#издач_грустное

Здрав буде, Издачик! На связи Кош. Давненько не делился прохладительными сказаниями, а тут под крепленое пиво и пронизывающую метель вспомнилась старая грустная история, произошедшая с одной девушкой из моей юношеской компании.
Заранее извиняюсь за ашыпки, пишу будучи нетрезвым, как всегда.

По молодости я тусовался во многих компаниях. И речь пойдет об одной девушке по имени Ева. В компанию ее привела подруга Ника, в попытках хоть немного растормошить ее понурую жизнь. А там было с чего быть понурым.
Родители Евы погибли на трассе еще в девяностых, да притом еще и очень мрачно, не своей смертью. Они были коммерсами, причем солидными – сумели нехило поднять бабла на ваучерах, прям как тот же Дерипаска, только в куда меньшем номинале. Ева сама не очень любила об этом говорить, но мне почему то доверяла больше остальных, а потому и поделилась тем, что знала от бабушки, которая перебралась из глубокой деревни присматривать за маленькой Евой после похорон. Ближе к 2005 году бабку разбил инсульт, а после отнялись ноги. Будучи в 9 классе, Еве приходилось учиться в школе, подрабатывать, и уже самой приглядывать за лежачим человеком со всеми вытекающими, при том что бабка не то что могла помогать по дому – она посрать то по человечески сходить не могла, и ей приходилось делать все под себя, в ожидании когда домой вернется внучка, лежа в собственных испражнениях. В школе Еве тоже покоя не было. Серая мышь ростом 150, с вечными мешками под глазами от недосыпа и начавшей развиваться неврастенией, она была категорически худая, хрупкая и неприглядная. Одеться прилично пенсия бабки не позволяла, что уж говорить о хоть какой то косметике. В скором времени и бабки не стало, и Ева осталась совсем одна в этом мрачном мире. Уже в универе ей посчастливилось встретить Нику – первого человека, который не только не принижал Еву, но еще и пытался сделать жизнь Евы хоть на йоту лучше.
Так она и попала в общую компанию вместе со мной. Хоть мы и были тогда молодыми веселыми распиздяями, Еву приняли душевно и с теплом. Где то уже через полгода она стала походить на человека, как внешне, так и внутренне.
Однажды я встретил Еву на улице, и поначалу даже не узнал. Она не шла, она словно порхала, сияя счастливой улыбкой. После того как я ее догнал, чтоб поздороваться, мы отошли перекурить, и Ева призналась мне с сияющими от счастья глазами, что влюбилась, причем влюбилась не безответно. Это меня неслабо так удивило, ибо к молодым людям она вниманием никогда не проникалась – не до того как то было. Вместе с тем, я безумно порадовался, и попросил ее прийти на очередные гулянки вместе со своим молодым человеком.
Когда этот молодой человек появился в компании, в один из вечеров, я в сердцах сплюнул на асфальт. Этого типа я косвенно знал. Общажная недоросль с ололо-блатными замашками, из какой-то откровенно неблагополучной семьи. Весь вечер кичился какой он опасный типок, и тем что у него батя забил мать табуреткой в наркотическом угаре, и что он теперь сам живет в этом тараканнике, где когда то они ютились втроем. Весь вечер мне хотелось выстегнуть это прожжённое быдло, но Ева не спускала с него счастливых глаз, и сдерживался я только ради нее, успокаивая себя мыслями, что Ева девка умная, и сама поймет че к чему, когда это туловище насинячится в поняшу и ударит ее. Господи, блять, как же я ошибался…
То была, как обычно, преамбула.
А вот теперь фабула.
На заре 2009-2010 годов из этой компании мало кто с кем общался. Вялая перепись в контакте не в счет. Все разлетелись кто куда, кто по учебе, кто по работе, кто в армейку. Изредка списываясь с Никой, я узнавал еще и за Еву, так как общаться и дружить эта парочка не перестала. Мутный типок перебрался в Евину шикарную двушку, продав свой клоповник, так как его отца на зоне хлопнули, и клоповник пошел по наследству. То, что Еву после этого периодически видели с ссадинами, синяками и шрамами, говорить уж не приходится, но она все еще оставалась такой же счастливой и улыбчивой.
Время тянулось, все окончательно потерялись друг от друга, и я не исключение. Работа, армия, потом снова работа, дом, семья. Но однажды, пару лет назад, мне раздался телефонный звонок с неизвестного номера. Я снял трубку, и оказалось, что это Ника. Откуда у нее сохранился мой старый номер, ума не приложу. Ника просила меня приехать в родной город. Сказала что это абзац как важно. Понятное дело, что я настойчиво потребовал рассказать что зачем и почему.
