Ровно двенадцать лет, от звонка до звонка
Ровно двенадцать лет, от звонка до звонка, я был похож на робота. Простой алгоритм: подъем, работа, отбой. И еще перерывы на еду. Иногда приходилось отбиваться от сокамерников, но такое случалось нечасто. Но вскоре все изменится: осталась всего одна ночь, и я снова буду полноценным членом общества. Общества, которое решило, что проще свалить на меня двойное убийство, чем искать настоящего преступника. На суде мне казалось, что присяжные просто слишком торопились успеть к вечернему ТВ-шоу. Но что сделано – то сделано. Ничего уже не поменять, и я рад, что завтра все закончится.
«Не думаю, что мне удастся сегодня уснуть» - промелькнула мысль и я мгновенно провалился в тягучие объятья Морфея.
***
Утром меня, как обычно, разбудил громкий звук сирены. Каждый раз, когда я слышал ее резкий вой, мне хотелось взять что-нибудь тяжелое и разнести репродуктор к чертям собачьим. Но сегодня я даже был рад этому протяжному «виу-виу», доносившемуся из коридора.
Всех заключенных сопроводили в столовую, меня же повели в кабинет начальника тюрьмы.
— Что, Джек, сегодня твой «Большой День», да? — поинтересовался Хайд.
— Так точно, не могу дождаться, когда за мной закроют дверь. С другой стороны забора, — ответил я с надеждой, что это действительно случится поскорее.
— Послушай, я понимаю, что у тебя полно амбиций, но хочу предупредить, — он замялся, — по-дружески. Уж не знаю, действительно ты убил тех несчастных или нет – это не мое дело, но люди не готовы принять тебя с распростертыми объятьями. Они будут видеть в тебе только убийцу, — глаза начальника словно потускнели после этих слов. Он действительно переживал за мою судьбу, настолько мы сблизились во время моего срока.
Начальник тюрьмы, Фредерик Хайд, был человеком добрым по своей природе. Хоть его работа обязывала быть жестким, к заключенным он относился с пониманием. Конечно, только к тем, кто действительно хотел исправиться. Рецидивистов и негодяев, не собиравшихся вставать на путь истинный, Хайд ненавидел всем сердцем.
Во время отсидки я помогал Хайду с лекциями для заключенных. Проводил семинары, давал убийцам и ворам понять, что они могут быть лучше. За это Фред обеспечил мне довольно вольготные условия, по местным меркам, за что я ему безмерно благодарен. Он часто навещал меня: приносил книги, что-то вкусное с кухни. Через какое-то время мы действительно стали друзьями, что до сих пор не укладывается у меня в голове: заключенный и надзиратель – друзья, ну ничего себе.
— Фред, дружище, я знаю, ты за меня беспокоишься, но взгляни, — я посмотрел ему прямо в глаза, которые не выражали ничего, кроме смертельной усталости и невероятной озабоченности, — у меня хорошее образование, я умею вести себя в обществе. Мне всего тридцать семь лет, еще вся жизнь впереди. Начну все сначала, раз уж выпал такой случай: найду хорошую работу, женюсь, воспитаю пару ребятишек и буду жить долго и счастливо, — я изобразил самую искреннюю улыбку, на которую был способен.
— Что ж, буду рад, если у тебя все получится… Если будет нужна помощь, то можешь всегда на меня рассчитывать. Адрес и телефон ты знаешь. Джек, ты молодец. Мало кому удается выйти из этих стен достойным человеком. Я правда горжусь тобой, — Фредерик тоже улыбнулся. Морщинки в уголках глаз делали его похожим на мопса, которому только что сказали «хороший мальчик» … В хорошем смысле, конечно.
— Так все и будет, Фред. Не люблю я эти долгие прощания, где мне подписаться, чтобы наконец уйти отсюда? — возможно, я сказал это слишком резко, но Хайд ничуть не обиделся. Он понимал, что только это для меня сейчас имеет значение.
— Здесь и вот здесь, — начальник тюрьмы указал на листки бумаги, пестревшие штампами и печатями самых разных цветов.
— Готово. Ну, я пошел. Пока, Фред.
— Еще увидимся… эм, не здесь, конечно… Ты меня понял.
Последний раз я взглянул на кабинет моего единственного оставшегося друга, развернулся кругом и закрыл за собой дверь.
***
На проходной я забрал свои вещи, которые у меня изъяли ровно двенадцать лет назад. Наручные часы, зажигалку «Зиппо», недокуренную пачку сигарет марки «Кэмел», весьма потертые джинсы с футболкой, ключи от дома и портмоне с двадцаткой внутри.
