Патриотизм: Российская Империя, Советский Союз, Российская Федерация
Патриотизм: Российская Империя, СССР, РФ / Три энциклопедии. Три взгляда
/ Комитет национального наследия, 2023.
/ Руслан Богатырев, 2023.
Патриотизм... Эволюция понятия. Что общее: любовь к отечеству. В чём различия?
В Российской Империи патриотизм сродни и даже заменяет собой религию: изначально отечество было священно как вотчина своего бога. Теперь оно становится самым высшим предметом поклонения и служения.
В СССР патриотизм рассматривается сквозь призму классовой борьбы и классового сознания. У каждого класса в капиталистическом обществе своё отношение к патриотизму. Постулируется социалистический всенародный патриотизм. Преданность идеалам социализма выше преданности нации и стране.
В РФ патриотизм — инструмент политической борьбы, средство консолидации нации для реализации политических проектов. Патриотизм рассматривается в позитивном ключе. Национализм — в негативном.
И. Э. Грабарь, действительный член Императорской Академии художеств, академик Академии наук СССР и Академии художеств СССР
≪ Церковь Покрова на Нерли близ Владимира является не только самым совершенным храмом, созданным на Руси, но и одним из величайших памятников мирового искусства. Как и все великие памятники, Покров на Нерли непередаваем ни в каких воспроизведениях на бумаге, и только тот, кто видел его в действительности, кто ходил в тени окружающих его деревьев, испытывал обаяние всего его неописуемо-стройного силуэта и наслаждался совершенством его деталей, — только тот в состоянии оценить это чудо русского искусства. ≫
Ф. М. Достоевский. Из письма А. Н. Майкову (21 октября 1870)
≪ Я думаю, звезду Сириус основательнее знают в Европе, чем Россию. Это-то вот до времени и есть наша сила. А другая сила была бы наша собственная вера в свою личность, в святость своего назначения. Всё назначение России заключается в православии, в свете с Востока, который потечёт к ослепшему на Западе человечеству, потерявшему Христа. Всё несчастие Европы, всё, всё безо всяких исключений произошло оттого, что с Римскою церковью потеряли Христа, а потом решили, что и без Христа обойдутся. ≫
Ф. М. Достоевский. Из письма будущему императору Александру III (10 февраля 1873)
≪ Даже самые талантливые представители нашего псевдоевропейского развития давным-давно уже пришли к убеждению о совершенной преступности для нас, русских, мечтать о своей самобытности. Всего ужаснее то, что они совершенно правы, ибо раз с гордостию назвав себя европейцами, мы тем самым отреклись быть русскими. В смущении и страхе перед тем, что мы так далеко отстали от Европы в умственном и научном развитии, мы забыли, что сами, в глубине и задачах русского духа, заключаем в себе, как русские, способность, может быть, принести новый свет миру, при условии самобытности нашего развития. Мы забыли, в восторге от собственного унижения нашего, непреложнейший закон исторический, состоящий в том, что без подобного высокомерия о собственном мировом значении, как нации, никогда мы не можем быть великою нациею и оставить по себе хоть что-нибудь самобытное для пользы всего человечества. Мы забыли, что все великие нации тем и проявили свои великие силы, что были так «высокомерны» в своём самомнении тем-то именно и пригодились миру, тем-то и внесли в него, каждая, хоть один луч света, что оставались сами, гордо и неуклонно, всегда и высокомерно самостоятельными. ≫
Д. И. Менделеев. Заветные мысли (1905)
≪ Любовь к отечеству, или патриотизм, как, вероятно, небезызвестно читателям, некоторые из современных учений крайних индивидуалистов уже стараются представить в худом виде, говоря, что её пора заменить совокупностью общей любви ко всему человечеству с участием в делах узкого кружка лиц, образующих общину (коммуну), город или вообще физически обособленную группу. Такое, очевидно, недомысленное учение приписывает патриотизму многие худые явления общественности и похваляется тем, что к этому клонится уже всеобщее сознание, а в будущем перейдёт будто бы всё человечество.
Лживость такого учения становится, на мой взгляд, ясною не столько со стороны одних важных исторических услуг скопления народов в крупные государственные единицы, вызывающие самоё происхождение патриотизма, сколько со стороны того, что ни в каком будущем нельзя представить слияния материков и стран, уничтожения различий по расам, языку, верованиям, правлениям и убеждениям, а различия всякого рода составляют главнейшую причину соревнования и прогресса, не упоминая уже о том, что внутреннее чувство ясно говорит, что любовь к отечеству составляет одно из возвышеннейших отличий развитого, общежитного состояния людей от их первоначального, дикого или полуживотного состояния.
