Важно видеть широкий горизонт, а не серые стены...

Такое утверждение родилось у меня после жизни в городе. Это был интересный опыт, но несовместимый с моими взглядами на жизнь.

Тогда, в середине десятых годов, я работал монтажником-слаботочником и снимал комнату в коммуналке. Моими соседями были пенсионеры и мужичок-хлебовоз. Жили тихо и мирно. В квартире всегда было чисто. Запах борща и котлет был буквально визитной карточкой нашего жилища. Кого-то такая картинка могла бы покоробить, но я был доволен атмосферой.

Вроде бы всё было нормально, но стоило мне подойти к окну, как чувство радости куда-то улетучивалось. Серые стены девятиэтажек, мигающая неоном пивнуха и горожане, втискивающие себя в маршрутки, — вот что открывалось моему взгляду. Вместо открытого горизонта, благоухающей зелени и неспешного утреннего чая — суета, шум и бесконечная спешка. В городе я незаметно для себя перестал пить чай, который любил с детства. «С ним возни много...» — как-то оправдал свою приверженность кофе один мой коллега. «Так и есть... Если не пить туфту в пакетиках», — согласился я тогда.

В те дни я начал понимать, что теряю себя. Мои привычки менялись, подстраиваясь под новый ритм жизни. В какой-то момент проявились ощущения, что вечно спешу и отвечаю всем: «У меня нет времени». Тогда понял — эта фраза не про занятость, а про некую умозрительную опухоль, которая разрослась во времени до небывалых размеров, отъедая энергию жизни.

Я перестал не только писать рассказы, но даже делать заметки. Включился в механику будней, которая, как маятник старых напольных часов, отсчитывала мой новый ритм: «пять-два, пять-два»...

Исчезли те самые творческие горизонты, в которые я уходил, вернувшись с работы, быстро поужинав и бросив в рюкзак фотокамеру. Там, в угодьях, звенели песнями птицы, стрекотали кузнечики, а листва шепталась с ветром. Я гулял, снимал и записывал свои наблюдения, чтобы потом поделиться с людьми... Под склоном — лисья нора. Все пять лисят живы, истощённая мамаша суетится и тащит своим детям скворца. Косули пасутся всё там же, а ободранная с дерева кора говорит о том, что ночью лось чесал об неё спину.

Начинать утро с неспешного китайского чая, сидя за столиком в окружении поющих птиц, перекинуться парой слов с соседом, прогуляться в саду, за которым открывается обширный горизонт — это неотъемлемая часть моего существа. Бытие в его развёрнутом виде, а не его тень.
И да, тогда я вернулся в деревню. А следом вернулось и желание писать. Желание, которое долго пылилось в десяти квадратах городской коммуналки, задушенное ритмом «пять-два, пять-два»...