Волга, Вазуза и Дёржа в сентябре 2023 года
На Волге много городов, которые стоят у впадения в неё других рек. Но мало таких, которые бы стояли там, где другая река впадает в Волгу почти на равных. Нижний Новгород, где Ока велика. Или вот Зубцов, где в неширокую Волгу втекает примерно такая же по ширине Вазуза.
В Зубцове тоже есть Стрелка: не такая, конечно, внушительная, как в Нижнем: Стрелочка. Она видна с пешеходного вантового моста, но практически незаметна: вода, низкие заросшие берега. Рядом с мостом древний холм, на котором был основан Зубцов, но и с него ничего особенного — вода, низкие заросшие берега.
Ничего особенного, думаю я, — как будто это для меня тут текли и текут Вазуза и Волга. Вода течёт, ей и дела до меня нет. Как и городу Зубцову, которому уже не меньше восьмиста семи лет, а я только перед самой поездкой узнал, что он такой существует. Вокруг зелёная и синяя тишина, реки текут.
На вершине холма, в конце скользкой глинистой тропы стоит обелиск: «Город Зубцов. Год основания 1216». Ниже обелиска — пограничный столб и зелёные пограничник с собакой. Зачем тут пограничник, почему. На столбе блестящая табличка: «Граница России — священна и неприкосновенна», хотя до ближайшей границы тут по ещё одной области с трёх сторон.
Правда, Зубцов был основан как пограничный город — между новгородскими землями и владимиро-суздальскими. Тут была и ещё одна граница: линия фронта во время войны. На другом берегу Волги-Вазузы, на высоте, стоит обелиск Зубцовского мемориала. Под ним лежат тысячи погибших солдат: когда построили, было их одиннадцать тысяч триста сорок три, потом стало одиннадцать тысяч семьсот восемьдесят девять, и как будто бы ни одного неизвестного, во что не верится. В два раза больше мёртвых лежит там, чем сейчас в Зубцове живых.
Когда я узнал про Зубцов и посмотрел на карту, во мне проснулось совпадение: этот город связан со мной, я связан с этим городом. Дед мой был ранен где-то здесь, всё сходится — Ржевская битва. Он мог лежать там, куда собрали тела из братских могил в окрестных сёлах и деревнях, между сёлами и деревнями, но он выжил, и поэтому я стою тут, где раньше было очень страшно, и смотрю, как в зелёной и синей тишине текут две реки.
Я спустился с холма, покрытого с другой стороны сухим борщевиком, и пошёл вдоль берега Волги, встать напротив Стрелки, на одном уровне с водой, она же почти вровень с травой. Реки текут, и там, где они сливаются, особенно много воды. Громкий голос с кем-то разговаривает, а это рыбак — сидит в зарослях с удочкой почти у самого слияния, разговаривает по телефону на всю тишину. Тут тоже заросли, еле видные тропки в примятой траве, и под ногами лопаются иглистые огурцы эхиноцистиса. Чем дальше, тем их больше, потом вообще целые деревья покрыты этими лианами, и всё в пятиугольных листьях как в занавеси.
К этому каньону, к которому надо было попасть до заката, мы ехали от Степановского-Волосова, и я в него не очень-то верил, в этот каньон: откуда тут взяться каньону. Леса, равнина, поля, верхневолжская пустота, редкие деревни на полуразбитых дорогах появляются за окнами и исчезают, и кажется, что нам куда-то сюда, за эту деревню, но за ней снова пустота и дорога по пустоте. И сеть не ловится; без сети никаких теперь ориентиров.
Потом вдруг и дорога стала глаже, и справа вдруг за кустами и деревьями спокойная уверенная река, а это Волга. Переехали по мосту через речку, похоже, что через Дёржу, а потом снова справа Волга, и где-то рядом должен быть и поворот налево, к каньону, но как его распознать; вернулись обратно и наконец нашли.
За нами и перед нами на тот же полевой поворот сворачивают несколько мотоциклистов. Созревшее поле убрано в рулоны сенажа, стерня заканчивается как будто перелеском, но это не перелесок: вот оно, вот он, неожиданный каньон.
Ну как каньон, скорее, ущелье. В поле одна тишина, тут другая тишина. Там тишина срезанной травы и простора, тут тишина сосен и внезапного обрыва. Река далеко внизу; обрыв каменный, из белого известняка.