Для народов, подобных русскому, сложившихся и окрепших ещё сравнительно недавно и ещё занятых своим устройством, т. е. ещё молодых, дикость учения о вреде патриотизма до того очевидна, что не следовало бы об нём даже упоминать… ≫
С. В. Рахманинов. Из письма Натаниэлю Филлипсу (28 января 1926), президенту лиги «За американизацию иностранных граждан»
«Хотя я в величайшем восхищении от американской нации, её правительства и общественных институтов и глубоко благодарен народу Соединённых Штатов за всё, что он сделал для моих соотечественников в тяжкие годы их бедствий, я не считаю возможным отречься от своей родины и стать при существующей в мире ситуации гражданином Соединённых Штатов».
1. Российская Империя. «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» (1890-1907)
Любовь к отечеству. Когда собирательная жизнь человечества держалась на кровной связи между членами отдельных небольших групп, чувство общественной солидарности совпадало с чувством семейным. Такой первичный патриотизм рода или племени совместен и с кочевым бытом. При переходе племён к оседлому земледельческому быту патриотизм получает свое специфическое значение, становясь любовью к родной земле. Это чувство естественно слабеет в городском быту, но здесь развивается новый элемент патриотизма — привязанность к своей культурной среде или к родной гражданственности.
С этими естественными основаниями патриотизма как природного чувства соединяется его нравственное значение как обязанности и добродетели. Основной долг благодарности к родителям, расширяясь в своём объёме, но не изменяя своей природы, становится обязанностью по отношению к тем общественным союзам, без которых родители произвели бы только физическое существо, но не могли бы дать ему преимуществ достойного, человечного существования. Ясное сознание своих обязанностей по отношению к отечеству и верное их исполнение образуют добродетель патриотизма, которая издревле имела и религиозное значение, отечество не было только географическим и этнографическим термином — оно было вотчиной особого бога, который сам, по всей вероятности, был более или менее отдаленной трансформацией умершего родоначальника.
Таким образом, служба родине была деятельным богослужением, и патриотизм совпадал с благочестием. Не культ зависел от родины, а родина, как таковая, создавалась культом: отечество было землёй отцовских богов, и потому беглецы, уносившие с собой этих богов, через них основывали новое отечество. Забирать к себе чужих богов было самым прочным средством для завоевания чужих земель, как это и делалось римлянами. Мирный синкретизм различных культов, преобладавший у эллинов, также содействовал ослаблению местного патриотизма.
К концу древнего мира греческое смешение и римское поглощение привели к образованию двоякого патриотизма, окончательно упразднившего этнографические и географические границы: патриотизм общей государственности (воплощённой окончательно в лице императора, на которого в учреждении кесарской апофеозы было перенесено и религиозное значение общего отечества) и патриотизм высшей культуры.
У евреев патриотизм хотя сохранял преобладающий религиозный характер, но при этом стал также универсальным. Через духовную работу пророков еврейский народ дошёл до сознания, что его племенной и местный Бог есть единое Божество над всем миром. В сознании пророков и апостолов первое, земное отечество должно было погибнуть, чтобы возродиться во всеобъемлющем царствии Божьем. К познанию и созиданию этого царства призывались равно все народы, и этим освящался патриотизм национальный, но лишь под условием всечеловеческой солидарности, т. е. как любовь к своему народу не против других, а вместе со всеми другими. Не только для исполнения, но и для сознания большинством человечества этого высшего требования нужен был еще не окончившийся доныне переходный процесс, характеризуемый преобладанием исключительно национального патриотизм и враждебного соперничества народов.
В средние века народная вражда не имела принципиального значения, уступая теократической идее (царства Божия) в двух её исторических материализациях — церковной (папство) и государственной (империя). Естественная любовь к ближайшему отечеству существовала, но решительно подчинялась в нравственном сознании требованиям высшего универсального порядка. Как некогда пророк Иеремия проповедовал евреям политическое самоотречение и покорность чужому завоевателю, как второй Исайя видел спасителя своего народа в персидском царе Кире, так величайший патриот Италии, Данте, призывал для спасения своего отечества немецкого императора из-за Альп. В чисто национальном виде патриотическое чувство ярко проявилось в начале XV в. во Франции, в лице Иоанны д’Арк. Столетняя война французов с англичанами не имела принципиального характера в других отношениях: в религиозном — обе стороны принадлежали к одной и той же церкви, в политическом — к одному и тому же феодально-монархическому строю; основы быта общественного были одни и те же; война представлялась сначала лишь династической борьбой Валуа и Плантагенетов за престол Франции. Но постоянные встречи с чужим народным характером мало-помалу пробуждали у французов ревнивое чувство своей народности и вызвали наконец откровение национальной идеи.
Иоанна д’Арк впервые дала простую и ясную формулу чисто национальному патриотизму: быть независимыми от чужеземцев на своей земле и иметь среди себя своего собственного верховного главу. В Германии столетием позднее возбуждение национального патриотизма в борьбе с чужеземной церковной властью ослаблялось и осложнялось принципиальным религиозным значением этой власти, которое для многих перевешивало национальные требования. Вследствие этого произошёл раскол между немцами-католиками и немцами-протестантами, и национальный патриотизм Германии мог утвердиться только в XIX в., с ослаблением религиозного чувства и под влиянием внешней борьбы за политическое существование против двух Наполеонов.
