Машина.
– Сильно они вас. И ведь не за что!
– О, нет, им есть за что.
– За что же?
– Я лишил их профессии, денег, карьеры, славы.
– Кто же они такие?
– Художники, писатели, поэты, музыканты. Кто из них был сейчас – не имеет значения.
Девушка-провизор бинтовала разбитую голову старика. Её рабочий день уже закончился, и она закрывала крошечную аптеку на углу, как вдруг внутрь ворвался пожилой мужчина в твидовой шляпе. По его небритой щеке от левого виска стекала алая струйка крови. Как у любого пережившего нападение, его глаза блестели и ошалело бегали.
Девушка заперла дверь, провела раненного за прилавок вглубь аптеки и, усадив на стул, стала обрабатывать рану. Только тут она заметила, что старик - ещё не совсем старик. Ему было около пятидесяти пяти лет, только выглядел он пыльно и заношено. На предложение вызвать полицию и «скорую» он ответил отказом, заметив только, что ему досталось несравнимо меньше, чем его автомобилю, проезд которому удалось перекрыть нападавшим.
– Чем же вы навредили творческой интеллигенции? – поинтересовалась девушка. В её взгляде появился интерес.
– Вы читаете книги, слушаете музыку? – спросил пострадавший.
– Как и любой человек.
– Авторскую или от нейросети?
– Больше от нейросети.
– Какой конкретно нейросети? – допытывался пострадавший.
– От «Машины Шпорова», конечно, – удивилась девушка. – Что касается книг, там очень удобно: вводишь объём, жанр, героев, и через пять минут у тебя новая книга, которая непременно понравится. Да и по другим направлениям – это лучшая нейросеть.
– Тогда позвольте представиться, – освобождая голову из заботливых рук и поднимая лицо, сказал мужчина, – Шпоров Дмитрий Ильич.
– Лена, – ответила изумлённая девушка.
Рана была обработана, голова забинтована.
– Вы сами дойдёте? Давайте я вас провожу, – предложила она.
– Не беспокойтесь, я живу недалеко, – возразил Шпоров, но видя с каким восторженным любопытством смотрит на него Лена, он согласился доставить ей удовольствие.
– А работая над своей «Машиной», вы не думали, что многих она лишит ремесла? – спросила девушка, идя рядом со Шпоровым и только теперь понимая, как его нейросеть изменила расклад в мире творчества.
– Это была месть, Леночка, – коротко ответил Шпоров.
– За что?
– Дело в том, что мы дошли до того уровня, – спокойно говорил Шпоров, – когда художником называют любого, кто хоть как-то нарисует картинку. Писателем – знающего грамоту. Сочинитель частушек считается поэтом. Таких стало великое множество. И не потому, что человечество поднялось вверх, а потому что оно опустилось. Мы забыли с чего начинается искусство. Помните главный вопрос в школе, о котором сейчас забыли: что своим произведением хотел сказать автор? Так вот, современные авторы ничего не хотят сказать. И не могут. Они глупо компилируют старое, называя это творчеством. И я это доказал, создав свою «Машину», которая оказалась лучше их всех. Они забыли, что искусство начинается с мысли, с идеи. Машина не рождает идей, она пуста, как и современные творцы, которых она победила.
– И зачем мстить?
– Пойдёмте, я вам кое-что покажу, – предложил Шпоров.
Они вошли в подъезд и поднялись в квартиру. В одной из комнат Шпоров подвёл Лену к двум полотнам. Это, как показалось Лене, были два красивых, но рядовых пейзажа.
– Это две картины моего друга – гениального художника, – заговорил Шпоров. – Он умер. Вы не профессионал, поэтому, возможно, вам эти работы покажутся обыкновенными. Но я вам рассажу, что хотел показать автор.
И Шпоров рассказал про свет, про технику живописи, указал на детали, и тут Лена почувствовала головокружение. Её освежил ветер, донёсший запах трав и пение птиц. Она словно провалилась внутрь картин, отчего у неё перехватило дыхание…
– Это надо показать людям! – воскликнула она. – Зачем вы их прячете?
– Зачем? – безразлично спросил Шпоров. – Один раз мы выставили эти картины для теста вместе с работами «Машины». Но ни посетителей, ни критиков, этих узколобых лакеев, они не заинтересовали. Люди хвалили произведения «Машины» и находили в них смыслы, которых не было. Поэтому и я спрашиваю: зачем?