По сбивчивому и эмоциональному рассказу Ники было ясно только одно – это из-за Евы.
И все было пиздец как плохо. Если коротко – то тот мутный парень решил однажды поехать покорять Москвабад. Еву с собой по каким то причинам не брал, оставив ее в Уфе. Потом ему потребовались деньги на открытие наебизнеса, которые принесла ему влюбленная Ева, продав родительскую двушку и переехав в комнату в той же всратой общаге, где жил до этого ее ебучий мухажор. Он кормил девчонку обещаниями, что сейчас он встанет на ноги, и потом перевезет ее к себе. Да только на ноги он давно уже встал, а с Евой потихоньку прервал все связи, что не могло на ней не сказаться. Непонятно, как и в какой момент кто умудрился проебаться, но никто из знакомых не прочухал, как Ева села на иглу. В один момент Ника это спалила, и попыталась призвать Еву к голосу разума. Тщетно, потому как Ева после продала и эту задрипозную малосемейку, уехав куда-то и пропав со всех радаров.
И вот, встретив ее случайно на улице, Ника стала бить во все возможные набаты. С ее слов, она даже это чувырло умудрилась где то выцепить в Нерезиновке через знакомых в органах, и вызвать его в Уфу. Поскольку мы оба были для Евы когда то не последними людьми, Ника надеялась, что хоть мы повлияем на события.
Сказано сделано. Я упал в рейс до Уфы, и встретился с Никой и этим мутным типом. И мне уже тогда захотелось заколотить его самодовольное ебало в асфальт. Отожранный, зализаный и лоснящийся, в явно недешевом пальто, этот чмырь гордо цедил цветную Собрание, с таким видом, словно он, сука, меценат, приехавший кормить голодающих детей в армии на свои личные сбережения.
Ника дала нам точный адрес, и попросила съездить самих, потому как повторно этого вида она бы не пережила. Мы упали в таксо, и добрались по означенному адресу. После долгих звонков и пинков в дверь, какой то низкий сиплый голос прошелестел мол, хер ли нам надо. Мы попросили его по хорошему открыть, и не создавать никаких проблем. На что были посланы на три хуя. Типчик вздернул носом к небу, и начал поворачивать корпусом, чтоб уйти. Мои нервы на тот момент сдали, и хлипкая деревянная дверь, стоящая у меня на пути вместе с уторченным чмошником по другую сторону, быстро были выбиты в другой конец квартиры, а наглаженный щёголь за шкирку был втащен внутрь.
В нос ударило чудовищное зловоние. Пахло перегноем их человеческого мяса, с приторно-сладким оттенком. Насрав на возгласы хозяина квартиры, я вошел в одну из комнат.
Там лежала Ева. Ну, точнее то, что от нее осталось. Это был не живой человек в прямом смысле слова, это был труп, который пока еще не понял, что он труп. Ева лежала на каком-то засраном матраце, прямо на полу. Из мебели в комнате находился сам матрац, 2 табуретки, тумбочка и пепельница. Подойдя поближе, я понял причину источника смрада.
Дезоморфин. По настоящему последняя система для любого наркомана. Часть ноги, торчащей из-под скудной накидки, уже прогнила до кости. Еву трясло крупной дрожью, на улице была уже поздняя осень, и выбитая форточка в комнате тепла не прибавляла. Мои слова и чувства, что копились до этого, словно сдуло ветром. Разум чисто технически отказывался воспринимать происходящее наяву. Я подошел к ней поближе.
Тусклые глаза Евы на секунду дернулись в мою сторону, после чего она легла на спину, раздвинула ноги и стянула накидку, обнажившись по пояс. Так она и лежала, словно ждала от меня чего то. Тут мне и стало ясно, зачем она в этой квартире находится, и на каких основаниях. Меня она стоически не узнавала, пока я звал ее по имени. Я сдвинул ей ноги, прикрыв наготу, набросил назад накидку, и укрыл ее нашедшимся в другом углу старым одеялом. Только тут, Ева, заподозрив неладное, попыталась вглядеться в того, кто перед ней. Узнав меня, ее погасшие глаза на секунду блеснули жизнью, и она мне улыбнулась.