Подобным же образом в борьбе с чужими элементами развивался национальный патриотизм и в других странах. В настоящее время он достигает, по-видимому, своего кульминационного пункта. В передовой европейской стране — Франции — патриотизм для большинства нации заменил собой религию. Первоначально отечество было священно как вотчина своего, настоящего бога; теперь оно само признаётся чем-то абсолютным, становится единственным или, по крайней мере, самым высшим предметом поклонения и служения. Такое идолопоклонство относительно своего народа, будучи связано с фактической враждой к чужим, тем самым обречено на неизбежную гибель (см. национализм).
В историческом процессе всё более и более обнаруживается действие сил, объединяющих человечество, так что исключительное национальное обособление становится физической невозможностью. Повсюду сознание и жизнь приготавливаются к усвоению новой, истинной идеи патриотизма, выводимой из сущности христианского начала: «в силу естественной любви и нравственных обязанностей к своему отечеству полагать его интерес и достоинство главным образом в тех высших благах, которые не разделяют, а соединяют людей и народы».
Превращение живого народного самосознания в отвлечённый принцип, утверждающий «национальное» — как безусловную противоположность «универсального», и «своё родное» — как безусловную противоположность «чужеземного».
Первоначально слово национализм не имело этого смысла, принадлежа к английской политической терминологии, где оно обозначало стремление ирландцев к автономии. В общем значении оно стало употребляться преимущественно в русской литературе, с начала 1880-х годов. Как отвлечённый принцип, национализм основан на ложном разделении того, что в действительности неразрывно соединено. Всё, что производилось ценного в истории, имело всегда троякий характер: 1) личный, 2) национальный и 3) универсальный. Всякое историческое творчество коренится в личных силах и дарованиях, обуславливается национальной средой и приводит к результатам всечеловеческого значения. Так, еврейская библия, индийский буддизм, греческая философия, римское право, арабское мусульманство, латинская теократия, итальянский гуманизм, немецкая реформация — создавали всеобщее из личного через национальное.
Даже в таких более внешних и местных явлениях, как реформа Петра Великого или Французская революция, ясно обозначается присутствие этих трёх элементов. Поэтому национализм, как исключительное утверждение одного из них в ущерб двум другим, есть воззрение прежде всего антиисторическое. С другой стороны, обособление каждого народа в смысле отрицательном, то есть его отчуждение от всех других и замкнутость в себе, будучи делом безнравственным по существу (как отрицание альтруизма и человеческой солидарности), является, при современном прогрессе внешней культуры, физической невозможностью.
Последовательного теоретического оправдания национализм, как и все отвлечённые начала, не допускает. Практическое значение он отчасти имеет как знамя дурных народных страстей, особенно в странах с пёстрым многонародным населением. Основание некоторой популярности, которой ещё пользуется национализм, есть ошибочное его смешение с патриотизмом (см.).
Цивилизация (гражданственность). От латинского слова civis, «гражданин», прилаг. civilis, гражданский, общественный — откуда цивилизация = «гражданственность») — состояние народа, которого он достиг благодаря развитию общественности, жизни обществом, и которое характеризуется удалением от первоначальной простоты и дикости, улучшением материальной обстановки и общественных отношений и высоким развитием духовной стороны.
Употребление слова цивилизация в таком общем, широком значении является в обычном житейском словоупотреблении более или менее установившимся, но у различных писателей, занимавшихся вопросом о человеческом развитии, самое понятие цивилизации получало различное определение. В общем можно сказать, что большинство писателей, касавшихся цивилизации, видели в ней высшее состояние человека и подводили под понятие цивилизации преимущественно те стороны человеческого развития, которые данный писатель считал самыми важными. Определение понятия цивилизации, установление её факторов и оценка её значения истекают, таким образом, из общего миросозерцания данного писателя и являются выражением его философско-исторических воззрений и научной «profession de foi».
На изучении цивилизации отразилась смена разных мировоззрений и исторических теорий. Самым близким по значению к цивилизации является слово «культура»; немцы большею частью его и употребляют, англичане же и французы чаще пользуются словом «цивилизация». Некоторые учёные употребляют слова «культура» и «цивилизация» безразлично, одно вместо другого, другие же стараются установить между ними определённое различие.
Иоганн Готфрид Гердер не употребляет особо термина «цивилизация»; он пользуется словом «культура», означая им «воспитание человека под влиянием окружающей его среды и общества», причём у него выступает телеологическое понимание. Вильгельм Гумбольдт различает цивилизацию и культуру. Цивилизация, по его словам, есть «очеловечение народов, как со стороны их внешних учреждений и обычаев, так и по отношению к стоящему с ними в связи внутреннему настроению», наука же и искусство входят в понятие культуры.
