Ростов-на-Дону, город еды
Женя довез нас до гостиницы и встретил там знакомых, которые шли мимо. Они поздоровались и сразу стали обсуждать, кто где, что и как недавно ел.
Мы тоже в Ростове ели и пили — и где, и что, и как.
В Москве мне сказали, что в Ростове у Центральной городской больницы, а попросту — у ЦГБ, делают бургер «Разорви ебало», который называется почему-то «Московским гамбургером». Мы нашли это место, длинный ряд сияющих павильонов: «Шаурма-Маркет», «Шаурма душевная №1», «Дубай — вкусный край» и так далее. Я попросил «Московский гамбургер» и получил очень длинную шаурму.
В «Буковском» мы ели жареных раков, жареных бубырей и донскую уху из карпа со сложным вкусом. Настя сообщила, что в Петербурге есть тост «За мятое жабо!» — и мы за него выпили.
В «Онегине» была мягкая хреновуха, хорошие пирожки, форшмак с яблочным джемом, естественный борщ и образцовые пожарские котлеты. На выходе лежали «Евгении Онегины»; я взял себе, потому что давно не читал.
Леша сказал, что неподалеку есть рюмочная с негласным названием «Дэвид Линч»: все красное и странное, а пьют шугейзеры и депутаты. Рюмочная называлась «Ростовская рюмочная». Там на закуску продавали бутерброды с копченой колбасой, оливки, лимоны и соленые помидоры. За столиками разреженно сидели мужчины, не похожие ни на шугейзеров, ни на депутатов. У них были цепкие глаза и расслабленные разговоры друг с другом: за одним столиком один, за другим второй, за третьим — третий.
Мы побывали в «Мистере Фоксе», «Бутылочке» и «Голодранце». В ресторане «Нью-Йорк» я познакомился с шеф-сомелье Дониером, который работал в форме охранника, потому что был еще и фейсконтролем. Мы ехали к «Большому» по улицам, которые были все в вывесках кафе, баров, ресторанчиков и ресторанов, и Женя рассказывал, что в Ростове бум и что большинство хороших мест открыты на кредиты, потому что их не боятся брать. В «Гардене», куда он привез нас ради фалафеля, мезе и кебабов, все было занято. Мы пошли в «Оскар» мимо компании из десятка молодых мужчин, над которыми висело большое душистое облако дыма. Один из них был в голубом костюме, обнимал сзади девушку в маленьком черном платье и слушал, как ему говорили про его пиджак: «Ты же не в законодательном собрании девяносто шестого года».
«А вот в Астрахани, я был тут в Астрахани, — продолжал Женя, — люди этого не хотят и не берут кредитов. И там попадаешь лет на десять назад, на пятнадцать. Нас повели в главный ресторан: называется “Пиратская крепость”, это шатер. Он и летний, и зимний. Мы заходим, смотрим на все это и на публику, и я говорю: “Ну, тут надо сразу самого большого бить, чтобы себя обозначить и показать, что мы сильнее”. Я потом местных спрашиваю: “А что вы летом в выходные делаете?” — “По набережной гуляем”. — “А зимой?” — “По набережной гуляем”. Вот и все».
«Мы канатоходцы из Симферополя, приехали на соревнования», — услышал я в «Своем баре». Артур сделал там мне свою пылающую «Кукарачу» с двумя дорожками табака. Потом мы выпили по паре коктейлей Виталика и вышли покурить. Женя рассказал историю про начальника ростовского рыбнадзора. Тот ехал в Сочи и громко пил с компанией в вагоне-ресторане. Вышел директор вагона-ресторана, начал урезонивать. Его усадили за стол и напоили так, что пришел начальник поезда и высадил директора в Туапсе.
А Артур рассказал анекдот. В одном ресторане собрались на встречу авторитетные люди. Сидели чинно, но захотелось музыки. «Найди, — сказали хозяину, — хоть кого-нибудь, лишь бы играли». Он бросился по друзьям-знакомым — те заняты, другие не могут; нашел фри-джазовое трио: «Ребята, выручайте». Те приехали быстро, вышли на сцену и начали: саксофонист свое, барабанщик легонько вытворяет, контрабас что-то тоже выдумывает; а в ресторане стало как-то тихо. Начали вторую композицию; тишина еще тревожнее, особенно для хозяина. А как начали третью, подходит к сцене мужчина и говорит: «Шо, пацаны, не получается?»
Женя и тут какого-то знакомого прохожего встретил. Поболтал с ним, сказал напоследок: «Давай! Будет грустно, набирай».
***
Ростовский центральный рынок — это как быстренько, часа на два, погрузиться с головой в энциклопедию жизни, написанную на самом бесстыжем, безоглядном и жирном жаргоне.
Тут про каждое подсолнечное масло, которое наливают из ведер, написано, из какой оно станицы или из какого оно села. Умом понимаешь, что на магазинных бутылках тоже написаны станица или село, но тут оно еще и пахнет прямо перед тобой. Здесь семечки разложены в мешках по сортам и породам так призывно, что и не надо, а возьмешь себе пузанка. Прямо напротив можно, как в галерее, посмотреть, какое богатство белесых акварельных оттенков приобретают от мочения крепкий виноград и сливы величиною с кулак. Пока пройдешь через рыбные ряды, ошалеешь от размера и блеска толстолобов и сазанов, аккуратной тарани и сквозного шепота: «Шамайка, шамайка, шамаечка!» Потом будут овощи-фрукты, а там на втором этаже — сначала взять связку копченых груш, потом перепробовать у разных дядь и теть сало с прослойками и без, снимая его с широких ножей, и наконец выбрать наобум самый соленый овечий сыр из всех возможных за его самую красивую ноздреватость.
