Солнечный свет едва проникал в комнату сквозь небольшую щелочку между плотно задернутыми бархатными шторами; в воздухе витали лишь мельчайшие частицы пыли, а вокруг царила тишина. Абсолютная мертвая тишина. У нее был свой особый, ни с чем несравнимый и едва уловимый аромат — он обжигал легкие и ударял в голову лучше любого дурмана — такой теплый, сладкий, терпкий. Аято больше всего на свете обожал этот запах. Именно так пахла кожа этой несносной девчонки, с появлением которой тишина в семейном поместье Сакамаки стала очень редким явлением. И, несмотря на то, что они были полными противоположностями, именно этот дурманящий, кружащий голову аромат объединял их в нечто единое в подсознании вампира. И если он начинал чувствовать его все...

Солнечный свет едва проникал в комнату сквозь небольшую щелочку между плотно задернутыми бархатными шторами; в воздухе витали лишь мельчайшие частицы пыли, а вокруг царила тишина. Абсолютная мертвая тишина. У нее был свой особый, ни с чем несравнимый и едва уловимый аромат — он обжигал легкие и ударял в голову лучше любого дурмана — такой теплый, сладкий, терпкий. Аято больше всего на свете обожал этот запах. Именно так пахла кожа этой несносной девчонки, с появлением которой тишина в семейном поместье Сакамаки стала очень редким явлением. И, несмотря на то, что они были полными противоположностями, именно этот дурманящий, кружащий голову аромат объединял их в нечто единое в подсознании вампира. И если он начинал чувствовать его все...