Встречается и такое различение этих понятий, при котором «культура» разумеется, как «господство человека над материей и силами природы, а словом «цивилизация» обозначается господство человека над самим собой, т. е. над своими низшими, элементарными побуждениями. Цивилизация обозначает более внутренний, культура — более внешний процесс» (П. Барт).
Довольно близко к такому определению цивилизации и мнение Франсуа Гизо, написавшего «Историю цивилизации в Европе» и «Историю цивилизации во Франции». В этих знаменитых курсах Гизо так определяет цивилизацию: «Под словом цивилизация прежде всего следует подразумевать прогресс, развитие. Цивилизация состоит в двух фактах: 1) развитии состоянии общества (développement de l'état social) и 2) развитии интеллектуального состояния (de l'état intellectuel). В великом факте цивилизации заключаются два факта… развитие деятельности общественной и деятельности индивидуальной, прогресс общества и прогресс человечности… Два великие элемента цивилизации — развитие интеллектуальное и развитие социальное — тесно связаны один с другим… Я поставил себе задачей рассмотреть цивилизацию в её целом, как развитие социальное и развитие моральное, в истории людских отношений и в истории идей… Верования, чувства, идеи, нравы предшествуют внешнему положению, социальным отношениям, политическим учреждениям… Как может распространяться социальное улучшение, как не через идеи, на крыльях доктрины? Только идеи не знают расстояний, переплывают моря и повсюду заставляют понять и принять себя».
Приведённые выписки дают понятие о том, что разумел Гизо под цивилизацией и как он смотрел на роль идей в истории человечества. В «Истории цивилизации в Европе» Гизо рассмотрел лишь одну сторону цивилизации, именно развитие общественных и политических отношений; в «Истории цивилизации во Франции» (доведённой лишь до XIV в.) он рассматривает и другую сторону — развитие религии, морали, литературы и просвещения. Таким образом, Гизо не включает в понятие цивилизации того, что обыкновенно называют «материальной культурой». Преимущественно духовную сторону понимает под цивилизацией Генри Томас Бокль, в своей «Истории цивилизации в Англии» (к которой он успел написать лишь введение), сделавший замечательную попытку сблизить по методу историю с естественными науками. Бокль так определяет существо цивилизации: «Двойное движение, нравственное и умственное, составляет существо самой идеи цивилизации и заключает в себе всю теорию духовного прогресса». Выясняя разницу между восточными цивилизациями и европейской, он считает самым существенным различием то, что во всех неевропейских цивилизациях силы природы имели несравненно большее влияние, чем в европейских странах; в Европе преобладающим направлением было подчинение природы человеку, а вне Европы — подчинение человека — природе; поэтому для изучения цивилизации на Востоке надо сперва изучить материальную природу страны, при изучении же истории европейских стран необходимо преимущественно изучать человека, так как, «при относительном бессилии природы, каждый шаг на пути прогресса увеличивает власть человеческого ума над силами внешнего мира… Прогресс европейской цивилизации характеризуется уменьшением влияния физических законов и усилением влияния законов умственных». Главным фактором прогресса цивилизации Бокль считает расширение и углубление знания и большее распространение его в народе; мораль в этом отношении не имеет такого значения, как наука; «влияние, оказанное нравственными побуждениями на успехи цивилизации, слабо». «В целом мире нет ничего такого, чтобы изменилось так мало, как те великие догматы, из которых слагаются нравственные системы». Если знанию принадлежит такое громадное значение, то «великие мыслители управляют делами человечества и своими открытиями определяют ход развития народов».
Из русских писателей Лавров (Миртов), в ряде статей: «Цивилизация и дикие племена» («Отечественные Записки», 1869, № 5-9), делает попытку различить понятия культуры и цивилизации. Сравнивая современный общественный строй с государством насекомых, Лавров находит в обоих общий элемент, но, вместе с тем, в первом устанавливает присутствие элемента, который совершенно отсутствует во втором. Этот второй элемент не нуждается в особом названии, потому что он есть не что иное как мысль, с её критическим отношением к обстановке, в видах удовольствия, пользы, истины или справедливости. Что касается до первого элемента, общего всякому обществу, с определённой системой привычек, преданий и обычаев, ему можно придать название, употребляемое уже теперь для внешних проявлений общественной жизни автором, наиболее обратившим внимание на эту сторону социальных явлений (Клеммом), именно название культуры. «Обозначая словом культура исключительно элемент привычки, обычая и предания в общественной жизни, мы имеем возможность обособить это слово от слова цивилизация, с которым первое сливается, и тогда последнее получает возможность найти себе точное применение к совокупности двух общественных элементов». Элемент культуры (как её понимает Лавров) «есть и во всякой человеческой цивилизации, но к нему здесь присоединяется другой элемент, мысль личности, постоянно перерабатывающая культуру и развивающаяся в этой переработке — это элемент человечный… Чем более элемент мысли преобладает над элементом культуры, тем цивилизация стоит выше». Но дело в том, что в каждом культурном (в том смысле, какой даёт этому слову Лавров) человеческом обществе непременно присутствует до известной степени и элемент критической работы мысли, только в одном обществе он сильнее, в другом слабее, и принимаемое Лавровым различие трудно провести на практике в применении к человеческим обществам.