А среди сапог и курток стоит контейнер, заполненный синими пластиковыми ящиками с шампиньонами и вешенками. Стены его заполнены бумажными листами, на которых или напечатаны, или написаны широким продавцовским почерком с красивыми утолщениями и засечками несмешные шутки и неумные мысли. В конце почти на каждом листе обязательное «Не забываем — берем грибочки!» — как будто загружаешь себе в голову немое радио с рекламными джинглами из головы продавца средних лет: джинсовая куртка, бейсболка, черные перчатки и очки в тонкой золотой оправе; с достоинством позирует, если попросишь.
«Куплю шкуру Обамы дорого». «Сорт “Я блондинка”. Возьми меня». «Тост: “Выпьем за то, чтобы ФК “Ростов” стал чемпион России по футболу”. Берем грибочки…» «После того, как продавщица Люся перешла работать из винно-водочного отдела в молочный, ее почему-то перестали называть “Эй, красавица”. Не забываем — берем грибочки!» «В детстве Васе часто говорили: “Не свисти — денег не будет”. А когда Вася вырос и стал депутатом, то свистнул из бюджета столько, что перестал верить в приметы. Не забываем, берем грибочки!» «Я красивый грибочек ну-ка съешь меня дружочек. Не забываем, берем грибочки». Есть рецепты приготовления грибов: рецепт №1 и рецепт №2, и каждый кончается: «Не забываем, берем грибочки».
Да и рядом с рынком интересные вывески с объявлениями: «Рабочие не требуются», «Леди категории Б. Своя атмосфера».
***
Мы шли из «Бокальчика» по улице Станиславского в гостиницу и увидели подвал «Живое пиво». Я захотел хадыженского или тихорецкого, которых не найти в Москве, Ваня захотел тоже, так что мы зашли вдвоем.
Внизу четыре человека сидели за пластиковым столом, накрытым так, что не было видно столешницы. Белый-белый сыр, зелень, нарезанный прямоугольниками лаваш, соленые помидоры и разные перцы, огурцы и квашеная капуста, и еще стояла кастрюля. Они пили «Талку» и смотрели на нас.
Продавец, армянин моих примерно лет или чуть моложе, встал и неторопливо подошел к прилавку. Хадыженское у него было, но я вдруг понял, что у меня нет наличных, зато они были у Вани. Мы что-то замешкались: я хотел взять с собой, а Ваня не понимал, здесь ли он хочет попробовать или тоже взять с собой, тем более что наливали только навынос. Хозяин тогда сказал: «Да я вам здесь налью, а хотите водки?» Мы сказали: «Не хотим». А он сказал: «Хотите». И уже снова оказался за столом, где насыпал нам значительно, по трети пластикового стаканчика, и сказал: «Только у нас в Ростове принято пить до дна».
Остальные трое были такими: еще один армянин, рослый и молчаливый, ровесник хозяина или чуть моложе; в углу пожилой со щербатым ртом, с глазами в разные стороны, как оказалось, молдаванин; наконец, русский, с ростовским скуласто-незаметным лицом. Он нас как раз и спросил: «А вы откуда?» Мы сказали, что из Москвы. Тогда он спросил: «От “Юго-Западной” далеко живете?» Я сказал, что на другом конце города, а Ваня — что тоже далековато. Тогда он спросил: «А Жуковский?» Мы сказали, что это от Москвы еще ехать. И он сказал: «Опять мимо». По лицу его было видно, что он ищет в памяти еще каких-то московских и подмосковных знакомых, чтобы понять, общие они для нас с ним или нет, но никак не находит.
Я сказал: «За Ростов!», и мы выпили. Хозяин увидел, что Ваня выпил не до конца, и поправил его, а я поправился сам. Он сказал: «Закусывайте!» И мы закусили — и обычным сыром, и овечьим, и соленьями. Потом он приподнял крышку кастрюли, а там шашлыки; закусили и шашлыком. Тогда он сказал, не меняя интонации: «Ну что, с вас по тыще. А на их глаза посмотрите: им сказал, что по два рубля». Тут как раз пришла Настя: мы же ушли и пропали, Полина волнуется.
Тогда хозяин открыл вторую «Талку», рассыпал всем, хотя Насте и поменьше, и сказал, указывая на того, кто сидел в углу: «А празднуем мы день рождения нашего друга. Ему сегодня восемьдесят три. Мы его на Северном откопали, ему там скучно лежать». На самом деле другу исполнилось пятьдесят три, и он похвастался: «Всего два года до пенсии осталось». «Вы огурцы попробуйте, — сказал хозяин, — моя теща солила. Теща у меня русская, хоть я и развелся. А я армян, а он вот молдаванин».
Он приподнял крышку кастрюли с шашлыками, потом закрыл: «Посмотрели? Тогда с вас теперь две двести». Мы дружно выпили за молдаванина, и Ваня сказал, что нам очень пора: «Начальница ждет!» Они, конечно, сказали, что пусть приходит сюда, но мы ответили, что она очень строгая, и нам вяло поверили.