Вересаев. Фауст. Вселенная книги
• Наилучшим является такое произведение, которое дольше других хранит свою тайну. Долгое время люди даже не подозревают, что в нём заключена тайна.
/Поль Валери/
• Только тайна позволяет нам жить, только тайна.
/Федерико Гарсиа Лорка/
—
Председатель редакционного совета «Энциклопедии Британника» Мортимер Адлер в своей работе «Как читать книги. Руководство по чтению великих произведений» (How to read a book, 1940) отмечал: «Многие не считают чтение сложным занятием. Но процесс чтения, как и в любом другом виде искусства, состоит из различных стадий, на каждой из которых можно совершенствовать и оттачивать свои способности. Мы даже не предполагаем, что существует искусство чтения как таковое. Чаще всего мы думаем, что уметь читать так же просто и естественно, как уметь смотреть и говорить. <…> Читая из года в год одни и те же книги, я каждый раз испытывал искреннее изумление: книга казалась мне абсолютно новой, словно я открывал её впервые. Перечитывая очередную книгу, я говорил себе, что теперь уж точно прекрасно всё усвоил, но с каждым последующим прочтением находил ранее неверно понятые места. Думаю, после нескольких таких повторений даже самый отсталый человек поймёт, что не умеет как следует читать. <…> Искусство мышления не может существовать отдельно от искусства чтения и слушания с одной стороны и от искусства открытий — с другой. <…> Чтение — это мышление».
Иное суждение… Владислав Ходасевич «Пушкин в жизни» (по поводу книги В. В. Вересаева; Записная книжка. Статьи о русской поэзии. Литературная критика 1922-1939): «Есть у Пушкина вещи, без «биографии» просто непостижимые или постижимые как раз неверно, до полного искажения. Простейший пример — «Граф Нулин». Без автобиографического комментария, случайно оставленного самим Пушкиным, — «Граф Нулин» есть просто «шалость», более или менее изящная и более или менее дешёвая. С комментарием повесть вдруг обретает большой философский смысл сама по себе, а к тому же многое освещает в других писаниях Пушкина. Но замечательно, что и сам пушкинский комментарий требует комментария в двух направлениях: на тему о связи Пушкина с декабристами и на тему о суевериях. Гершензон, впервые обративший внимание на заметку Пушкина о «Нулине», полагал, что открыл истинное понимание повести. На самом деле он ещё только открыл путь к пониманию: о «Нулине» мы ещё далеко не всё знаем».
Всё эти афоризмы и примеры-иллюстрации — лишь преамбула к короткому кармен-эссе по творчеству Викентия Вересаева, которое составил на основе его работы «Записи для себя» (Мысли, факты, выписки, дневниковые записи), 1945.
Через каждые пять лет перечитывай «Фауста» Гёте. Если ты каждый раз не будешь поражён, сколько тебе открывается нового, и не будешь недоумевать, как же раньше ты этого не замечал, — то ты остановился в своём развитии. <…>
Меня спросила одна девушка:
— Какая идея в «Фаусте»?
Я ответил:
— Вы помните, Фауст соглашается отдать свою душу Мефистофелю, если сможет сказать мгновению: «Стой, ты прекрасно!» И это мгновение настаёт тогда, когда Фауст видит, что затеянное им дело обещает принести огромную пользу человечеству. Характер этого счастья таков, что Мефистофель теряет власть над Фаустом, и Фауст спасается.
Когда девушка ушла, мне стало стыдно. Как будто о простиравшемся перед нами огромном лесе меня спросили, какой в нём смысл, а я показал на молодой дубок и сказал, что из него можно согнуть великолепную дугу для телеги. Какова «идея» «Фауста»! Да разве дело в той дуге, которую можно согнуть из молодого дубка! Лес этот даёт столько и материальной пользы, и красоты, и здоровья, что просто смешно говорить о дуге. В «Фаусте» на каждой странице такая неисчерпаемая глубина мысли, переживаний, настроений, жизненного опыта, знаний, что основная «идея» тут имеет значение третьестепенное.
Мне после этого было очень приятно прочесть в разговорах Гёте, записанных Эккерманом, следующее его признание: «Ко мне приходят и спрашивают, какую идею я хотел воплотить в моём «Фаусте». Точно я сам знаю это и могу выразить!.. Было бы удивительно, если б я вздумал всю столь богатую, пёструю и в высшей степени многообразную жизнь, какая изображена в «Фаусте», нанизать на тонкую нить одной всепроникающей идеи… Я собирал в душе впечатления, и притом впечатления чувственные, полные жизни, приятные, пёстрые, многообразные, какие мне давало возбуждённое воображение. Затем, как поэту, мне оставалось только художественно округлять и развивать эти образы и впечатления и, при помощи живого изображения, проявлять их, дабы и другие, читая и слушая изображённое, получали те же самые впечатления… Я склоняюсь к мнению, что чем несоизмеримее и для ума недостижимее данное поэтическое произведение, тем оно лучше».
—
• Memex. Рука и перо. От маргиналий к кармен-эссе: http://panteono.ru/2020-02-07