Некоторые писатели придают цивилизации другое значение, а именно обозначают этим словом одну из ступеней культурного развития. Шарль Фурье, в своих «Théorie des quatre mouvements» (1808) и «Trait é de l’association domestique agricole» (1822), называет цивилизацией современный общественный строй, который вскоре, благодаря проповеди Фурье, должен уступить место новому, высшему строю. Таким образом, «цивилизация» является, по Фурье, лишь переходной ступенью к этому высшему строю, лишь определённой стадией развития, причём Фурье не считает эту стадию высшей.
Употребление слова «цивилизация» в смысле высшей ступени развития можно видеть у Эдварда Тайлора и у Льюиса Моргана («Первобытное общество»). Они различают следующие ступени, через которые проходили народы в их развитии: 1) дикость, 2) варварство и 3) цивилизация. Каждый из этих периодов Морган подразделяет на 3 части, что является уже довольно искусственным. Границы этих ступеней Морган устанавливает, обращая внимание на изобретения и открытия, которые «в их последовательной зависимости образуют непрерывный ряд по пути человеческого прогресса и характеризуют его последовательные ступени». Цивилизация, по Моргану, начинается лишь с изобретения звуковой азбуки и употребления шрифта и тянется до настоящего времени (в таком понимании термина цивилизация сходится с Морганом и Тайлор). Таким образом, началом периода цивилизации он считает изобретение важнейшего орудия сохранения и передачи не только современникам, но и последующим поколениям, знаний, идей и чувств, что только и делает возможным высокое духовное развитие.
Более высокою ступенью развития общественности называет цивилизацию и социолог Франклин Генри Гиддингс, считающий цивилизациями лишь гражданские ассоциации (демогенические, т. е. такие, в которых связью служит не родство, а общий интерес, сотрудничество и т. п.). Гиддингс принимает три стадии цивилизации: 1) военно-религиозная цивилизация, 2) либерально-законная и 3) экономическо-этическая.
Ввиду неразрывной, становящейся всё более и более ясною взаимной связи всех сторон человеческой деятельности, в настоящее время приходится отказаться от строгого разграничения понятий цивилизации и культуры и употреблять их как синонимы, тем более, что и общепринятое словоупотребление часто поступает так. К числу писателей, которые не отделяют явлений материальной и духовной культуры и одинаково подводят их под понятие «культуры», относится Юлиус Липперт («История культуры»). Под словом культура он понимает результаты того труда, который поднял человечество из низменного и бедственного состояния на занимаемую им теперь высоту. Липперт настаивает на том, что в основе всех разнообразных проявлений человеческой деятельности (изобретений, улучшающих материальную обстановку жизни, общественной организации, развития языка, мышления, науки, искусства, религии) лежит одно стремление к поддержанию жизни. Его книга распадается на 3 части: 1) материальная культура (забота о пропитании, одежда и жилище), 2) общество (семья, собственность, правительство и суд) и 3) духовная культура (язык, культ и мифология).
В «Очерках по истории русской культуры» П. Н. Милюкова слово культура употребляется как синоним цивилизации и под него подводятся как экономический быт, так и общественные организация и явлении «духовной культуры» — вера, творчество в искусстве и общественное самосознание. П. Н. Милюков так объясняет свою точку зрения на отношение духовной и материальной культуры: «Современное мировоззрение уже не может более противопоставлять духовную культуру материальной: на ту и другую приходится одинаково смотреть как на продукт человеческой общественности, как она отразилась в сфере человеческой психики» (вместо предисловия ко 2-му выпуску).
Культурная история, или история цивилизации, должна составлять главное содержание истории: она охватывает те явления человеческой жизни, которые являются наиболее широко объемлющими, глубоко захватывающими жизнь всех слоёв населения, и в то же время наиболее устойчивыми, такими, в которых статический элемент (элемент состояния, пребывания) преобладает над элементом динамики (движения, изменения). Такие события, как войны, политические перевороты и т. д., интересуют нас лишь постольку, поскольку они имеют отношение к тем явлениям, которые входят в понятие культуры или цивилизации. Отдельными сторонами культуры или цивилизации можно считать: 1) материальный быт, всё то, что служит человеку для удовлетворения его физических потребностей (промышленность, пища, одежда, жилище, оружие, и т. д.); 2) общественный быт (семья и другие соединения, основанные на происхождении, сословные организация, разного рода ассоциации, государство и право); 3) духовную культуру (религия, мораль, искусство, философия и наука).