Вошедший было в комнату вторченный шибздик тут же получил молниеносный удар в солнышко, да такой, что аж душа на позвонки намоталась. Я скрутил это чудовище, и начал выпроваживать его из квартиры, попутно приказывая зализанному хахалю поднять Еву, чтоб вывести в подъезд, ибо так скорой будет проще забрать ее. Выпинув в подъезд хозяина квартиры, я вернулся назад в комнату. Охеревший пидорас пытался брезгливо поднять Еву за руку с ее лежанки, а после того как ему это удалось, он повел ее в сторону выхода, не заботясь что с нее спала накидка и одеяло. Он вел ее настолько брезгливо, словно вел под руку ушат говна, а не человека, что отдал ему все что имел. А Ева при этом смотрела на него с той же нотой нежности, что и когда то давно, в тот злополучный вечер, когда надо было презреть все правила приличия и ушатать малолетнего на тот момент уебана в развесистый фарш. Потом он резко отдернул от нее руки, издав писк чуть ли не фальцетом. Ева нелепо рухнула на пол. И тут я понял, почему этот гондон струхнул. У девушки с руки начала отслаиваться кожа и мясо. Которые на него и налипли.
Я поднял Еву на руки, с ужасом ощутив, что она ничего не весит, и отнес на лежанку, заново укрыв. Когда то я уже помогал переносить трупы после крупного инцидента, и это было несложно. На тот же момент понял – выведи ее в падик, и она не дотянет до скорой. После чего вышел с уродом на улицу под предлогом покурить, бросив в подъезде хозяину квартиры куртку, и выводя следом.
Туловище попросило у меня зажигалку, снова беззаботно пожевывая цветастую Собрание. Подкурив, челик словно в воздух, произнес:
— Мда. Совсем тупая видимо, раз так на наркоте сидит. Интересно, сколько будет стоить ее лечение?
Поймав его уничижительный взгляд, я понял что сдерживаться не могу. Я видел много дерьма в жизни, и много тварей в шкурах людей, но это было выше моего понимания. Я затолкал эту сигарету ему в череп градом ударов, один за одним. И бил с оттяжкой, не жалея сил. Перед глазами стояла красная пелена. Очнулся я от того, что меня оттягивал хозяин квартиры, судорожно крича, чтоб я перестал его убивать.
Лицо этого пидораса превратилось в кровавый фаршмак, размазанный по всей голове. Переведя дух, я настоятельно так, крепким сержантским слогом, порекомендовал хозяину квартиры подхватить этого уебка и пиздовать до ближайшей больнички или патруля, пока с ним не приключилось тоже самое. Торч намек понял, и перекинув измочаленного гондона через плечо, поспешил ретироваться. Отдышавшись пару минут, я сделал несколько важных телефонных звонков, и вернулся назад в квартиру. Ева лежала все так же недвижимо, но на этот раз ее глаза меня ясно узнали. Я присел с ней рядом и закурил. В горле комом стоял крик, который так и не смог вырваться наружу. Ева потянула меня за руку, и передала старую серебряную подвеску. Я эту подвеску узнал сразу. С трудом открыв ее, увидел потертое и выцветшее фото Евы в обнимку с этим ублюдком, которая была сделана еще в 2008 году. Слез я тогда не сдержал, признаюсь. А Ева взяла меня за руку своей сгнившей конечностью, и с благодарностью улыбнулась, ничего не говоря. Истощение – вещь страшная.
Дальше приехала скорая и менты. Ева протянула в больнице еще пару недель с небольшим. Хоронить ее было некому, так что деньгами скинулись мы с Никой. Хоронить в итоге пришлось ей, потому как на тот момент мне приходилось оперативно решать проблемы с уголовкой, которую шил мне оклемавшийся выблядок. Скажу лишь, карма виновного нашла. Потому что пуля знает точно, кого она не любит, и кроме меня – была куча желающих в Москве учинить ему неприятностей.
Я же попал на могилу к Еве только в декабре. Ветер пронизывал пальто, и кружил вьюгу.
Медальон я принес с собой. Вычистив и отполировав его, я заменил ту старую фотографию обрезком фотки, где Ева сохранилась лучше всего. Тогда она впервые появилась в нашей компании, и мы решили замутить групповое селфи, как это сейчас принято называть. Тогда же это было фоткой на память.
Смахнув слой снега на могиле, я вырыл небольшую ямку, и закинул туда подвеску, тщательно утрамбовав ямку после. Потом протер запасенной ветошью ограду, и само надгробие, ибо все было к хренам заляпано еще после похорон, а протереть никто так и не догадался. Да и некому, по большому счету.
Половина бутылки коньяка была вылита на могилу, а половина раздумчиво выпита мной в тишине, когда я стоял рядом. Я пытался сам себе ответит на вопрос – какая же тут мораль. Да только ответа так и не нашел. Фатум, вот что это, пожалуй. Ей просто хотелось дожить до момента, когда любовь всей ее жизни и вправду вернется за ней, в каким бы ни было виде. А все остальное, как у Летова – нахуй, и в небо по трубе.
Простившись с могилой, я медленно пошел вдоль кладбища к выходу, подгоняемый студеным декабрьским ветром. А зажженная на ограде сигарета провожала вдаль виньетками сизого дыма.