Кукушка
Каждый вечер Вениамина Александровича был похож на предыдущий: ближе к шести, с чаем в руках, он усаживался на кресло напротив телевизора и включал второй канал. Блюдечко дребезжало в его артритных руках, но он до последнего не ставил чашку на стол. Сквозь рябь старого телевизора до него доносились звуки яркой бутафорской жизни, которую Вениамин Александрович на самом деле никогда не любил. Но после семидесяти стало сложно читать даже в очках, и тогда он с большим сожалением заменил книги на просмотр передач в квадратном, накрытом салфеткой, телевизоре.
Чай постепенно остывал в его руках — Вениамин Александрович пил медленно, растягивая время.
В восемь он тяжело вставал на больные ноги, брал с собой чашку и уносил ее на кухню. Для этого ему приходилось то и дело смотреть на часы, висящие над телевизором, потому что спрятанная там кукушка давно сломалась. В старые времена Вениамин Александрович справился бы с этим без труда. Лихо поставил бы табуретку, снял вредные часы со стены и реанимировал бы птичку в считанные минуты. Его любимая Томочка смешно крутилась бы рядом, предлагая поставить стремянку, потому что сил ее нет смотреть как табуретка шатается под весом Вени, а потом принесла бы ящик с инструментами, хотя он раз за разом очень просил ее не таскать такие тяжести. Томочка всегда была очень упрямой женщиной, и может быть за это он в нее и влюбился. С тех пор, как она ушла, жить стало совсем тягостно.
В девять Вениамин Александрович уже отправлялся ко сну. Старый организм требовал больше отдыхать и меньше делать, и он, всю свою жизнь горящий энергией деятельности, никак не мог к такому привыкнуть. Он ведь даже работал двадцать лет после пенсии, пока здоровье совсем не стало сдавать. На заслуженный отдых его отправляли всем заводом, дарили подарки, много поздравляли и говорили что он пример для подражания, незаменимый член коллектива. Вениамин Александрович вглядывался в лица своих коллег и не мог вспомнить ни одного - коллектив сильно изменился и нынешние работники были даже младше его дочери. Уже никто не помнил, как он пришел на этот завод еще зеленым выпускником университета. Начальник у него был хороший - Саныч. Защищал его как своего сына от всех нападок. Саныча потом фура переехала, но Вениамин к тому времени уже освоился и никакая защита ему была не нужна. Хотя страдал конечно сильно: привязался к начальнику, да и с женой его знаком был. Софья Васильевна потом на их с Томочкой свадьбе сидела на месте родственницы Вени и до конца жизни с ним дружила. Его, взрослого уже детину, а в душе все того же детдомовского ребенка, почти до слез доводили ее кулечки с пирожками. До появления Наденьки она не дожила, хотя Вениамин был уверен, что и ее замечательная его подруга приняла бы как родную.
Утром Вениамин Александрович, как правило, гулял. Заходил в магазин за булкой, общался с соседями, смотрел как дети играют на площадке. Дышал свежим воздухом. Иногда, правда, пропускал прогулки, потому что подниматься потом обратно на свой родной третий этаж было очень тяжело. Приходилось останавливаться на каждом пролете и давать себе отдышаться. Он хватался ослабевшими руками за перила и каждый раз думал о том, что если сейчас упадет и покатится вниз, то потом может и не встать. А ему надо было вставать.
Потому что каждый вечер он ждал, когда придет Наденька. Конечно, она не могла заходить к нему часто, но раз или два в неделю она открывала дверь своим ключом, распахивала окна, прибиралась и приносила домашнюю еду. Рассказывала про успехи своего старшего сына Коли, который пошел в третий класс, и младшего Артемки, которому только-только исполнился год. Раз в месяц они приходили в гости всей семьей — Наденька, ее второй муж Вадим и оба внука. Вениамин Александрович был очень счастлив в такие вечера, Вадим и Коля раскладывали большой стол, за которым они ели и пили чай, а потом он брал на руки маленького Артемку и играл с ним. Ручки у маленького были цепкие, но не очень аккуратные. Наверное, это смотрелось глупо: старые, морщинистые артритные пальцы Вениамина Александровича двигались так же неловко, как и пухленькие розовенькие пальчики Артемки. Но смеялся он очень заразительно.
Вениамин Александрович поднял глаза на часы. Пять минут восьмого. Кукушка непробудно спала за крошечными дверцами над циферблатом. “Рановато-ты ушла подруга, — ехидно думал про себя Вениамин Александрович. — У нас еще столько времени впереди.”
Он знал что Наденька придет — не сегодня так завтра, не завтра так позже. Коля закончит школу, Артемка в школу пойдет, и их дедушка конечно будет рядом. Ему привиделся первосентябрьский гвалт и звон первого колокольчика. В старших классах он как самый рослый и красивый таскал на своем плече девочку-первоклассницу, и переливчатый звон блестящего колокола раздавался по всей округе. Это был первый раз, когда он был настолько счастлив, и дальше было столько таких моментов. И сколько их еще будет!
Скрипнул ключ, поворачиваясь в замке, и входная дверь открылась. Женщина в модном синем костюме зашла в прихожую, скинула туфли и поставила на стол небольшую сумку. Огляделась и включила свет.
Ни звука в ответ. Надя нахмурилась, но сердце зашлось в паническом стуке и как будто заклокотало прямо в горле. В зале играл телевизор. Возможно, он просто не слышит. Возможно, просто не слышит.
Веня, счастливый и гордый, нес на своем плече первоклассницу с большими белыми бантами, и колокольный звон разносился на километры вокруг.
А в маленькой, пропахшей старостью и пылью квартире, заходилась слезами его дочь, которая не смогла вынести взгляда остекленевших глаз старика.