В понятие культуры или цивилизации входит не только сумма указанных явлений, но также и тот особый духовный склад, те особые настроения, которые вырабатываются в результате культурного развития, которыми культурный человек отличается от дикаря и которые проявляются в его реакции на воздействия, приходящие извне, и в его поступках. Не следует, конечно, забывать, что в жизни явления, которые мы для удобства изучении относим к различным рубрикам, самым тесным, неразделимым образом слиты одни с другими, находятся в самой тесной зависимости и постоянном взаимодействии. При изучении цивилизации приходится наталкиваться на все главнейшие вопросы, с которыми имеют дело так называемая философия истории и социология; между этими тремя дисциплинами существует самая тесная связь. Основными вопросами при изучении цивилизации являются следующие: 1) об исходной точке развития цивилизации, т. е. о состоянии человека в начальные эпохи его существования на земле, об его первоначальной физической и духовной организации; 2) о законах, по которым совершается развитие цивилизации; 3) о факторах этого развития, об их взаимном отношении, об относительной силе действия каждого из них; 4) о том, меняется ли с развитием цивилизации самая природа человека, физическая и духовная, или она остаётся неизменной, наконец, вопрос о значении цивилизации.
Что касается первого вопроса, то, конечно, наука должна отбросить те старые представления, которые считали человека в начале его существования на земле совершенством, его жизнь в то время — «золотым веком», а в последующем развитии видели регресс, падение, из которого человек снова должен стремиться к достижению первоначального совершенства. <...>
Изучая современное состояние цивилизации у разных народов, а также предшествовавшее её развитие, насколько мы можем проследить его, учёные устанавливают несколько культурных состояний, или ступеней цивилизации, которые сменяются большею частью в одной и той же последовательности и которые можно считать более или менее типическими. Очень распространённым является уже упомянутое деление на три культурных периода: дикости, варварства и цивилизации. Несмотря на условность этого деления, как и всякого другого, оно является наиболее удачным для обозначения крупных различий в состоянии цивилизации, так как берёт в расчёт общее состояние её, а не один какой-нибудь признак. Деления по одному признаку имеют меньшую ценность, так как они оставляют без внимании целые группы других признаков. Из таких делений можно указать Гегелевское (по степени развития свободы) и Кантовское (известные три фазиса умственного состояния). <...>
На Востоке мы видим уже в древности высокое развитие того, что входит в понятие материальной культуры, а в духовной области — пышный расцвет религии и искусства; общественные же организации и политические формы развивались здесь слабо, а в духовной жизни искусство отодвигало на задний план исследование постоянных отношений между явлениями и познание их законов, т. е. науку. У европейских культурных народов мы видим большую активность народных масс, живое участие их в своих собственных судьбах, быстрое развитие общественных и политических форм, выработку строгих юридических норм, а в духовной области — большую гармонию между чувством и мыслью, искусством и наукой, которая достигла такой мощи, что, напр., Бокль стал видеть в ней главного двигателя европейской цивилизации. Многие стороны европейской цивилизации в последнее время быстро усваивает и Япония, ранее входившая в круг влияния восточной китайской цивилизации. Последняя имеет в Азии особое значение, так как она является во многих отношениях очень высокою и распространена среди громадного количества людей, почти равняющегося численно населению Европы и Северо-Америк. Соед. Штатов. Китайская культура оказала значительное влияние на соседние с Китаем народы. История китайской цивилизации до сих пор плохо известна европейцам, так что трудно сделать относительно её определённые выводы. Особый тип представляет цивилизация мусульманского Востока, захватившая обширные пространства в Азии и в Африке, где она и теперь продолжает распространяться среди негров. Элементами её были древние культуры Передней Азии, затем эллинистическая и римская; потом арабы внесли в неё, вместе с исламом, своеобразные черты. <...>
—
Что касается до оценки цивилизации, то в этом отношении встречаются два взгляда, нашедшие себе выражение уже в древности. Наряду со взглядом, возвеличивающим цивилизацию (у древних, напр., такой взгляд выражен в «Прометее» Эсхила) и видящим в развитии её «прогресс», уже в древности был распространён взгляд, что цивилизация не делает людей лучшими и более счастливыми, а, наоборот, удаляет их от идеально счастливой жизни «золотого века» (см., напр., Овидиевы «Aetates»). Такой же взгляд поддерживался в теологии. В XVIII в. Руссо красноречиво оплакал вредное влияние цивилизации на нравственное развитие. У нас в сочинениях графа Л. Н. Толстого встречается резкая критика современной цивилизации, но она исходит не из принципиального отрицания благотворного значении цивилизации вообще, а из того, что современная цивилизация идёт, как думает Толстой, ложным путём, игнорируя, будто бы, интересы масс, ничего не давая им, а лишь ухудшая условия их жизни. Л. Н. Толстой не отрицает науки и искусства, но он требует, чтобы наука и искусство прямо ставили себе целью улучшение жизни масс, служение им, а не только верхам общества, как это будто бы имеет место теперь.