Кроме мотоциклистов и их палатки — ещё палатки: люди приехали на машинах. Ходит небольшая собака, стоит гриль, накрыт раскладной стол. Место известное, раз сюда приезжают переночевать над высотой. Рядом с палатками тропка ведёт вниз, к бело-розовым камням, почти таким же, как на Азовском море, — тут ведь тоже когда-то было море. Обрыв как будто сложен из блоков, а внизу, у воды и в воде, видны камни, которые свалились вниз. Река бурлит между ними. Верхние камни тоже выглядят ненадёжно — могут сорваться, и тебе от них некуда увернуться.
Небольшая Дёржа пробивалась и пробилась здесь сквозь известняковый кряж. Её хочется одушевить, потому что сразу после этого обрыва, этой трудной работы она успокаивается почти до полной остановки. Известняковые скалы теперь на другом берегу, а река почти упирается в тихие травянистые заросли, как будто и не расчитывая через пару километров впадать в Волгу. В очень прозрачной воде много спокойных больших и небольших рыб.
Здесь такая тишина, что кажется — ты вообще первый здесь человек, несмотря на то что за спиной, метрах в ста, стоят палатки, машины, мотоциклы, ходят люди; но и здесь тоже была война.
Вазузское водохранилище было заполнено в 1977-78 годах, как раз в то время, когда я был зачат и родился. Вазузу почти перед самым Зубцовом перегородили плотиной. Река и сейчас впадает в Волгу, но водохранилище построили, чтобы она долгим путём, с помощью каналов и собирая другие реки в ещё два, а точнее, в три водохранилища, несла воду для Москвы. Первые три главные реки — Вазуза, Осуга и Гжать, находится Вазузское водохранилище в Тверской и Смоленской областях, но управляется Мосводоканалом.
На водохранилище, очень длинном, есть несколько баз отдыха. Одна из них — «Усть-Вазуза», названная так, наверное, потому что находится к устью Вазузы ближе всех. Из Зубцова на неё попадают по плотине. Плотина охраняется, и от этого ощущение, что попадаешь на закрытую территорию. Так примерно и есть: с запада только леса с грунтовыми дорогами, идущими сейчас из ниоткуда.
«Усть-Вазуза» — это расставленные по берегу на расстоянии друг от друга модульные деревянные дома без фундамента: «Дубльдома» Ивана Овчинникова и «Хольцов Хаусы» Артемия Хольцова. Деревянные, на металлических сваях, быстровозводимые, тёплые, удобные, лаконичные. Спальни, гостиные, кухни, веранды; икеевская мебель и вообще интерьеры, на полках небольшие библиотеки, собранные тоже по-икеевски: из недорогих книг одной и той же мягкооблоожечной серии. «Одноэтажная Америка», «А зори здесь тихие», «Прощание с Матёрой», «Улитка на склоне», «Собачье сердце», «Большие надежды», «Дары волхвов». Мы приехали почти ночью, трава уже была мокрой, большая тёмная вода ощущалась, было много звёздного неба, и я подумал, что на полке не хватает «Между собакой и волком». В голове у меня всё крутился вопрос из неё: «Вышелбауши бывают?»
Утром я вышел к воде; вода простиралась. На песчаном дне отпечатались следы цапли: они шли как по линейке параллельно берегу сначала в одну сторону, потом в другую. Затопленная земля, лесистые берега.
В «Усть-Вазузе» делают свои соленья, варят сыры, готовят рыбу, пойманную в водохранилище. Есть лодки. Можно ловить рыбу. Дома стоят в отдалении друг от друга, чтобы было уединение. У каждого дома свой мангал, ведь шашлыки — это отдых. Тут всё для отдыха, для перемены деятельности, для забвения. Тишина, спокойствие, мир, отличающийся от того, что остался по ту сторону плотины.
В сети много книг и документов, так что я за половину дня нашёл потом примерное место, где мой дед 14 декабря 1942 года получил сквозное проникающее пулевое ранение брюшной полости и тонкого кишечника.
23 ноября, за два дня до начала операции «Марс», она же 2-я Ржевско-Сычёвская операция, ему присвоили после курсов начсостава Западного фронта звание младшего лейтенанта. 1132 стрелковый полк, 336 стрелковая дивизия, 31-я армия: армия эта находилась как раз где-то здесь. Её части обеспечивали правый фланг 20-й армии и за три дня тяжёлых боёв с большими потерями не смогли прорвать немецкую оборону. Наступление 31-й армии вместе с 20-й и 29-й армиями возобновилось 11 декабря и продолжались до 18-го. Вполне вероятно, что деда ранили там, где сейчас уже водохранилище, вода вместо земли.
Дед умер тридцать шесть лет назад и ничего не расскажет о том, что здесь творилось; не уверен даже, что он хоть кому-то про это рассказывал. Один из пленённых на этом участке фронта немец, лейтенант Бурк, писал в своём дневнике: казалось, наступил конец мира.