Исаак Левитан глазами Бенуа

/ Из книги А. Н. Бенуа «История русской живописи в XIX веке» (1921)

—
« Самым замечательным и драгоценным среди русских художников, внесших в чёрствый реализм живительный дух поэзии, является безвременно умерший Левитан. В первый раз Левитан обратил на себя внимание на Передвижной выставке 1891 г. Он выставлялся и раньше, и даже несколько лет, но тогда не отличался от других наших пейзажистов, от их общей, серой и вялой массы. Появление «Тихой обители» произвело, наоборот, удивительно яркое впечатление. Казалось, точно сняли ставни с окон, точно раскрыли их настежь, и струя свежего, душистого воздуха хлынула в спёртое выставочное зало, где так гадко пахло от чрезмерного количества тулупов и смазных сапог.

Что могло быть проще этой картины? Летнее утро. Студёная полная река плавно огибает лесистый мысок. Через неё перекинут жиденький мост на жёрдочках. Из-за берёз противоположного берега алеют в холодных, розовых лучах, на совершенно светлом небе, купола и колокольня небольшого монастыря. Мотив поэтичный, милый, изящный, но, в сущности, избитый. Мало ли было написано и раньше монастырей при розовом утреннем или вечернем освещении? Мало ли прозрачных речек, берёзовых рощиц? Однако ясно было, что здесь Левитан сказал новое слово, запел новую чудную песнь, и эта песнь о давно знакомых вещах так по-новому очаровывала, что самые вещи казались невиданными, только что открытыми. Они прямо поражали своей нетронутой, свежей поэзией. И сразу стало ясно ещё и то, что здесь не «случайно удавшийся этюдик», но картина мастера и что отныне этот мастер должен быть одним из первых среди всех. В чём же был секрет прелести этой скромной картинки и откуда могло взяться убеждение в великом значении её автора?

Ответить на этот вопрос трудно, так как высшее искусство не поддаётся определению словами. Оно остаётся тайной, звуком того колокола в андерсеновской сказке, благовест которого доносится из ближайшего леса, но найти который не дано благоразумным исканиям филистёров. Да и вся поэзия Левитана, в чём, в сущности, она заключается? Повседневные, почти убогие жалкие темы; большая дорога, лесок, весна, талый снег — разве не писалось всё это и до него, не будет ли писаться до бесконечности, до полного пресыщения? Мало ли у нас было правдивых художников за последние 20 лет, мало ли непосредственных этюдов? Однако расстояние между Левитаном и другими огромное — целая незаполнимая пропасть. Левитан — истина, то, что именно нужно, то, что именно любишь, то, что дороже всего на свете. Все другие только подделывались под истину или оставались в пределах дилетантизма, любительства. И другие так же любили русскую природу, как Левитан её любил. Кто не умилялся клейкими весенними листочками, запахом земли, сухих листьев, также и чудным запахом снега; кто не наслаждался, ступая по сырой, напитанной влагой весенней чёрной земле, глядя на сонливое покачивание берёзовых макушек или на яркий закат над рекой; кто не блаженствовал, лёжа в траве или получая в жаркий, душный день первые крупные капли дождя от сизой грозовой тучи? Вся эта сфера неуловимых, пожалуй, и физиологических, но таинственных и как-то странно пленительных, ощущений и составляет левитановское искусство.

Картины Левитана не виды местностей, не справочные документы, но сама русская природа с её неизъяснимо тонким очарованием, тихая, скромная, милая русская природа. Однако где те художники, которые без литературных комментариев (бывают такие «литературные комментарии» и в пейзаже), сразу, одним общим видом своих картин заставляли бы перечувствовать подобные, охватившие их среди природы, настроения? Во всей истории искусства их было очень немного, и Левитан стоит в ряду этих немногих одним из самых первых — настоящий поэт Божьей милостью. Безвременная смерть этого большого художника — незаменимая потеря для русского искусства. <…>

Левитан — художник русский, но не в том Левитан русский, что он из каких-либо патриотических принципов писал русские мотивы, а в том, что он понимал тайную прелесть русской природы, тайный её смысл, понимал только это, зато так, как никто. Левитан после 1889 г. не раз путешествовал по Европе.

Был он и в Швейцарии, и на юге Франции, и отовсюду, из всех этих чудных местностей, он привозил превосходные, необычайно верные и колоритные этюды. Однако какими холодными, пустыми кажутся эти пейзажи Левитана рядом с излюбленными его темами: с выгорелыми оврагами, серебристыми ручейками, серыми берёзами, светлым, чахлым русским небом! Быть выразителем своей страны не так-то легко, не так-то просто. Во всей русской живописи лишь 3-4 художника обладали этим даром. Левитан, Валентин Серов, Конст.Коровин и отчасти Нестеров — вот мастера, сумевшие передать истинную красоту русской природы; до них — одинокая картина Саврасова да некоторые «фоны» в картинах Венецианова. Все остальные художники или только искали и не находили этой красоты, или же относились к родной природе с пренебрежением, одевали русский пейзаж в дюссельдорфский наряд, или, наконец, по-ремесленному тупо списывали виды.