Беспристрастные наблюдения дают, кажется, право сделать вывод, что современная европейская цивилизация улучшает постепенно положение масс и даёт им средство улучшать его в будущем ещё более. Высокое развитие цивилизации может дать населению возможность значительно размножиться, без увеличения занимаемой площади (примеры — Китай и Зап. Европа), смягчить борьбу за существование, поднять средний нравственный и умственный уровень населения, развить в нём сознание солидарности. Тем не менее, нельзя утверждать, что в ходе цивилизации всегда замечался и постоянно будет замечаться «прогресс». Дело в том, что понятия «прогресса» и «регресса» относительны и субъективны. Развитие цивилизации не составляло, притом, единого для всего человечества процесса, шедшего в одном направлении: прогресс в одной части может сопровождаться регрессом в другой. Если устранить понятие «прогресс» и принимать лишь «эволюцию» в Спенсеровском смысле, то и тогда придется констатировать, что «дифференциация» и «интеграция» не всегда увеличиваются, и в истории цивилизации можно указать случаи возвращения к более простому (т. е. уменьшение дифференциации) и ослаблении «интеграции». С другой стороны, несомненно, что в последние столетия европейская цивилизация всё более принимает характер общечеловеческой цивилизации. Всё на большем пространстве широко распространяются сходные формы экономических и покоящихся на них социальных отношений, политических форм; наука и искусство всё более становятся общим достоянием всех цивилизованных людей; даже внешний вид культурного человека в разных странах принимает одни черты, даже манеры и моды выказывают то же стремление к объединению, являющееся результатом обширных сношений, и вместе с тем ослабевает племенное и национальное отчуждение и развивается идея единого человечества, составляющего одну семью. <...>
2. СССР. «Большая советская энциклопедия» (третье издание, 1969-1978)
Патриотизм (от греч. patriótes — соотечественник, patrís — родина, отечество) — любовь к отечеству, преданность ему, стремление своими действиями служить его интересам.
Патриотизм — «… одно из наиболее глубоких чувств, закреплённых веками и тысячелетиями обособленных отечеств» (Ленин В. И., Полн. собр. соч., 5 изд., т. 37, с. 190). Исторически элементы патриотизма в виде привязанности к родной земле, языку, традициям формируются уже в древности. В классовом обществе содержание патриотизма становится классовым, ибо каждый класс выражает своё отношение к отечеству через присущие ему специфические интересы. В условиях развития капитализма, формирования наций, образования национальных государств патриотизм становится неотъемлемой составной частью общественного сознания. Однако по мере обострения классовых антагонизмов, с превращением буржуазии в господствующий класс её патриотизм перестаёт отражать общенациональные моменты, как это было в период борьбы с феодализмом, смыкается с национализмом и шовинизмом, ограничивается эксплуататорскими интересами, ибо «… выше интересов отечества, народа и чего угодно капитал ставит охрану своего союза капиталистов всех стран против трудящихся…» (там же, т. 36, с. 328-29).
Для мелкой буржуазии характерны национальная ограниченность и национальный эгоизм, определяющие её отношение к отечеству и к другим народам. В буржуазном обществе пролетариат выступает выразителем коренных национальных интересов народа, а потому и носителем подлинного патриотизма. В статье «О национальной гордости великороссов», написанной в годы 1-й мировой войны 1914-1918, В. И. Ленин отмечал: «Чуждо ли нам, великорусским сознательным пролетариям, чувство национальной гордости? Конечно, нет! Мы любим свой язык и свою родину, мы больше всего работаем над тем, чтобы её трудящиеся массы (то есть 9/10 её населения) поднять до сознательной жизни демократов и социалистов» (там же, т. 26, с. 107).
Подлинный патриотизм несовместим ни с космополитизмом, ни с национализмом. В ходе социалистической революции меняется социальная сущность отечества, главным содержанием этого понятия становится социализм — объект национальной гордости и подлинное отечество трудящихся, формируется социалистический всенародный патриотизм, гармонически сочетающий любовь к лучшим национальным традициям своего народа с беззаветной преданностью социализму и коммунизму и с уважением к другим народам. Социалистический патриотизм неразрывно связан с пролетарским интернационализмом. По словам Ленина, «без этого патриотизма мы не добились бы защиты Советской республики, уничтожения частной собственности… Это лучший революционный патриотизм» (там же, т. 42, с. 124).
Наиболее яркое проявление социалистического патриотизм нашёл в годы Гражданской войны и военной интервенции 1918-1920 в России и Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945. В условиях консолидации и развития новой исторической общности людей — советского народа — происходит формирование общесоветских политических и социально-психологических ценностей. Возникает общенациональная гордость советского человека — важный элемент социалистического патриотизма.
