Соджетто | Телетайп усталой жизни: музыка и утрата поэзии

Почему в пении, в вокале нередко разрушается поэзия?

В эстраде понятно: сама поэтическая основа чаще просто никакая. Там и разрушаться-то нечему. Как слышится, так и пишется… Точнее, поётся…

Пытаюсь разыскать тексты современных песен. Это проблема. Реальная. А если есть — дикое количество ошибок. И понятно, почему текстов нет — стыдно такую поэтическую беспомощность вообще показывать людям. Правда, стыдно не всем.

Но в русском классическом романсе? К поэзии ведь не придраться. Высокая. Что и говорить. Да и музыка нередко ей под стать: Чайковский, Даргомыжский, Римский-Корсаков…

Однако при исполнении вместо поэзии, если и проступает в звуке, то чаще набор слов и даже слогов. Неплохо спетых. Музыкально. Технически. Виртуозно. Гласных звуков. С едва заметным контуром согласных.

Но ловишь себя на мысли: а ведь поэзии там нет. Понятно, почему многие поэты так недолюбливали любое переложение своего слова на музыку. Пушкин, Гумилёв, Есенин… Им это претило. Ибо музыка разрушала поэзию. Её дух и полёт. Навязывала своё прокрустово ложе. В угоду амбициозным композиторам, высокомерным исполнителям и почтенной публике.

Древние люди были мудры. В старину церковные песнопения обозначали специальными знаками — невмами (лат. neuma, др.-греч. νεῦμα — кивок, знак глазами). Это касалось Западной Европы эпохи Каролингского Возрождения (VIII–IX вв.), Византии и Древней Руси. Невма была вспомогательным графическим знаком к тексту молитвы, песнопения, была подсказкой о том, как долго длится звук, куда идёт здесь мелодия (вверх, вниз и насколько).

Традиционное на Руси богослужебное зна́менное пение (зна́менный распев) следовало тому же принципу нотной записи: музыка была дополнением к высокому слову, связующей основой. Роль невм выполняли т. н. знамёна (крюки, призна́ки, пометы).

Совсем недавно поймал себя на простой мысли: некоторые русские романсы продекламировать по памяти мне довольно сложно. Спеть — без проблем. А вот продекламировать без музыки — нет.

Почему так? Не вижу мысленно перед глазами, не помню и не знаю подчас структуру стихотворения. Его даже и в глаза-то, бывает, не видел. Потому что запоминал на слух или же с нот. Так для певцов привычнее. Где на нотном стане главное — нота, а слог — даже не слово! — снизу мелко приписан. Как бесплатное приложение к ней.

И мы к этому привыкаем. С этим срастаемся. С этим живём. Но ведь если вдуматься: это же почти как читать с выражением неизвестный отрывок из «Евгения Онегина», читать с бумажной ленты телетайпа. Если кто помнит, как это выглядит, из наших старых кинолент.

И даже не телеграмма, где можно одним взглядом окинуть весь текст. А именно лента телеграфного аппарата, телетайпная лента: где по словам последовательно пальцами перебираешь поступающий текст.

И всё это невольно и прочно вбивается в наш воспалённый мозг.

Утрата поэтической структуры… Утрата типографики печатного слова… Утрата понимания важности всего этого…

Телетайп жизни... Усталой жизни…

—
• Соджетто о соджетто: http://proza.ru/2020/09/27/1704