Левитан, гениальный, широкий, здоровый и сильный поэт, — родной брат Кольцову, Тургеневу, Тютчеву. В известном отношении, как художник, тесно сжившийся с природой, бесхитростный и глубокий, он, пожалуй, даже превосходит их. Но это сравнение с литераторами если и является само по себе при взгляде на его пейзажи, то вовсе не означает, чтоб в нём была хоть капля литературности. Как оно ни покажется странным, но и многие пейзажисты умудрялись впадать в литературность. Многие скорее «говорили» о природе в своих картинах, нежели писали её. Для того чтобы вызвать известное поэтическое настроение, они довольствовались выбором «поэтичного» сюжета, подстроением всяких поэтичных мотивов, пользованием какими-то иероглифскими фокусами. Картина зачастую была дрянно написана, но вызывала общий восторг своими поэтичными намерениями.

Не таков Левитан. Он настоящий живописец. Один из немногих среди русских художников, Левитан умел наслаждаться кистью и краской, умел не только правильно, но и красиво писать. Все его картины сами по себе явления чисто живописного характера. Поэтому так трудно о них говорить, но зато так легко ими любоваться, отдаваться их необъяснимому очарованию. <…>

Действительно, он не закруглял своих штрихов, не зализывал своей живописи, не выписывал листочков и травинок, камешков и сучочков. Он давал одно только общее, в котором вся эта мелкота тонула и терялась, но это общее так верно, так метко, так полно резюмировало решительно все составные части, входившие в него, что всякая новая подробность являлась бы уже лишней, нарушающей общий и единый смысл картины.

Сколько труда было положено Левитаном, этим в высшей степени честным и строгим к себе мастером, на некоторые из таких «неоконченных эскизов». Как долго, иногда годами, бился он над иным простейшим мотивом, переиначивая всё снова, недовольный тем или другим, еле заметным диссонансом, меняя иногда всю композицию, раз ему казалось, что его поэтичная или живописная мысль недостаточно «очищена». Зачастую благодаря только настояниям друзей Левитан решался выставить картину, по его мнению, далеко не готовую. На посмертной выставке можно было проследить этот поучительный способ работы мастера.

Некоторые излюбленные темы, прежде чем появиться в окончательной редакции, написаны были Левитаном 3, 4 и даже 5 раз, и любопытнее всего, что многие из этих первых, не удовлетворявших мастера опытов были несравненно более отделаны, нежели последний сжатый и цельный синтез.

Иногда Левитан потому только считал свою картину неоконченной, что на ней было слишком много лишних подробностей, то есть именно за то, что нравилось бы публике. При этом следует отметить замечательную твёрдость Левитана в его отношении к публике. Далеко не обеспеченный материально (свои юные годы он провёл буквально в голодовке и нищете), он не отступал ни на пядь от своих убеждений, предпочитая остаться со своим произведением на руках, нежели сделать малейший компромисс. <…>

На его чистых, скромных и благородных картинах очищался вкус русских художников. Лучше всяких слов, независимо от всяких слов, да и раньше того, что вообще какие-либо слова были сказаны, Левитан своими картинами показал всю тщетность «содержательных» картин, всю прелесть «хорошей живописи», всё очарование чисто живописной красоты.

Такие слова, как «реализм», даже как-то оскорбляют в характеристике творчество Левитана, настолько далёк был этот непосредственный, живой поэт от всякой предвзятой теории, от какого-либо зачисления в полк. В истории русской живописи, пожалуй, и не найти мастера, более независимого, более самобытного и самодовлеющего, нежели Левитан. »

—
А. П. Чехов: «Ах, были бы у меня деньги, купил бы я у Левитана его «Деревню», серенькую, жалконькую, затерянную, безобразную, но такой от неё веет невыразимой прелестью, что оторваться нельзя: всё бы на неё смотрел да смотрел. До такой изумительной простоты и ясности мотива, до которых дошёл в последнее время Левитан, никто не доходил до него, да не знаю, дойдёт ли кто и после.»

—
На фото — «Тихая обитель» (1890). Государственная Третьяковская галерея.

—
[ Александр Николаевич Бенуа — прекрасный знаток и исследователь русского искусства, один из основателей общества «Мир искусства». В 1901 г. вышла его знаменитая книга «История русской живописи в XIX веке», которая сразу же стала культовой. Необычайно глубокий анализ творчества крупнейших русских живописцев XIX в. (Иванова, Репина, Сурикова, Левитана, Серова, Врубеля и др), свежесть, честность и оригинальность взгляда автора обеспечили книге большой успех у русской интеллигенции. После 1917 г. книга Бенуа попала под негласный запрет. ]