Железная дверь со скрипом отворилась, и мне открылся вид на проселочную дорогу, ведущую к шоссе, к которому я немедленно направился.
Стоит заметить, что выглядел я не ахти. Исхудавший, с угрюмым выражением лица и, конечно, обритый почти «под ноль». В общем, внешний вид вполне соответствовал моему образу жизни. Понятно, почему я простоял почти полтора часа, безуспешно пытаясь поймать попутку, пока не появился автобус.
— Хо, давно ждешь? — окликнул меня весельчак водитель, кроме которого, кстати, никого в салоне не было.
— Да уж прилично! До города подбросите? — осведомился я.
— А как же, тут всего одна дорога — от аэропорта и до города, — отозвался из глубины водительской кабины шофер. — Откуда путь держишь?
— Оттуда, — указал я на пригорок с грозным монолитом тюремного блока.
— Вот как? Сбежал что ли? — он с опаской окинул меня взглядом с головы до ног.
— Нет-нет, конечно, только освободился и хочу поскорее отсюда уехать.
— Не пойми неправильно, но побаиваюсь я вашего брата. Будет хорошо, если ты сядешь в конце салона.
— Послушайте, я вообще мотал срок по ошибке, я не убийца и вреда вам не причиню… — он не дал мне закончить и пальцем указал на дальний угол автобуса. Пришлось повиноваться.
Всю дорогу водитель не проронил ни слова. Почти час мы ехали в полной тишине, и это было очень неприятно. Когда по приезде я попытался расплатиться, он не взял с меня денег, буквально выставил из дверей и, быстро набрав скорость, умчался прочь.
***
Дома меня ждали горы пыли, прогнившее крыльцо и пара сообщений на автоответчике. В первом сообщалось, что меня бросает девушка, что было очевидно, и сильно я не удивился. Но второе… второе было от родителей. Мама дрожащим голосом говорила, что она с отцом очень сильно во мне разочарованы, что им стыдно, что они воспитали преступника и вряд ли смогут меня простить. Теперь понятно, почему за двенадцать лет они меня так и не навестили. Это известие словно лезвием прошло по моему сознанию.
Я был просто раздавлен. Попытался перезвонить, но трубку взяли совершенно другие люди.
«Переехали», — подумал я, — «чтобы я не смог их найти».
Целую неделю после этого я выходил из дома только за едой. У меня оставались кое-какие сбережения, и я тратил их на всякое дерьмо быстрого приготовления. Разумеется, под косые взгляды охранников – они слишком хорошо знали мой типаж.
Но воровать я не собирался. На первом месте в списке моих дел значился пункт «найти работу». Чем я и занялся, как только смог оправиться от утраты любящих некогда мамы и папы.
По образованию я учитель. А из-за срока никто, конечно, меня к детям не подпустит. Поэтому я начал просматривать раздел вакансий местной газеты.
Я позвонил на добрый десяток номеров, и каждый раз, когда всплывала моя судимость, я слышал «всего доброго» и длинные гудки. В конце концов я устроился на стройку на должность «подай-принеси», но долго там не проработал: людей отталкивала моя внешность, манера говорить. Их отталкивала сама моя сущность. Меня попросили уволиться по собственному желанию.
С тех пор я попробовал еще несколько профессий: упаковщик в супермаркете, промоутер на улице. Даже гардеробщик в театре. И отовсюду меня гнали взашей с формулировкой «не коммуникативный» или «неприспособленный к работе с людьми». Странно это было слышать в адрес учителя, который всю жизнь… первую её половину посвятил тому, что унимал неугомонных сорванцов и вдалбливал им основы математики.
Как же я ошибался, когда был уверен, что сохранил умение жить с людьми, как бы абсурдно это не звучало. За двенадцать лет моего отсутствия изменилось все. Когда я пытался познакомиться с кем-то, я выглядел, словно Робинзон, который после двадцати лет одиночества вдруг оказался в шумной компании. Никто не воспринимал меня всерьез – все считали меня если не психом, то уж точно немного странным.
Я просто был другим. Звучит смешно. Люди, которые упекли меня за решетку и сделали из меня Робинзона, отказывались принимать свое творение.
И тут я осознал. Я остался один. У меня нет друзей, родные от меня отказались. У меня больше нет будущего. Есть только прошлое, которое, как бы я не хотел, никто не в силах изменить.
***
Я сижу на полу, прислонившись спиной к койке. В одной рукой я держу бутылку дешевого виски, в другой сигарету. Прикладываюсь к ним по очереди. В голове возникаю самые разные идеи, но я сразу же их отметаю – ничего дельного. «Должен же быть кто-то», «должен быть человек, способный помочь».
