Писатель и дикая природа
Я очень люблю наш климат. Хотя понял это не так давно. Долгое время жил ощущением других людей, что наша погода минимально пригодна для жизни. В какой-то степени это так и есть. Однако, очень много зависит от личного восприятия или, как сейчас говорят — оптики.
Смена погодных настроений помогает встрепенуться, «очухаться» от увязание в однообразии времён года. Жара, жара, жара... Дождь, дождь, дождь... У меня это вызывает уныние и апатию. Мне нужны перемены! Хотя бы в погоде. Контрастные времена года в Средней полосе это моё всё. Каждая ипостась природы вносит свой элемент в характер и отношение к жизни.
Возможно я корнями глубоко пророс в трансцендентный чернозём, подразумеваю — родину, Малую Родину, а не вот это вот всё... И не мыслю себя иначе, в отрыве от однообразных пейзажах, в которых всегда нужно искать изюминку, нечто необыкновенное в будничном.
Медитативность чернозёмных равнин о которых не говорят с придыханием и восторгом, как никакая другая местность приглашает к концентрации на любом объекте, кроме неё самой. Она самоустраняется, позволяя остаться наедине с собой.
В общем-то я смело могу тебя причислить коренным обитателям среднерусской равнины, представителем глубинного народа. Но если честно говорить то от этих определений меня тошнит. Но невзирая на такое моё чувство, в этих определениях есть безусловная доля правды.
Вообще по моим наблюдениям которые я делал в течение всей своей жизни, наиболее ярко если можно так сказать о жизни в глубинке, она проявляет себя как раз таки на берегах малых рек, бескрайних полей, грунтовых дорог, безымянных урочищ и небольших лесов. В этой жизни нет судьбоносных масштабов, которые возбуждают наш интерес к происходящему в обществе событию. Тут всё скромно, тихо, незаметно, но не менее драматично, чем можно увидеть где-либо ещё.
Чернозёмный человек мощно сращен с благодатной почвой. Она даёт ему очень бурный рост, который человек не в состоянии обуздать, осознать от чего он часто перерастает и гибнет. Гибнет от собственной мощи, которая часто направлена какую-то пропасть и безысходность собственной жизни, которую он наслаждаясь и истязая себя одновременно, доводит себя до исступления и гибели. Вся тяжесть существования чаще ещё дальше отбрасывает человека о нравственной крепости, чем упрочивает его стремление взобраться на неё.
Инструментов для этого предостаточно от обычной водки, неуёмного труда, плохого здоровья и болезненной смиренности. Последний один из важных буквально базовых свойств характера человека средней полосы. Когда бурный рост данный от природы, человек подавляет таким страшным болезненным смирением, его буквально разрывает и он безуспешно пытается подавить в себе бунтарский характер и разросшуюся до боли смиренность.
Когда-то очень давно в один из кризисных периодов уже осознанной жизни, я нашёл выход в тесном взаимодействии с окружающей меня природой. И это помогло мне справиться с кризисом. Это было в юности и я постепенно ушёл от этого и потихонечку перешел в другие сферы жизни, ближе к социуму и дальше от дикой природы.
Однако случился ещё один перелом и в двадцать втором году, я ощутил себя погрузившимся безвременье как и многие другие и совершенно потерял понимание того, куда двигаться дальше и снова обратился к дикой природе.
Когда-то, лет пять назад, я написал рассказ. В нём рассказал о небольшом происшествии в деревне на берегу самой обычной почти безымянный с точки зрения географии реки. Тогда его опубликовал и не то чтобы к нему пробудился интерес общественности. Но одна моя знакомая его прочитав, сказал, что в этом рассказе есть какая-то незаконченность. Конечно это можно было бы обосновать как литературный приём, но я подумал, что было бы неплохо облачить этот рассказ в более полновесное повествование, тем более, что материала предостаточно.
Так и начал писать. Исходил из того что я вижу вокруг, опирался на свои заметки, вспоминал наблюдения, которые делал работая в небольшой малой тиражной газете. По щепотке собрались в руках горсти нашего чернозёмного бытия, которые нужно было собрать вокруг единого сюжета. Я до сих пор работаю над этим произведением. До сих пор не определил его форму, но с другой стороны это перестало быть важным...
Мне сложно сказать когда я закончу свой текст, это даже для меня вопрос. И здесь есть наша особая черта некоторой среднерусской апатичности, неспешности. Но помимо каких-то философских, местных тонкостей, конечно я отмечаю и сложность технического исполнения. Приходится держать в голове массу информации, которую нужно привести в структуре. Это сложно. Иногда месяцами не касаюсь текста, который является одной из главных задач в текущий момент жизни. То ради чего я отказался от многих благ, которые предлагала мне жизнь.