Александр Блок. Здесь нет Бога. Письмо к своей возлюбленной
За два месяца до венчания. 30 августа 1903 г. (по новому стилю) прошло венчание Александра Блока и Любови Менделеевой в церкви села Тараканово.
А. А. Блок — Л. Д. Менделеевой. 13 июня (н.ст.) 1903. Бад-Наугейм.
Моя Любовь, моя единственная. Я получил сегодня два твоих письма. Даже сказать Тебе о них ничего не могу. И вообще трудно говорить с Тобой, опять трудно на таком расстоянии, в такой непривычной обстановке.
Здесь совсем животная жизнь, разленивающая и скучная. Мы встаём в 7 часов утра, ждём ванны, после ванны лежим 1 час. Так проходит время почти до Mittag’a (12 ч). После него — шатанье по городу и парку, потом в 7 часов вечера — ужин, потом можно идти на террасу слушать музыку, а в 11 часов вечера всё запирают. Всё уже устроилось, наши комнаты внизу, в довольно тихом месте, все расстояния маленькие.
Город я помню наизусть. Боимся знакомств, между тем сегодня утром приходили какие-то два господина и не застали нас, сказали, что придут nach Mittag, а мы ушли от них кататься на лодке по озеру, сейчас вернулись и боимся их прихода. Теперь день длинный, длиннее русского. По вечерам бывает страннее и скверное чувство отчуждённости и отдалённости от всего. Я скоро устрою себе заполнение дня, по возможности приятное и полезное.
Вчера начал писать Тебе и бросил, так бесцветно и пусто выходило. Так и теперь выходит пусто и бесцветно. Лучшее, что есть, я вычитываю из Достоевского, но так нельзя. А немцы до такой степени буржуазно скучны на вид, что о них совсем нечего писать. Страна страшно деловая, сухая. Из роз выглядывают серые лица. Пышность деревьев и цветов и плодородие земли точно ни к чему не обязывают. Нет ни одной хорошей фигуры ни у мужчин, ни у женщин. Женские лица просто на редкость безобразны, вообще нет ни одного красивого лица, мы не встречали по крайней мере. Все коренастые и грубые, заплывшие жиром. Тому же впечатлению способствуют больные, у которых ноги еле ходят, лица бледные и распухшие. Всё старики и старухи, молодых меньше. И почти никого, при первом взгляде, по-настоящему не жалко, до того бессмысленным кажется их существование.
И всё-таки, если бы мы были здесь с Тобой вдвоём, просто так, не обращая внимания на леченья и лечащихся, было бы хорошо. Можно бы было почти никого не видеть и уходить в парк и за парк, на озеро и в поле. Несмотря на однообразие, было бы то преимущество, что мы бы были совсем вдвоём. Не было бы даже третьей — России. Здесь, по-моему, русский (особенно русский) совсем отделён — без земли, без языка и без людей, и даже к вилле прикреплён только минутой.
Вот какое письмо! Я не люблю ни фактов, ни публицистики. И всё-таки написал тебе то и другое. А всё оттого, что выбился из колеи. Скоро отыщу точки устоя у Соловьёва и Достоевского. Нужно «задуматься», чтобы понять хоть что-нибудь. Первые здешние думы были вялы. А немцы не «задумываются», и все остальные видимые люди тоже. На лицах нет той складки, которая даже у нас на улицах различима. Вот где истинно плоски лица, так это здесь — и по всей длине прусских железных дорог. Прости за мои письма.
Я знаю, что Ты там, севернее меня и лучше меня. И помню всё, но не могу выразить, или ещё не смею снова начинать выражать, оглушённый ужасно прозаической обстановкой. Здесь нужно «осмелиться» сквозь целую ватагу людей, «живущих зверинским обычаем», воззвать к Богу и к Тебе. Нужно писать стихи и молиться Твоему Богу. А здесь нет Бога, его не видели здешние люди.