Фред Хайд, как я мог забыть про него. Старина Фред точно подскажет, что делать.
Судорожно набираю номер: гудок, еще один…
— Ну же, дружище, возьми трубку, — чуть ли не кричу я.
— Да, я слушаю, — ответил незнакомый женский голос.
— Простите, наверное, я ошибся… Мне нужен мистер Фредерик Хайд, не могли бы вы его позвать? — мой голос дрожит, где-то в голове зарождается паника.
— Я жена Фреда, кто его спрашивает?
— Это… Это его друг. Меня зовут Джек, мы с ним… долгое время общались.
— Джек… Вы еще не знаете? — голос женщины на другом конце провода вдруг срывается, — две недели назад у Фреда случился инфаркт, врачи сделали все возможное, но, — здесь она расплакалась, — увы, ничего не смогли поделать.
Я бросаю трубку. Паника в моей голове становится все реальнее. «Что мне делать?», — вот и все, что крутится у меня в голове. Осознание приходит довольно быстро…
***
Я сижу в такси, мимо пролетают серые коробки домов с яркими глазницами горящих окон. Да уж, обстановка хуже не придумаешь.
Машина подъезжает к двухэтажному домику с ухоженным газоном и узорчатой беседкой возле крыльца. Я расплачиваюсь с таксистом и выхожу из душного салона на воздух. Ноги моментально подворачиваются и я едва удерживаю равновесие.
«А что я ей скажу», - словно густой сироп, эти слова будто прилипли к подкорке, «А вдруг она меня просто развернет?»
Два раза нажимаю на кнопку звонка, где-то в глубине дома раздается назойливая трель.
«Словно тюремная сирена», - думаю я, но сразу отбрасываю эту мысль прочь.
Дверь открыла брюнетка лет сорока, в белых джинсах и легкой голубой кофточке.
— Кто вы такой? — она недоверчиво окинула меня взглядом.
— Я Джек, звонил вам пару часов назад. Фред был моим единственным другом, и моей единственной надеждой. Может, вы сможете помочь мне, а я смогу поддержать вас? — слова будто сами слетели с языка и звучали невероятно глупо.
— К черту, терять мне уже нечего, — вдова Фреда немного замялась, — и некого, — Меня зовут Роза, проходите и налейте себе чего-нибудь.
Я переступил порог ее дома и, как выяснилось позже, порог своей новой жизни, о которой так мечтал. Мы проговорили до утра, излили друг-другу душу. Вспоминали Фреда, обсуждали мою жизнь.
Роза была единственной, кто выслушал и понял меня за последнее время. Такого спокойствия я не чувствовал уже давно. Ей тоже стало легче после разговора со мной.
***
Я переехал к Розе через два месяца. Она будто заново научила меня жить: я больше не вызывал отвращения у людей, со мной стало приятно находиться в компании. Я стал совершенно другим человеком.
С новой работой все складывалось не слишком радужно. Пришлось начинать с самых низов. Вначале уборщик, затем официант. После двенадцати рабочих часов я был готов уснуть прямо на выходе из ресторана, а ноги гудели как телеграфные столбы. Однако мысль о том, что дома меня ждет горячая яичница и не менее горячая Роза, словно расправляла мне крылья.
Скопив немного денег и продав свой дом, мы с Розой смогли открыть небольшой ресторанчик, который на удивление снискал популярность.
Дела пошли в гору. Больше не приходилось глотать энергетики, чтобы не отключиться где-нибудь на кухне с подносом в руках. Я мог больше времени уделять Розе, чему был несказанно рад.
События развивались стремительно. Прямо сейчас я стою в церкви, возле алтаря. А напротив меня в белоснежном платье и серебряной диадемой на голове – Роза. Мы смотрим друг другу в глаза и улыбаемся.
— Джек Холл, берешь ли ты в свои законные жены Розу Хайд, клянешься ли ты… — я не дослушиваю.
Я заглядываю Розе в глаза — глубокие и тёмные от волнения. Я вижу в этих глазах весь свой тернистый путь, все бессонные ночи и бессильные дни. Нам предстоит пережить вместе ещё немало — мне предстоит выживать в бездне бизнеса, полной акул, а ей — стерпеть осуждение общества. Но разве прямо сейчас это имеет значение?..
— Да, беру.
***
Сейчас, оглядываясь назад, прокручивая все в голове, я могу сказать только одно: «не упусти свой шанс, дружище, второго не будет».