под промозглым осенним ветром. Решив продолжить кутёж, собутыльники направились пешком к дому Самойленко. Пройти им следовало совсем немного. Надо было всего лишь свернуть в соседний переулок и, миновав его, преодолеть широкий бульвар, чтобы оказаться в конечной точке маршрута.
Спутники плелись медленно и бормотали каждый о своём, нисколько не слушая при этом собеседника, так сильно и безнадёжно они были пьяны. Оказавшись в нужном переулке, грязном и тёмном, они сошли с тротуара на проезжую часть и, шатаясь, тяжело побрели дальше. Освещения почти не было. Фонари не горели, окна домов были черны и пусты. Только взошедшая над городом луна своим мутным светом, с трудом пробивающимся сквозь низкие чёрные облака, освещала гулёнам дорогу. Но чем глубже они продвигались во тьме, тем фантастичнее казалось им их путешествие. Десять минут пути, четверть часа, полчаса, а переулок никак не заканчивался.
– Долго ещё идти? – уже изрядно устав, грубо спросил Жилов.
– Да чёрт его знает, – протянул, осматриваясь по сторонам, Самойленко. – Давно должны были прийти.
– Может мы не туда свернули?
– Не лезь. Я дорогу домой помню, – отмахнулся Самойленко, а затем радостно воскликнул. – Вон, пойдём у тех спросим, куда мы зашли.
Он указывал на странный маленький огонёк, слабо мигавший впереди. Подойдя ближе, приятели различили, что это была свеча, стоявшая на парапете при спуске в подвал дома, по обе стороны от которой сидели двое. Эта парочка была очень занятной. Кроме свечи между ними ещё стояла початая бутылка водки и два налитых стакана без закуски. Самойленко почувствовал что-то нехорошее в этой запоздалой и нелепой ночной пирушке в безлюдном переулке. Но, заглянув в лица пирующих, он похолодел и ноги его подкосились. Перед ними сидели уроды. Носы их были свёрнуты набок, лбы провалились, словно им удалили часть черепа, рот у одного и вовсе не закрывался, и казалось, что он всё время чему-то зловеще улыбается. Самойленко захотел усмехнуться, тем самым подбодрив себя, ради чего он обернулся к приятелю, но, разглядев того в полумраке, пришёл в неописуемый ужас.
Жилов стоял в оцепенении, вытаращив обезумевшие глаза на пирующих. Его лицо исказила безобразная гримаса и оно приобрело нездоровый серо-зелёный оттенок, губы дрожали, и он, указывая трясущимся пальцем на странную парочку, хотел что-то вымолвить, но не мог. Наконец он попятился, выставив руки вперёд, и прохрипел:
– Это они, они!
– Кто они? – бросился к нему Самойленко, хватая Жилова за плечи.
– Мои… Мои… Те, которых забрал Чёрный человек!
Самойленко обернулся, словно надеясь в чём-то убедиться, как вдруг один из уродов неторопливо, словно находясь во сне или мороке, поднял руку и указал ему куда-то во тьму. И тут же по переулку, по пустынному глухому переулку, крадучись в их сторону, пополз звук. Тот самый, о котором Жилов рассказывал Самойленко в баре. Что-то тяжёлое и кованое волочили по асфальту. В миг протрезвевший Жилов вырвался из рук Самойленко, неуклюже заметался из стороны в сторону, но было уже поздно. Металлический скрежет неотвратимо нарастал и казалось, что он доносится уже отовсюду. Не зная, что ещё предпринять, парализованный ужасом Жилов замер, задрожал всем телом, и тут из тьмы, из самого густого мрака перед ним вылился чёрный человек в кепке. Ещё мгновение и нечто тяжёлое дугой прочертило воздух и со страшной силой опустилось на голову предателя. Это была стальная кувалда. Под этим ударом Жилов на мгновение изогнулся, будто железный прут, а затем обмяк и рухнул на асфальт замертво. Чёрный человек закинул кувалду на плечо и, подняв голову, из-под козырька кепки показал луне свои грустные глаза. Затем он посмотрел на ошалевшего Самойленко и медленно погрозил ему пальцем. Тот, не разбирая пути, бросился бежать прочь...
Самойленко нашли ранним утром на железнодорожном вокзале. Он был совершенно помешанным.