С образованием мировой социалистической системы «… патриотизм граждан социалистического общества воплощается в преданности и верности своей Родине, всему содружеству социалистических стран» (Программа КПСС, 1974, с. 120). Идеи и чувства социалистического П. выступают как важный фактор политической и трудовой активности масс в ходе коммунистического строительства. Воспитание советских людей в духе органического сочетания социалистического патриотизма и интернационализма КПСС считает одной из своих важнейших задач.
3. РФ. Большая российская энциклопедия (2004-2017)
Патриотизм (от греч. πατριώτης — соотечественник, πατρίς — родина, отечество), осознанная любовь к родине, своему народу, его традициям. Предпосылки возникновения патриотизма складываются в первобытном обществе и связаны с привязанностью к семье, роду, племени, своей земле, с почитанием родовых божеств и предков.
В Древнем мире эти привязанности становятся осмысленными и обретают идеологическую нагрузку. В Древней Греции изначальный, т. н. полисный патриотизм, тесно связанный с понятием гражданства, постепенно, преимущественно под влиянием греко-персидских войн и столкновения с варварским миром, уступает своё место панэллинскому патриотизму, скреплённому единым языком и единой культурой. В Древнем Риме с расширением государства полисный патриотизм вырос в имперский. Одну из основ конфуцианской этики в Древнем Китае вместе с верностью императору составляла любовь к своей стране. В средние века патриотизм предполагал не столько любовь к своей стране и народу, сколько в первую очередь преданность вере и служение сюзерену. На этой основе и на Западе, и на Востоке сложилась идея универсальной христианской или исламской империи (Византийская империя, Халифат, Священная Римская империя), противостоящая местному патриотизму. В сознании русского народа патриотизм существовал вопреки политической раздробленности и был прочно связан с православием, что особенно проявилось в Смутное время. С установлением в Европе в раннее Новое время абсолютистских режимов патриотическая идея «служения государству» стала тождественной идее «служения монарху».
Сам термин «патриотизм» прочно входит в словарь европейских стран в XVIII в. Хотя доминантой понятия «патриотизм» по-прежнему оставалась идея защиты родной страны, на Западе с конца XVIII в. оно обогащается новым смыслом, рождённым революционными событиями эпохи: патриотами называют участников Войны за независимость в английских колониях в Северной Америке, патриотов движения в республике Соединённых провинций, Великой французской революции, сподвижников С. Боливара в Латинской Америке. В эпоху наполеоновских войн к понятию «патриотизма» в Испании, Португалии, Германии обращаются и консерваторы.
В России с возникновением империи понятие «патриотизма» становится стержнем государственной идеологии. Оно трактуется как высшая нравственная добродетель (Екатерина II, Н. М. Карамзин и др.). После Отечественной войны 1812 патриотизм стал характерной чертой как идеологии «западников» (Т. Н. Грановского, В. Г. Белинского и др.) и «славянофилов» (А. С. Хомякова, И. В. Киреевского и П. В. Киреевского и др.), так и «официальной народности» теории.
В случае острых гражданских конфликтов на первый план выдвигается некий идеальный образ родины, за который сражаются люди противоположных политических взглядов: патриотами считали себя «северяне» и «южане» в Гражданской войне в США 1861-1865, республиканцы и франкисты в Испании середины 1930-х гг. и т. д. Однако основой патриотизма всегда оставалась защита отечества от внешней угрозы. Поэтому понятие «патриотизма» стало особенно востребованным во время 2-й мировой войны.
Патриотизм повсюду в мире стал мощным политическим орудием: вводится почитание национальных символов (флаг, гимн, герб), создаётся система патриотического воспитания. Свойство патриотизма консолидировать нацию активно используется властью для реализации различных политических проектов. В свою очередь оппозиция часто подвергает правительства критике за их мнимый или действительный отход от патриотического курса.
Понятию «патриотизм» противополагают обычно понятие космополитизм, однако соотношение этих понятий остаётся достаточно сложным. При определённом взаимном отталкивании они составляют и некое единство — возможно защищать интересы своего отечества и одновременно стремиться к разрешению глобальных проблем (экология, справедливый международный экономический порядок, борьба с эпидемиями и голодом, поддержка жертв политических преследований и т. д.), опираясь на общечеловеческие ценности.
Если на Западе понятие «патриотизм» широко используется в том же значении, что и понятие «национализм» (впрочем, Шарль де Голль, например, подчёркивал, что он патриот, а не националист), то в России они по традиции оппонируют друг другу, приобретая аксиологические оттенки: патриотизм имеет определённо положительный смысл, тогда как национализм (и особенно его крайняя форма — шовинизм) рассматривается в негативном плане как идеология, противопоставляющая народы и государства. В последнее время широкое распространение среди отечественных обществоведов получила идея «гражданского патриотизма», связанная с концепцией «российской гражданской нации».